«Почему нет?» — спросил старик.

Разве интеллектуальное или словесное понимание не поверхностный отклик? Вы слышите, вы рассуждаете, но все ваше бытие не вступает в это. Ваш поверхностный ум может соглашаться, что изменение необходимо, но полностью весь ваш ум не уделяет свое полное внимание, он разделен сам в себе.

«Вы имеете в виду, сэр, что действие изменения происходит только тогда, когда имеется полное внимание?» — спросил художник.

Давайте это рассмотрим. Одна часть ума убеждена, что фундаментальное изменение необходимо, но остальную часть ума это не волнует. Она может во временном бездействии или спать, или активно противостоять такому изменению. Когда это случается, в пределах ума возникает противоречие, одна часть желает изменения, а другая безразлична или оппозиционно настроена в отношении изменения. В результате этого конфликт, в котором та часть ума, которая хочет изменения, пытается преодолеть упорствующую часть, называется дисциплиной, возвышением, подавлением. Ее также называют идеалом. Делаются попытки построить мост над пропастью внутреннего противоречия. Существует идеал, интеллектуальное или устное понимание, что должно быть фундаментальное преобразование, и неопределенное, но реальное чувство нежелания быть побеспокоенным, желание позволить вещам быть такими, какие они есть, опасение изменения, ненадежности. Таким образом, в уме имеется разделение, и преследование идеала — это попытка слепить вместе две противоречащих части, что невозможно. Мы преследуем идеал, потому что это не требует немедленного действия, идеал — это общепринятая и уважаемая отсрочка.

«Тогда попытка изменить себя — это всегда форма отсрочки?» — спросил человека из офиса.

А разве не так? Разве вы не заметили, что когда вы говорите: «я изменюсь», вы вообще не имеете никакого намерения измениться? Вы или изменяетесь, или нет, попытка измениться имеет фактически очень мало значения. Преследование идеала, попытка измениться, принуждение двух конфликтующих частей ума соединиться вместе актом воли, практикование метода или дисциплины, чтобы достичь такого объединения, и так далее — это все бесполезное и расточительное усилие, которое фактически мешает любому фундаментальному преобразованию центра, «я», эго.

«Я думаю, что понимаю то, что вы доносите до нас, — сказал художник. — Мы играем с идеей изменения, но никогда не изменяемся. Изменение требует решительного, объединенного действия».

Да, и объединенное или интегрированное действие не может произойти, пока есть конфликт между противостоящими частями ума. «Я понимаю это, я действительно понимаю! — воскликнул человек из офиса. — Никакой идеализм, никакое логическое рассуждение, никакие убеждения или умозаключения не могут вызвать изменение, о котором мы говорим. Но что тогда будет?»

Разве вы тем самым вопросом не мешаете самому себе обнаружить воздействие изменения? Мы так стремимся к результатам, что не делаем паузу между тем, что мы только что обнаружили как истинное или ложное, и раскрытием другого факта. Мы ускоряемся вперед без полного понимания того, что уже нашли.

Мы поняли, что рассуждение и логические умозаключения не вызовут это изменение, это фундаментальное преобразование центра. Но прежде, чем мы спросим, какой фактор вызовет его, мы должны полностью знать уловки, которые использует ум, чтобы убедить себя, что изменение является постепенным и должно быть произведено через стремление к идеалам и так далее. Видя истинность или ошибочность всего того процесса, мы можем продолжать спрашивать нас самих, что является фактором, необходимым для этой радикальной перемены.

А теперь, что же это, что заставляет вас двигаться, действовать?

«Любое сильное чувство. Сильный гнев заставит меня действовать, я могу впоследствии сожалеть об этом, но чувство взрывается, перерастая в действие».

То есть, все ваше бытие находится в нем, вы забываете или игнорируете опасность, вы потеряны для вашей собственной безопасности, надежности. Само чувство — это действие, нет никакого промежутка между чувством и актом. Промежуток создан так называемым процессом рассуждения, взвешиванием за и против согласно убеждениям, предубеждениям, опасениям и так далее. Действие тогда расчетливое, оно лишено спонтанности, всего человеческого. Люди, которые жаждут власти, для себя ли или для их группы или их страны, поступают таким образом, и такое действие только порождает дальнейшее страдание и смятение.

«Фактически, — продолжал человека из офиса, — даже сильное чувство фундаментального изменения скоро стирается самозащитным рассуждением, размышлением, что случится, если такое изменение произойдет в вас, и так далее».

Ощущение тогда ограничивается идеями, словами, так ведь? Появляется противоречащая реакция, рожденная желанием не быть побеспокоенным. Если это именно тот случай, тогда продолжайте все по-старому, не обманывайте себя следованием идеалу, говоря, что вы пробуете изменяться, ну и все такое. Просто останьтесь с фактом, что вы не хотите изменения. Достаточно самого по себе осознания этой истины.

«Но я хочу измениться».

Тогда изменитесь, но не говорите так бесчувственно о необходимости изменения. Это не имеет никакого значения.

«В моем возрасте, — сказал старик, мне нечего терять в материальном смысле, но отказываться от старых идей и заключений — это совсем другое дело. Теперь я понимаю, по крайней мере, одну вещь: то, что может быть фундаментальное изменение без пробуждения его чувства. Размышление необходимо, но это не инструмент действия. Знать — не обязательно означает действовать».

Но действие чувства — это также действие знания, эти двое неотделимы, они отделены только, когда причина, знание, умозаключение или вера стимулирует действие.

«Я начинаю очень четко понимать это, и мое знание Священных писаний как основа для действия уже теряет свою власть над моим умом».

Действие, основанное на чьем-то авторитете, вообще никакое не действие, это простое подражание, повторение.

«А большинство из нас в ловушке этого процесса. Но можно из него вырваться. Я много понял этим вечером».

«Так же и я, — сказал художник. — Для меня это обсуждение было сильно стимулирующим, но я не думаю, что возбуждение допустит какую-то реакцию. Я очень ясно кое-что увидел, и я собираюсь преследовать это, не зная, куда оно приведет». «Моя жизнь была порядочной, — сказал торговец, — и порядочность не способствует изменению, особенно фундаментальному, о котором мы говорили. Я очень искренне взращивал в себе идеалистическое желание измениться и вести истинную религиозную жизнь. Но я теперь вижу, что медитация над жизнью и способах изменения более необходимы».

«Могу я добавить еще слово? — спросил старик. — Медитация осуществляется не над жизнью, она сама по себе способ жизни».

Солнце не поднимется еще в течение двух или трех часов. В небе не было ни облачка, и звезды кричали от радости. Небеса были окружены темным контуром холмов, и ночь была совсем тихой. Ни одна собака не лаяла, и сельские жители еще не встали. Даже сова с глубоким хрипом молчала. Окно впускало в комнату необъятность ночи, и возникало то странное чувство, как будто вы были полностью одни — пробужденное уединение. Небольшой ручей тек под каменным мостом, но вам надо было прислушаться к нему, его нежное журчание было почти неслышным в той всеохватывающей тишине, которая была настолько интенсивна, так проникновенна, что все ваше бытие содержалось в ней. Она не была противоположностью шуму, шум мог быть в ней, но не принадлежал ей.

Было все еще довольно темно, когда мы отправились на автомобиле, но утренняя звезда была над восточным холмом. Деревья и кустарники были ярко-зелеными в ярком свете фар, когда автомобиль проделывал путь, петляя среди холмов. Дорога была пустынной, но вам не удавалось слишком быстро ехать из-за многочисленных поворотов. На востоке было теперь начало зарева, и хотя мы болтали в машине, происходило пробуждение медитации. Ум был полностью неподвижен, он не спал, он не был утомлен, а совершенно спокоен. В то время как небо становилось все светлее и светлее, ум углублялся далее и далее, глубже и глубже. Хотя он осознавал огромный шар золотого света и разговор, который происходил, он был в уединении, передвигаясь без всякого сопротивления, без всякого указания. Он было одинок, подобно свету в темноте. Он не знал, что он был одинок, знает только слово. Он был движением, которое не имело никакого конца и никакого направления. Это происходило без причины, и это продолжится без времени.