«Некоторые из нас понимают это, сэр, но что мы можем сделать? Сами мы не цельные люди с целостным взглядом на жизнь, обобщенным напором и целью. Мы излечиваем одну часть, в то время как остальные распадаются. Мы должны понять, что глубинная гниль уничтожает целое. Что же делать? Что является моей обязанностью как врача?»

Естественно, лечить. Но не является ли также ответственностью врача лечить общество в целом? Не может произойти никакого преобразования общества, может произойти только революция вне образца общества.

«Но я возвращаюсь к моей исходной точке: что может сделать каждый индивидуум?»

Вырваться из общества, конечно. Будьте свободны не просто от внешних вещей, а от зависти, амбиции, поклонения успеху и так далее.

«Такая свобода дала бы больше времени для изучения, и, конечно же, будет больше спокойствия. Но не приведет ли это к довольно поверхностному, бесполезному существованию?»

Напротив, свобода от зависти и страха принесла бы индивидууму состояние объединения, разве не так? Это положило бы конец различным формам бегства, которые неизбежно вызывают смятение и внутреннее противоречие, и жизнь имела бы более глубокое и более широкое значение.

«Разве некоторые формы бегства не выгодны для ограниченного интеллекта? Религия — это роскошное бегство для многих людей, она придает значение, пусть даже иллюзорное, так или иначе их серому существованию».

Так же кино, любовные романы и некоторые наркотики, и вы бы стали поощрять такие формы бегства? Интеллектуалы также имеют свои формы бегства, явные или утонченные, и почти каждый человек имеет слабые места, и когда такие люди находятся у власти, они порождают больше обмана и нищеты. Религия — это не вопрос догм и верований c ритуалами и суевериями, это не культивирование персонального спасения, что является эгоцентричной деятельностью. Религия — это полный путь жизни, это понимание истины, которая не является проектированием ума.

«Вы просите слишком много от среднестатистического человека, который хочет развлечений, бегств, лично его удовлетворяющей религии и кого-нибудь, за кем можно следовать или кого можно ненавидеть. То, на что вы намекаете, требует иного образования, иного мирового общества, и ни наши политические деятели, и среднестатистические педагоги не способны на более обширное видение. Я предполагаю, что человеку необходимо пройти длинную, темную ночь страдания и боли, прежде, чем он появится на свет как объединенный, интеллектуальный человек. В настоящий момент это не моя забота. Моя забота в индивидуальных человеческих несчастьях, для кого я могу и действительно делаю многое. Но это, кажется, так немного в этом море страдания. Как вы говорите, я буду должен вызвать то состояние объединения в самом себе, а это весьма трудное дело.

Есть и другое, что имеет личный характер, о чем бы я хотел поговорить с вами, если можно. Вы ранее сказали кое-что о ненависти. Я осознаю, что я завистлив. И хотя я позволяю, чтобы меня время от времени исследовали, поскольку большинство из нас, психоаналитиков, так делает, и мне было не избежать этого. Я почти стыжусь признавать это, но зависть есть во мне, от мелкой ревности до ее более сложных форм, и я, кажется, не способен избавиться от нее».

Действительно ли ум способен быть свободным от зависти, не в небольших количествах, а полностью? Если нет полной свободы от нее, прямо через целое ваше бытие, зависть продолжает повторять себя в различных формах, в разные времена.

«Да, я это понимаю. Зависть должна быть полностью устранена из ума, как злокачественная опухоль должна быть полностью удалена, иначе она снова будет расти. Но как?»

«Как» — это другая форма зависти, не так ли? Когда кто-то просит метод, он хочет избавиться от зависти для того, чтобы быть кем-то еще, и зависть все еще работает.

«Это был естественный вопрос, но я вижу то, что вы подразумеваете. Этот аспект вопроса никогда прежде не приходил мне в голову».

Мы всегда, кажется, попадаем в эту западню, и навсегда после того, как мы поймались в нее. Мы всегда пытаемся освободиться от зависти. Попытка быть свободным порождает метод, и поэтому ум никогда не свободен ни от зависти, и от метода. Исследование возможности полной свободы от зависти — это одно, а поиск метода помочь себе быть свободным — это другое. Ища метод, вы неизменно находите его, неважно, простой ли он или сложный. Тогда все исследование возможности полной свободы прекращается, и вы увязли в методе, практике, дисциплине. Таким образом, зависть продолжается и тонко поддерживается.

«Да, как вы это заметили, я понимаю, что это совершенно верно. В действительности вы спрашиваете меня, по-настоящему ли я заинтересован в полной свободе от зависти. Знаете, сэр, я обнаружил, что зависть стимулирует время от времени, в ней есть некоторое удовольствие. Хочу ли я быть свободным полностью от всей зависти, от удовольствия и болезненного беспокойства из-за нее? Я признаю, что никогда прежде не задавал себе этот вопрос, и при этом меня не спрашивали об этом другие. Моя первая реакция такая: я не знаю, хочу ли я или нет. Возможно, что то, что мне действительно хотелось бы, — это удержать стимулирующую часть зависти и избавиться от остального. Но, очевидно, невозможно сохранить только желаемые ее части, и нужно принять все содержимое зависти или освободиться от нее полностью. Я начинаю понимать значение вашего вопроса. Побуждение быть свободным от зависти есть во мне, и все же я хочу удержаться за некоторые части ее. Мы, люди, конечно, иррациональны и противоречивы! Это потребует дальнейшего анализа, сэр, и надеюсь, что вы будете иметь терпение дойти до его конца. Вижу, что к этому примешивается и страх. Если бы мной не двигала зависть, которая прикрыта профессиональными словами и требованиями, должно быть было бы понижение. Я мог бы не быть настолько успешным, выдающимся и так материально обеспеченным. Есть едва уловимый страх потери всего этого, страх ненадежности и другие опасения, в которые не стоит сейчас вдаваться. Этот основной страх, конечно, гораздо сильнее, чем побуждение быть свободным даже от неприятных аспектов зависти, не говоря уже о том, чтобы быть полностью свободным от нее. Я теперь вижу, насколько запутана эта проблема, и я совсем не уверен, что хочу быть свободным от зависти».

Пока ум мыслит понятиями «больше», зависть обязательно будет. Пока будет сравнение, хотя через сравнение мы считаем, что понимаем, зависть будет непременно. Пока существует цель, результат, который должен быть достигнут, обязательно будет зависть. Пока происходит процесс прибавления, который является самосовершенствованием, культивированием добродетели и так далее, обязательно будет зависть. «Больше» подразумевает время, верно? Это подразумевает время, чтобы изменить то, что вы есть, на то, чем вы должны быть, на идеал. Время выступает как средство получения, прибытия, достижения.

«Конечно. Чтобы преодолеть расстояние, передвинуться от одного пункта до другого, либо в физическом, либо в психологическом отношении, время необходимо».

Время как движение отсюда туда — это физический, хронологический факт, но необходимо ли время, чтобы освободиться от зависти? Мы говорим: «Я есть это, и чтобы стать тем или изменить это качество в то, потребуется время». Но является ли время фактором изменения? Или же всякое изменение в пределах области времени это никакое не изменение вообще?

«Вот здесь я немного путаюсь. Вы утверждаете, что изменение в пределах времени не является изменением вообще. Как это?»

Такое изменение — это видоизмененное продолжение того, что было, так?

«Позвольте мне понять, понимаю ли я это. Чтобы изменять факт, что есть зависть, на идеал, который является независтью, необходимо время, по крайней мере, так мы думаем. Такое постепенное изменение через время, вы говорите, вообще не является изменением, а просто дальнейшим барахтаньем в зависти. Да, я понимаю это».

Пока ум мыслит понятиями изменения через время, откладывает революцию на будущее, нет никакого преобразования в настоящем. Это факт, не так ли?