На основании вышеизложенного совершенно ясно, что мы имеем здесь дело с резко выраженными, достигавшими степени настоящего невроза навязчивыми состояниями, имевшими отношение исключительно к процессам принятия пищи.

ПРИВЫЧКИ И СКЛОННОСТИ В БЫТУ

Всегда выражал сильнейшее стремление к путешествиям. Говорил, что если бы позволило здоровье и обстоятельства, то объехал бы весь мир. Из дальних путешествий нужно отметить его поездку в Персию, куда ездил уже больным, причем в путешествии болезнь сильно обострилась. Основным, что влекло к путешествиям, была жажда новых впечатлений, встреч с новыми, незнакомыми людьми.

Отмечалось полное равнодушие к комфорту. Мог, например, спать на чем угодно, не было никакого стремления к мебели, обстановке и т. д. Даже несколько бравировал своим отрицательным отношением к комфорту, например, говорил: «Если мне купят письменный стол, то я больше не напишу ни одной строки».

Любопытным примером его невзыскательности и неприхотливости в быту может служить следующий случай, сообщенный А.

Во время гражданской войны попал как-то на вокзал и там переспал ночь на круглом столе с одной ножкой, причем улегся на этот стол в кружок, по-собачьи. Кроме него никто не решался провести ночь на этом столе.

Полное равнодушие отмечалось также и в отношении своей внешности. Одевался очень неряшливо и небрежно, ходил целый день в халате, в какой-нибудь ситцевой кофте (учесть при этом роль болезни). Брюки были всегда расстегнуты, делал это, как говорил, из-за того, что ему было душно.

Вот как описывает один из дающих сведения первое впечатление, которое производил на незнакомого человека: «Первое впечатление, производимое им на незнакомого человека, всегда было впечатление странности: всклокоченная голова, растерзанный вид, голые ноги».

Но изредка любил тщательно одеться и понимал в этом вкус. Очень неохотно брился, никогда не ходил в парикмахерскую, стригла его жена, когда уж слишком зарастал волосами: «очень хлопотливо было все это, поэтому и предпочитал, сколько возможно, обходиться без этих процедур».

Сначала одевался, потом умывался. Умываться очень не любил. За несколько лет купался всего два раза, хотя в квартире была ванна с газовой колонкой. Чувствовал себя очень несчастным, когда приходилось принимать ванну. Часто предпочитал вместо умывания, чтобы жена ему обтирала руки и лицо мокрым полотенцем.

Под носом всегда висела капля. Знакомые обычно говорили ему: «Эдя, вытри каплю».

Ряд дающих сведения колоритно описывают ту ужасающую нужду, которая царила в жилище во время периода жизни в Одессе. Приведем здесь в качестве иллюстрации лишь одно место из беседы с Ж.:

У Багрицких господствовала «совершенно дикая нужда, которая литературно подавалась». При этом было чрезвычайно легкое отношение к этой нужде, с насмешками над ней, часто довольно грубыми. Не тяготились нуждой. Жили лозунгом: «Чем хуже, тем лучше». Никогда не мечтал о том, чтобы улучшить свой быт, приобрести что-либо.

Само собой понятно, что эта «совершенно дикая нужда» не является просто следствием плохого материального положения, в котором в то время находились Багрицкие. Основным в ее возникновении является именно момент равнодушия, безразличия к удобствам быта, что вытекает совершенно естественно из того чисто поверхностного, несерьезного, «нереального» отношения Багрицкого к окружающей действительности, о котором подробно была речь выше. Нужно, конечно, при этом учесть еще и то, что она «литературно подавалась». В отношении этого последнего обстоятельства нужно принять во внимание элемент необычности, странности, к которому Багрицкий обнаруживал такое сильное тяготение и который интимно переплетался с установкой его внутреннего мира на романтику и героику. Дающие сведения подчеркивают при этом еще и неприспособленность Багрицкого к практической жизни.

В Багрицком поражала его неприспособленность к жизни, которая сказывалась во всем.

В бытовом отношении был очень беспомощный человек.

Очевидно, что эта беспомощность и неприспособленность в быту непосредственно проистекала из оторванности его от окружающей действительности и погруженности во внутренний мир своей творческой фантазии.

Только в одном отношении отмечалось выраженное стремление к удовлетворению своих потребностей физического порядка – это в отношении еды.

Очень любил сладкие кушанья, какого бы рода они ни были, затем рыбу, икру, всякие фрукты, из овощей только редиску. Самое любимое блюдо было творог со сметаной, с маслинами к ним.

Был всегда резко выраженный интерес к еде, съестным веществам. Было стремление всегда покупать самое лучшее и дорогое. Никогда не пил один, всегда в компании.

Необходимо отметить полную беспорядочность в распределении времени в течение суток. Не было определенного времени для работы, отдыха, сна и т. д. Все это делалось вперемешку, совершенно неорганизованно, исключительно под влиянием настроения. В особенности характерно то, что спал небольшими порциями, по нескольку раз в течение дня, причем очень быстро и легко засыпал и так же быстро переходил от сна к бодрствованию. Ночью наблюдалось то же самое, спал с большими перерывами, во время которых вставал, писал стихи, читал. Жена отмечает также сильно выраженную привычку разговаривать во сне, которая давала себя знать в особенности при плохом самочувствии.

Полнейшие беспорядок и неорганизованность имели место также и в его деловых бумагах. Никогда не хранил своих рукописей, совершенно о них не заботился. Никогда не было порядка в документах, относился к ним страшно безалаберно и халатно. Терял важные документы, например, утерял свой воинский билет. Прописывался по каким-то справкам, вроде выданной, например, газетой «Моряк». Когда проводилась паспортизация, то не оказалось документов, удостоверяющих его личность. Были частые недоразумения с истинной фамилией (Дзюбин) и фамилией Багрицкий (псевдоним), вечно путались в документах эти фамилии. Эта неразбериха с документами осталась и после смерти, в связи с утверждением жены в правах наследования. Терпеть не мог всяких «бумажек». Несколько раз выбывал из союза за неплатеж членских взносов. У сына не было никаких документов (не было метрики), впервые записан был в возрасте 8 лет, когда нужно было отдать в школу. Относился ко всем этим делам чрезвычайно иронически и несерьезно.

То же относилось и к его службам.

«Все занятия Багрицкого были ужасно непродолжительны». Всюду служил понемногу, всякая служба быстро надоедала, бросал ее и уходил. Обычно всегда заинтересовывался не столько самой работой, сколько новой обстановкой, в которую попадал. Но как только свыкался с обстановкой, этот интерес очень быстро пропадал.

Остановимся теперь на стремлении его к коллекционированию, которое было у него выражено очень ярко.

В детские (школьные) годы и последнюю зиму перед смертью собирал марки, последний раз как бы для сына, но в действительности сам увлекался этим очень сильно. Как всегда бывает при всех его увлечениях, очень быстро завязывал связи с людьми, занимающимися тем же, был какой-то нюх в смысле умения находить соответствующих людей. Года за два до смерти одно время стал было коллекционировать самопишущие ручки, начал очень хорошо разбираться в различных фирмах, но всего удалось собрать ручки три. Собирал курительные трубки. Коллекционировал оружие. Когда служил в милиции, было несколько револьверов. Последнее время было три ружья, сабля, пули, патронташ. Держал постоянно собак, только из-за жены принужден был держать одну собаку зараз. Особенно необходимо подчеркнуть коллекционирование рыбок и птиц. Собирание рыб и птиц относилось к наиболее сильным его страстям. Мечтой было иметь отдельную комнату для рыб и птиц.

На примере его коллекционирования можно еще раз подчеркнуть исключительное влияние воображения на все его действия. Это в особенности ярко сказывается в том, что у него не было настоящей привязанности к определенным, даже наиболее любимым предметам или существам из его коллекций. В частности, в отношении предметов, вещей необходимо отметить, что они интересовали его не сами по себе, как данная реальность, но исключительно как воплощение или отражение внутреннего мира его фантастических образов. Особенно обращает на себя внимание при этом то обстоятельство, что очень легко расставался даже с любимыми и наиболее ценными экземплярами из своих коллекций, бросал или заменял их без всякого сожаления. Несомненно, что здесь мы встречаемся с проявлением в отношении предметов той же неспособности входить в глубокий интимный контакт с окружающим, которая так отчетливо сказывалась в его отношениях с людьми и животными. Это можно было бы формулировать таким образом, что его мысль и чувство не привязывались прочно к определенным предметам и легко и безболезненно переносились с одного предмета на другой. Из этого можно заключить, что проецирование им вовне своих внутренних тенденций и воплощение их в окружающий его мир продолжало в то же время диалектически сохранять ту же замкнутость в себе и оторванность от реальной действительности, которые были свойственны всей установке его личности в целом.