Жара стоит ужасная. Если бы не угроза осады, для рубки и перевозки леса лучше было бы дождаться осени, потому что иначе теряется целый сезон роста, к тому же лес не будет достаточно сухим. Но что делать? Надо как можно скорее спускать на воду новый флот. Таков приказ Хайраддина.

Обычно берберы вели вырубку леса в горах после того, как заканчивался сев и менялись пастбища. Этой осенью, поскольку леса вырубаются вне сезона, если не будет ни осады, ни войны, чтобы не сидеть без работы, берберы могли бы спуститься и помочь на судоверфи. Хайраддин хочет построить много кораблей, и ему понадобится много рабочих рук.

— Тогда я тоже пойду работать на верфи, — восторженно заявляет Амин. Он готов идти куда угодно и делать все, что прикажут.

Посредине склона и прямо поперек дороги упал гигантский ствол, который мешает спуску всей партии. А кроме того, он опасно цепляется своими мощными ветками за тонкие стволики молодых деревьев, растущих вдоль дороги. Нужно как можно быстрее столкнуть его, чтобы освободить спуск. Люди изо всех сил тянут ствол веревками, но не могут сдвинуть с места. Он настолько прочно зацепился всеми своими ветками, что кажется пауком, засевшим посреди паутины.

— Что делать? — спрашивает надсмотрщик у Хасана. — Может, пришлете кого-нибудь нам на помощь?

— Подложите колышки, чтобы приподнять его, и продолжайте тянуть веревками, — советует Хасан, занятый другой работой.

Амин бежит вприпрыжку туда, где лежит застрявший ствол.

Люди пытаются поднять дерево с помощью подпорок, но безуспешно. Надо подлезть под него и подставить колышки в самую середину, но туда трудно пробраться. Принц Хасан тоже спускается вниз, но не успевает он подойти, как Амин, схватив колышки, бросается к поваленному дереву. Он очень худенький и ловкий, так что ему удается подлезть под ствол в нужном месте и установить три подпорки. Обратно он вылезает очень довольный.

— Вот и все, — говорит он, поднимаясь с земли и отряхиваясь. — Теперь тащите.

После установки подпорок в нужном месте, огромный ствол, дрогнув всем своим мощным телом, сдвигается с места и начинает медленно сползать в сопровождении целой свиты других, менее разветвленных и крупных стволов, а также вороха мелочи, стремительно несущегося вниз и подпрыгивающего на кочках.

В награду Амина несколько раз подбрасывают в воздух, словно мячик.

— Видишь, я все могу делать, — говорит он принцу Хасану, — хорошо работать на стройке, а может быть, даже и в оружейной мастерской. Мне бы очень хотелось делать пушки.

— Ты хвастун, Амин, — говорит ему надсмотрщик, раздраженный тем, что какой-то мальчишка так легко решил проблему, казавшуюся неразрешимой, — научись хорошо работать на своем месте, а то мы отошлем тебя в город.

Амин обещает, что будет хорошо себя вести, останется при своих глиняных кувшинах, чтобы разносить воду дровосекам, — словом, делать то, что ему поручили, и не вмешиваться в остальное. Для него гораздо важнее, что Хасан, кажется, им доволен.

Как часто при виде Амина Хасан вспоминает другого мальчика, который был ему не столько слугой, сколько другом. Пинар, юнга с адмиральского флагмана, потом Пинар — слуга двух дам, и наконец, Пинар Анны де Браес.

Уже много месяцев о Пинаре нет никаких известий. Еще до того, как прорвался нарыв в Тунисе, Хасан заметил, что между Османом и Анной де Браес прекратился обмен подарками и письмами, и это очень тревожит старого слугу. Осман не жаловался, но уже давно не рассказывал, как раньше, о разных случаях из римской жизни своих друзей. Чаще всего это были лишь намеки, из которых мало что можно было понять, Осман как бы хотел проверить, не захочет ли его хозяин узнать что-нибудь еще об Анне и Пинаре, не станет ли его расспрашивать. Но вот уже несколько месяцев, как эта игра закончилась.

Раньше присылались подарки и для Хасана: то пояс, то вышитая подушка, то ножик с костяной ручкой, конечно, вырезанной Пинаром. Хасан находил подарки в самых неожиданных местах и с чрезвычайно лаконичными пояснениями Османа Якуба.

— Из Рима, — говорил он, и Хасан никогда ни о чем его больше не спрашивал, хотя знал, что Осману приходили длинные письма от Анны де Браес. Время от времени слуга пересказывал ему отдельные эпизоды.

Однажды вечером Осман появился на карнавале в венке из цветов, напевая и производя какие-то немыслимые телодвижения.

— Если я правильно понял, то в этом году в Риме танцуют вот так, — объяснил он. — Представляешь, какое на этих праздниках царит веселье!

Осман очень гордился тем, что так прекрасно осведомлен о римских праздниках от самой королевы бала.

В прошлом году, в мае, Осман только и говорил о празднике цветов в Риме и о том впечатлении, которое произвели бы на Папу его розы, если бы он нашел способ их переслать, не причиняя вреда растениям.

— На будущий год я что-нибудь обязательно придумаю, — решительно заявил он.

Однако в мае наступившего года он даже ни разу не обмолвился ни о празднике цветов, ни об Анне де Браес, ни о Пинаре. Он продолжал готовить для нее засахаренные фрукты в сиропе, сосуды с которыми печальными шеренгами выстраивались в шкафах. Хасан опасался, что Якуб потерял с ними связь.

— Осман Якуб, тут тебе что-то прислали. Из порта посыльный принес.

Управляющий все так же ревнует к нему, и голос у него все такой же сердитый, но сверток, который он грубо бросает Осману в руки, — источник радости для старика. Осман поспешно прячется с ним в мастерскую и открывает с большим волнением. Старик сразу понял, что это подарок от Анны де Браес, как только заметил маленькие опознавательные знаки, которыми они условились обмениваться в своих посланиях.

После очень долгого молчания Анна и теперь не прислала никакого письма. В свертке оказались только что отпечатанные книги с еще свежей типографской краской для библиотеки Хайраддина, семена редких растений для Османа Якуба — он чрезвычайно им рад! — а также чудесная, украшенная жемчугом бархатная шапочка, несомненно, для Хасана.

— Даже если бы он сейчас был во дворце, а не в горах на заготовке леса, — говорит Осман не без лукавства, как будто сама Анна может его услышать, — я все равно не отдал бы ему ее сразу. Всему свое время.

Он прячет шапочку в хорошо запирающийся шкаф, совершенно уверенный в том, что для передачи Хасану подарков от Анны де Браес нужно дожидаться подходящего момента, иначе они могут вызвать у принца печаль или даже раздражение, которое изменит цвет его глаз.

С тех пор как уехала Анна, жизнь во дворце кажется Осману пересохшим фонтаном. Подобные мысли посещают его всякий раз, как он оказывается рядом с Хасаном. Старик исподволь наблюдает за ним, пытаясь понять, что он думает о ней, что чувствует. Но юноша всегда остается холодным, словно горный хрусталь, и Осману так и хочется стегнуть его розгой, чтобы проверить, вскрикнет он или вообще ничего больше не чувствует.

— Упаси Господи, какая страшная беда, если сердце его зачерствело. Этого ни в коем случае нельзя допустить, а если все-таки такое случится, Осман вылечит его своими настоями, компрессами и увещеваниями.

Отряд готов вернуться во дворец. Завтра утром назначен спуск судов на воду, и Хайраддин желает, чтобы сын был рядом с ним.

Арабский скакун принца Хасана, разгоряченный вечерним бризом, летит словно стрела, а сопровождающий принца отряд держится на некотором расстоянии. Всадники не торопятся догонять своего господина, так как знают, что ему приятно возвращаться в город в одиночестве. На берегу он пришпоривает коня, несколько раз поднимает на дыбы, заставляет перепрыгивать через сети и маленькие рыбацкие лодки, лежащие у края воды.

— Оставь лошадь. Или ты больше не доверяешь нашим конюхам? — спрашивает Осман Якуб, встречая его на конюшне. — Баня готова. Скорее снимай пропотевшую одежду. На таких грязных волосах испортятся шелк и жемчуг! — И протягивает ему шапочку, присланную Анной де Браес. — Держи, из Рима.