Арьергард уже полностью окружен первой группой преследователей.

Основные силы противника появляются из глубины долины. По правому флангу спускается с плоскогорья кавалерия султана Феса.

Уже многие солдаты Аруджа погибли, большая часть оставшихся группируется вокруг сундука с сокровищами. Самые крепкие и боеспособные солдаты во главе с Хасаном и его офицерами достигли гребня холмов и перебрались через него. Они кажутся крошечным отрядом по сравнению с ордой испанских и фесских всадников.

Арудж-Баба, проклиная маркиза де Комареса, султана Феса и весь его подлый род, подбадривает оставшихся воинов. С их помощью ему пока удается сдерживать все новые и новые волны осаждающих. Прежде чем неприятель замечает, что лучшие части войска Краснобородого бежали, тем удается скрыться.

Бейлербей приказывает открыть сундук и разбросать сокровища: его солдаты, воспользовавшись суматохой, могут попытаться бежать. Есть слабая надежда, что блеск золота и драгоценных камней может отвлечь неприятеля.

Какой-то испанский солдат, наклонившись, пытается подцепить копьем ожерелье из драгоценных камней, но маркиз де Комарес закалывает его сзади. Та же участь ждет каждого, кого прельщает блеск золота.

Сокровища Алжира втаптываются в грязь копытами скачущих лошадей, разбиваются на мельчайшие осколки. Сказано: не мечите бисер перед свиньями.

Левой рукой раис наносит мощные, рубящие удары кривой турецкой саблей, а правую, серебряную, использует как палицу. Арудж-Баба великолепен и царственно-величав. Он вызывает на дуэль султана Феса и маркиза де Комареса. Баба получает истинное удовольствие от битвы, с радостью наблюдает за тем, как его люди, подобно смертоносным иглам, пронзают цепи противника, и вновь ему является видение: долго еще поэты будут воспевать его воинов, размахивающих кривыми саблями в своем последнем адском танце, и его самого, Аруджа, величественного, словно античные герои. Бейлербей оборачивается, чтобы окинуть взглядом гребни холмов на горизонте. Никто не преследует Хасана и его воинов. Но в этот момент Аруджа настигает испанская пика и начисто срезает голову, она катится в вихре разметавшейся огненно-красной бороды. Огромное тело какое-то время стоит неподвижно, а затем тяжело падает. Лошади топчут и волокут за собой его прославленный на всех морях малиновый плащ.

Комарес отменяет атаку. Он понял, что его обманули. Большая часть берберов спаслась бегством. Но Баба мертв. — Свяжите пленников.

Бесполезный приказ. На поле сражения только мертвые или смертельно раненные берберы.

Добивают умирающих испанцев. Осеняют крестом трупы христиан. Подбирают голову главного пирата: она обещана государю. Если найдется серебряная рука, она будет считаться трофеем Комареса. Сабля достанется солдату, который метнул копье, но он, кажется, погиб. Если его нет в живых, то сабля Аруджа и его малиновый плащ составят единственные в своем роде ex voto.[6]

Это утро было тяжелым и для испанцев. Комарес сидит усталый посреди поля боя, которое простирается перед ним усеянное трупами. Он обливается ледяным потом. Ему холодно в этот солнечный день. Маркиз уже давно страдает от изнурительного поноса, который отравляет ему всю радость победы.

Весть о гибели Аруджа достигает города Гента и поражает Шарлотту-Бартоломеа в самое сердце, как стрела, в тот момент, когда она, недавно вернувшаяся в свои Нидерланды, покупает кружево в магазине Томаса Гуппера.

— Арудж-Баба мертв, слава тебе Господи! Наконец-то они обезглавили этого дьявола! — кричит Томас Гуппер, распахивая дверцу погреба.

— Зачем же так кричать? — кричит в свою очередь Корнелия Гуппер, обращаясь к мужу, голова которого показывается над деревянным полом.

Госпожа Шарлотта, ошеломленная этой новостью, опирается о прилавок. Кружево внезапно словно каменеет в ее руках, а глаза и голову заволакивает туманом.

— Скорее стул, Беатриса! И бокал рейнского.

Другие покупатели, стоящие на почтительном расстоянии, тоже замечают внезапное недомогание маркизы.

Какой-то галантный кавалер подвигает поближе к ней поднос, на котором курится ладан.

— Устраивайтесь здесь, дорогая госпожа, откиньтесь поудобнее, — бормочет лавочница, допуская необычную фамильярность, однако, вполне оправданную в подобных экстренных случаях, и, усадив Шарлотту-Бартоломеа на стул, который принесла Беатриса, расправляет фижмы, чтобы ей было удобнее сидеть.

Маркиза все больше бледнеет, глаза ее блуждают, она откидывает голову, не хочет разжать губы, чтобы выпить немного вина, и даже слабым жестом отстраняет бокал, который ей подносит лавочница.

— Ну же, ну, по крайней мере вдохните, прошу вас. Запах вина пойдет вам на пользу. Это лучше, чем ладан, вот увидите.

Бог мой! Она совсем закрыла глаза. Скорее, Томас, скорее сюда, не сиди там, как будто и у тебя тоже голова отрезана.

Голова Томаса Гуппера лежит на досках пола, словно голова призрака. А мерцание серебристых вышивок и кружев в отсветах жаровни придает ей таинственный ореол. Лавочник пристально смотрит на потерявшую сознание клиентку.

— Господи Иисусе, да это же маркиза де Комарес! Шарлотта-Бартоломеа — самая знатная дама в стране после правительницы Марии, которая в силу своего положения не может позволить себе роскошь ездить по городу за покупками, как ее кузина де Комарес.

— Поднимайся и закрой люк. Не видишь, что ли, эта вонь беспокоит и других господ?

Покупатели вынуждены отодвинуться от отверстия, над которым поднимаются зловонные испарения, смрад застоявшейся воды, гнили и паров серы, словно из преисподней.

Гуппер закрывает погреб, извиняется перед клиентами и, расточая улыбки, снимает плащ, впитавший в себя запах первых осенних туманов.

Томас спешит сообщить великую новость, которую только что привезли курьеры Его Величества.

— Госпоже Комарес плохо! Возьми веер, Беатриса!

Продавщица смотрит как зачарованная на причудливые широкие шаровары в красную и бирюзовую полоску, которые неожиданно выглядывают из-под черных, по испанскому обычаю, тяжелых юбок маркизы.

— Беатриса, — пристает хозяйка, хорошенько тряхнув ее, — ты что, окаменела? Сегодня все возможно, Господи, сегодня особенный день.

— Ах, это точно, сегодня день, полный событий! — подтверждает муж, и, ободренный слабым жестом, напоминающим приветствие, который делает больная, приходя в себя, он заканчивает фразу, начатую еще когда распахнул погреб: «Так вот, они его обезглавили, ты слышала, Корнелия?»

— Слава Богу! — говорит незнакомая покупательница, со знанием дела ощупывая камчатные и бархатные ткани. — Наконец-то покончено с этим пиратом и убийцей!

Комарес роняет голову на грудь.

— О небо! Маркизе снова плохо. Дайте мне руку, госпожа маркиза, смелее! Бодритесь… Ах, какое несчастье! Что же нам делать, Томас? — И поскольку волнение делает лавочницу агрессивной, она набрасывается на клиентку, посмевшую что-то сказать.

— Простите, госпожа, но не будете ли вы так любезны говорить потише. Здесь у нас, сами видите, титулованные особы. Вы еще не знакомы с нашими порядками. Даже радость нельзя выражать так громко. Госпожа очень чувствительна…

Чтобы обеспечить маркизе приток свежего воздуха, Гупперы машут руками прямо у нее перед носом в ожидании, когда появится веер.

— Беатриса! Там есть военные опахала. Принеси одно из них!

— Не нужно веера, — говорит маркиза слабым голосом и открывает глаза, — все прошло, спасибо, дорогие, спасибо.

Она обводит всех томным взглядом, расточает легкие улыбки, грациозно похлопывает себя кончиками пальцев по щекам, чтобы они порозовели.

— Вероятно, сегодня я слишком рано встала к утренней молитве.

Утренняя молитва послужила прекрасным оправданием, так же как и другое объяснение — зловонный дух из погреба. Ни один человек в магазине не связал обморок госпожи с известием, что Арудж-Баба вместе с бандой своих разбойников был окружен среди африканских гор и нашел смерть от меткого удара копья.