Осман Якуб, не дожидаясь разрешения, осторожно снимает туфли с ног старого раиса и умелыми, мудрыми руками начинает массаж прямо с мизинцев. Нажимая, поглаживая, делая легкие растирания, он думает о мире и покое, чтобы внушить такие же мирные и спокойные мысли своему другу и господину.

Осман верит в то, чего не осмелится рассказать никому, — будто бы мысли могут передаваться от одного человека к другому, без слов, иными путями, о существовании которых люди даже не подозревают. И не только от одного человека к другому: по мнению Османа, все сущее на земле, все, что создано Господом, мыслит. Однако совсем не обязательно от человека к человеку передается самая лучшая, самая благородная, самая здравая мысль. Чаще всего передается та мысль, которая имеет наибольшую проникающую силу.

Османа охватывает беспокойство. Его мирные мысли потревожены и постепенно улетучиваются. Его душа угнетена ужасными видениями войны, картинами кровавых сражений проигранных битв. Продолжая массаж, он пытается сопротивляться, хотя чувствует, что ему передаются мысли Краснобородого. А иначе с чего бы невежественный слуга стал разбирать ошибки, допущенные его господами в Тунисе?

Первая ошибка: когда Краснобородые много лет назад решили покинуть Тунис, в котором правили, почитаемые всеми, чтобы перебраться в Дьерб, а затем в Алжир, то должны были оставить город в более надежных руках.

Вторая ошибка: когда Хайраддин решил отправиться в Тунис и снова взять его под предлогом изгнания тирана Мулаи-Хасана, он недооценил его дружбу с императором Карлом Габсбургским, а также возможность того, что европейцы могут прекратить свои внутренние распри, чтобы выступить единым фронтом против него, Хайраддина.

Третья ошибка: изгнав Мулаи-Хасана, Хайраддин почувствовал себя в полной безопасности и отослал обратно в Истанбул янычар — Великий Султан дал ему их в поддержку, оставшись в Тунисе с несколькими тысячами солдат.

Четвертая ошибка: он разрешил торговцам держать у себя в банях тысячи рабов в ожидании продажи или выкупа.

Пятая ошибка: он не забрал у жителей Туниса ни их золота, ни имущества, оставив им, таким образом, надежду, что они смогут освободиться, вступив в предательский сговор.

— Я вел себя как дурак. Две эти проигранные войны, сынок, может быть, самый важный урок, который твои отцы преподали тебе, — говорит Хайраддин после долгого молчания, подтверждая подозрения Османа, что посетившие его мысли на самом деле были мыслями его хозяина. — Но теперь хватит об этом, — заключает Краснобородый громовым голосом. — Надо стряхнуть с себя горечь поражения: она порождает летаргию. Подумаем о строительных работах. Вскоре нам понадобятся быстрые и легкие суда.

И пока Хайраддин излагает сыну свой новый план, Осман с изумлением и тревогой обнаруживает, что речь идет еще об одной военной авантюре. Он возвращается в свой угол у стены, слушает и молчит. Никогда ему не удастся с помощью массажа освободить Хайраддина от его дурных мыслей, раз война так прочно вошла в его сердце. Напротив, скорее яд войны отравит кровь Османа.

На следующий день Хайраддин перебирается на судоверфь. Голуби летают в Бону и обратно. Город, оставшийся союзником Хайраддина, не пострадал. Поддерживается также почтовая связь с людьми, которым не нашлось места на уцелевших кораблях, и теперь они возвращаются сухопутным путем. Они очень измотаны, у них мало лошадей и верблюдов, мало пищи и воды, но они возвращаются.

Продолжают поступать также вести из Туниса. Их посылает Рум-заде, бывший школьный товарищ Хасана.

— Рум-заде? Что он делает в Тунисе?

— Собирает сведения для нас!

Рум-заде отправился торговать китайским шелком и по дороге услышал, что дела в Тунисе идут совсем плохо. Прибыв в Тунис, он встретил берберов уже за стенами города и был очень огорчен.

— Что же мне делать? Не могу же я бросить такой ценный товар! Я проникну в город и таким образом смогу сообщать вам, что там происходит.

Хайраддин поддался соблазну и разрешил ему войти в город. Рум-заде, забросив свой шелк, с легкостью проник в венгерские войска под видом странствующего монаха. В первом послании он сообщил, что тут же сменил обличье и выдал себя за маркитанта. Он всегда славился умением перевоплощаться, и теперь от послания к посланию можно заметить, что он в нем совершенствуется. Он даже присутствует на советах в качестве гвардейца особой охраны, что лишь свидетельствует о беспорядке, царящем среди императорских войск.

Карл Габсбургский не сумел помешать мародерству, которому предалась армия, уже давно не получавшая жалованья. И через три дня варварского разбоя уже невозможно было вернуть к порядку и дисциплине разнуздавшуюся солдатню. Множество разных национальностей, разные командиры, соперничающие друг с другом, вавилонское смешение языков, покроев одежд, обычаев, жестокость и злоба всех, вместе взятых.

— Они надолго увязнут в этой грязи.

Предсказание Хайраддина подтверждается все новыми сообщениями и слухами.

Разные отряды, из которых состоит императорская армия, наперегонки грабят, жгут, насилуют, убивают мужчин, женщин, детей, уничтожают дорогие художественные изделия, разворовывают бесценные сокровища.

Хайраддин как будто наслаждается этим ужасным несчастьем, постигшим город. Осман знает, что он не жестокий человек, но жалость и милосердие лишь тогда смогут смягчить сердце великого раиса, когда разум и душа полководца позволят ему это. А у Османа — ведь он не могущественный правитель — милосердие и жалость живут в каждой клеточке души, отнимая силы, повергая в печаль и вызывая желание плакать. Поэтому, как только непосредственная опасность для Алжира чуть отдалилась, Осман всеми силами старается избавиться от внезапно овладевшего им недуга воинственности и вернуться к травам и благовониям.

Город постепенно вновь обрел свои привычные звуки. Женщины опять принялись кричать на детей. На улицы вернулись ссоры, перебранки и смех. Мелкие оборонительные работы закончены, и люди снова открывают лавки, мастерские, начинают работать рынки, возобновляется обычная, мирная жизнь.

Начинается охота на мышей и крыс, которые во множестве бегают по дорогам. В преддверии ожидавшейся осады их не уничтожали, чтобы иметь запасы мяса на случай голода.

Хайраддин совсем переселился на верфь. Он в хорошей форме и работает с радостью. Это напоминает ему детство и юность, когда он с помощью пилы и рубанка строил и чинил корабли Аруджа и своего старшего брата, погибшего еще юношей во время морского сражения.

На верфи не хватает строительного материала. Запасы дерева были использованы для ремонта и строительства новых судов в самом начале экспедиции в Тунис. Поэтому, пока каменщики продолжают трудиться в Алжире, Хасан с частью рабочих поднимается в горы на заготовку бревен. Здесь нужно разобрать уже готовые штабеля, перевезти их в город, а также срубить новые деревья, предварительно тщательно их отобрав. Хасан следит за тем, чтобы не трогали молодняк и чтобы при рубке высоких деревьев соблюдался установленный порядок. Ни одна лишняя ветка не должна быть срезана без особой необходимости. Плохо, если второпях будет уничтожен будущий резерв. Один за другим редеют леса на нижних склонах, и по мере продвижения вглубь возникает все больше проблем с перевозкой.

Очень помогают мориски, те, что были освобождены во время последнего набега и еще не переселились в дальние деревни, потому что, когда они прибыли в порт, ситуация оказалась слишком тревожной, чтобы заниматься освоением новых земель в пустыне. А кроме того, их помощь понадобилась в городе.

Мориски, которые всегда работали в поле или в лесу, разбираются в породах деревьев, могут отличить здоровое дерево от больного или трудного в работе, умеют плести веревки, рубить лес. Они знают толк в плотницком деле, однако удивлены столь тщательным отбором деревьев, предназначенных к вырубке. Амин, которому удалось остаться вместе с принцем Хасаном, объясняет товарищам, что эти леса следует «подъедать» экономно, как поступала его мать с запасами зерна. Хасан обучает Амина различать породы деревьев, которые идут на строительство судов. Например, киль делается из сосны, тогда как на внутреннюю отделку годится и ель. Кедр — изумительное дерево, он подходит для любых работ, но нельзя переводить такую ценную породу. Хорошо выдержанный кипарис тоже годится. В трудные времена можно использовать и менее ценные породы. Кроме того, не следует забывать о камеди, лаке, воске, смоле, чистящих и смазывающих маслах. Амин, будь его воля, не переставал бы задавать вопросы, хотя бы для того, чтобы потом побежать и рассказать приятелям все, что услышал, выдав, разумеется, за собственные познания.