— Выбирай кого хочешь, — сказал султан Белима, вталкивая его в гарем. — Пока ты здесь, они будут твоими.

Арудж-Баба выбрал себе трех женщин, но к концу своего пребывания во дворце Белима он весь был покрыт чесоткой, после чего поклялся никогда не полагаться вслепую ни на одного государя.

Еще прежде, чем окончился Совет, поскольку и у стен есть уши, до Османа уже дошла весть о предстоящей экспедиции, так что, когда к нему прибежала Анна де Браес, ничего нового он от девочки не услышал, только сердце у него заныло сильнее.

— Вечные войны и сражения! И почему только Господь Бог не вытравит из сознания людей само это слово — война?

Анна заперлась в комнате, где настаивались травы, и как одержимая принялась работать иголкой. Осман же стал готовить в дорогу вещи Хасана, злясь на бейлербея, который, вместо того чтобы прожить свою старость в покое, пускается в такие опасные приключения.

— Не может усидеть на месте, — ворчал он. — Воевать ему, видите ли, необходимо. Вот одержимый! Обязательно ему надо полюбоваться на то, как люди выпускают друг другу кишки.

Арудж же решил захватить все Африканское побережье, чтобы потом нанести удар по Испании и присоединить к своим владениям еще и ее. Осману Якубу прекрасно известно, что это давняя его мечта, но мечта безумная. Арудж-Баба не подумал, готов ли он к такому предприятию. Просто посмотрел в зеркало, увидел, что старость не за горами, что нужно поторапливаться, и вскочил на коня. А все его люди — солдаты и офицеры, — как стадо гусей, помчались за ним навстречу своей гибели.

Потом Осману становится неловко оттого, что он так несправедлив к своему господину. Арудж-Баба вовсе не дикий зверь главное для которого — кусаться, нет, он великий государь. Будучи хорошим хозяином, он никогда не позволит своему народу умереть с голоду и никогда не пошлет людей на убой без великой необходимости или даже ради достижения благородной цели. Может, он руководствуется какой-то высшей целью, не известной подданным и слугам? Но стоит в душу старика закрасться сомнениям — все, покоя как не бывало, и потому Осман Якуб, стиснув зубы, гонит от себя дурные мысли.

— Работай, работай, — приказывает он себе, — готовь вещи, чтобы у мальчика было под рукой все, что ему может понадобиться.

Хасан присылает сказать, что ему нужен в дорогу один небольшой сверток. Значит, придется дать ему с собой только плащ. А Осман Якуб вытащил из сундуков горы вещей, которые теперь придется укладывать на место. Вот так всегда. Хасан отказывается от хорошо подобранной одежды. Слава Богу, что его слуге Осману Якубу Сальваторе Ротунно — когда-то нищему рыбаку — не надоедает каждый день любоваться этими прекрасными одеяниями, которые он заботливо развешивает, чистит, гладит и держит в порядке до подходящего случая.

Прежде чем свернуть плащ, Осман зашивает в одну из его складок маленький мешочек с обломком клюва только что вылупившегося орленка, двумя шерстинками из хвоста фараоновой мыши и чешуйкой от рыбы, найденной посреди пустыни: вместе — это замечательный талисман.

Назавтра все готово к отъезду принца Хасана и его отборного войска. Помощником командира назначен Ахмед Фузули, два дня назад прибывший из своего оазиса. По призванию он не воин, но всегда участвует в военных походах из чувства дружбы, и стоит Фузули только учуять, что дело пахнет войной, как он немедленно бросается на помощь Хасану.

Во дворе перед конюшнями все строго и торжественно — так бывает перед важными событиями. Дворцовая гвардия выстроилась в полном составе, чтобы проводить в поход лучших всадников, которым предстоит тяжкое испытание — как можно скорее добраться до далекого военного лагеря Аруджа. Во главе отряда, на коне, — сам принц Хасан. Ахмед Фузули — в центре, рядом с казной, хранящейся в специальном сундучке, который поставлен на особый возок, способный выдержать быструю езду и дальнюю дорогу.

Из внутреннего перехода, соединяющего конюшни верхним уровнем дворца, двое солдат выволакивают какую-то девушку, которая вырывается и кричит:

— Руки прочь, идиоты! Вы же уронили ее!

И действительно, выпавшая из рук девушки корзинка докатилась бы до самого обрыва, если бы ее вовремя не остановил конюх, сразу узнавший Анну и освободивший ее из рук двух новичков, только что взятых на почетную службу в дворцовую стражу и очень удивленных тем, что от них требуют уважительного отношения к какой-то девчонке, к тому же без чадры. Анна де Браес подхватывает свою корзинку и бежит искать Хасана.

В предрассветной дымке еще только вырисовываются контуры мечети с ее высокими минаретами, а муэдзин уже созывает верующих на молитву. Когда же молитва кончается, Анна, добежавшая до головы колонны и идущая рядом с конем Хасана, перед самым открытием ворот вынимает из своей корзинки атласную феску рубинового цвета, расшитую серебряными нитями: каждый узор — отдельная картинка. Если рассматривать их по порядку, то можно узнать всю историю, начавшуюся с плавания двух галер.

Хасан берет подарок, разглядывает его и, поблагодарив Анну, с улыбкой разматывает свой дорожный тюрбан: длинный шарф из полосатой ткани падает Анне на руки.

Небольшая феска подчеркивает красоту высвободившихся черных длинных кудрей Хасана и приходится ему как раз впору.

— А вдруг ее унесет ветром? — спрашивает он с улыбкой.

— Я сделаю тебе другую, еще красивее.

Хасан взмахивает саблей. Стражи открывают ворота, и отряд исчезает за ними. Пожилой мулла возвращается к себе домой. Помощники конюхов собирают навоз и разравнивают площадку. А Анна все так и стоит в клубах пыли, сжимая в вытянутых руках, словно драгоценный дар, длинный кусок шелка в яркую полоску. Стоит и глубоко вздыхает. Она боится дать волю слезам, не хочет плакать: девочка поклялась, что никогда больше не проронит ни единой слезинки. В противном случае Хайраддин ни за что не позволит ей вступить в отряд отборных всадников Хасана.

Этот план она вынашивает уже давно, а точнее, с того самого момента, как ей стало известно, что поступление в отряд не ограничивается никакими четкими нормами. Нужно только стараться. Анна де Браес освоила все тонкости поединка на шпагах, и Хайраддин не может этого не знать, так как сам забавы ради тренирует ее. В верховой езде вообще ей нет равных — кто из мужчин может ее обскакать? За исключением Хасана, конечно. Остается только продемонстрировать свою выносливость на больших переходах, и сейчас как раз самое время для этого. Спросить разрешения она не успела, но в сложившейся ситуации Хайраддин, конечно же, не отпустит ее. Скажет — как-нибудь в другой раз.

А Хасан между тем уехал на войну.

— Что теперь делать?

Земля на плацу сухая, клубы пыли стоят в воздухе, конюхи злятся. Но Анна застыла на месте, и им неловко попросить ее уйти с дороги.

Ну вот, теперь она может уйти: слез не было и никогда больше не будет — не пристало плакать гордому всаднику. К тому же она поклялась! И Анна с болтающейся на руке пустой корзинкой, едва переставляя ноги, покидает плац.

Османа всего трясет. Предсказания разных прорицателей довольно туманны. На вечер и ночь они сулили отряду успех, но впереди, по их словам, на пути всадников сгущаются тучи. Три дня тому назад уже перед рассветом Осману привиделся сон, а предрассветные сны — самые вещие. Ему приснился клинок, рассекающий скалу, из которой брызжут тяжелые красные капли, сразу же покрывающиеся пылью или тонущие в дыму. Все это, конечно же, предвещает битву и смерть, но ведь на войне смерть — самое обычное дело. Хотелось бы только знать, что за битва, где она происходит и кому выпала смерть. Об этом сон ничего не говорил. Днем один из садовников, наблюдая за движениями ящерицы, пришел к противоречивому выводу: сон Османа может означать и гибель, и спасение.

Совсем запутавшемуся во всех этих толкованиях старику остается только зажечь целый лес свечек и наложить на себя самую суровую епитимью: раз не известно, откуда грозит беда, кто строит козни, лучше вознести как можно больше молитв всем святым.