— Перед лицом его величества Карла Габсбургского… и т. д. и т. д. — При перечислении всех титулов монарха маркизу трижды приходится переводить дыхание. — Перед лицом его высокопреосвященства… — и опять целый ряд титулов с придыханием и поклоном в сторону самого высокого представителя Римской церкви в Испании, — клянусь и торжественно обещаю доставить Аруджа живым или мертвым к вашим стопам. Он будет побежден и разбит наголову во славу нашей страны и веры.

Сидящая в противоположном углу на самых высоких скамьях группа грандов с трудом сдерживает смех. При любом дворе есть враги и злопыхатели. Несмотря на то что Комарес находится сейчас на вершине славы и пользуется особым доверием монарха, кто-то распустил слух, будто его ненависть к Арудж-Бабе объясняется банальной ревностью, а Карл идет на поводу у фанатика священной войны — Комареса. Но все это, конечно, досужая болтовня бездельников, не стоит обращать на нее внимания.

Произнеся слова клятвы, все присутствующие хором возносят молитву Господу, после чего в зале появляется весьма скромное угощение, так как уже наступило время поста. Завязывается беседа, но Комарес держится так, словно официальная часть еще не окончена.

— Не говоря уже о гнусностях и грехе, в котором пребывает с утра до вечера и с вечера до утра сей монарх, если позволено называть монархом это дьявольское отродье с бородой и усами адски рыжего цвета, так вот, сей монарх к тому же еще и жестокий тиран.

Комарес на мгновение умолкает, чтобы перевести дух и продолжить свою обличительную речь, но осовевшие от скуки присутствующие его уже не слушают. Уж кому-кому, а не им должен Комарес объяснять, кто такой Арудж-Баба. То, что говорит Комарес, давно и хорошо известно всем: Арудж-Баба действительно ренегат, неверный и разбойник, кто ж назовет его святым или благородным монархом!

— У нас при испанском дворе, маркиз, уже давно поговаривают, что от Аруджа-Бабы разит серой и что он заглушает этот запах всякими восточными благовониями, — говорит один из придворных просто так, чтобы развеселить немного чопорных участников церемонии. — Что скажете, дорогой маркиз? От него действительно несет адским духом?

Комарес подтверждает, что бейлербей и впрямь злоупотребляет всякими благовониями и ароматическими эссенциями, но запаха серы, честно говоря, он не почувствовал. Вообще все это мелочи. Главное, что из-за страшных злодеяний Арудж-Бабы его ненавидят очень многие.

Известно, что он всегда обводил вокруг пальца других султанов и раисов с побережья. С одними он бессовестно разделался под тем предлогом, что они оказались ненадежными союзниками, хотя в действительности он просто хотел взять под контроль чужие земли. Других он давно водит за нос, называет своими друзьями, а сам использует их солдат и деньги.

— На них-то и надо делать ставку.

По окончании церемонии Карл Габсбургский уходит в небольшое прилегающее к залу помещение — там он будет держать совет с кузеном и новоиспеченным губернатором Орана, который должен изложить ему свой план действий; а состоит этот план в том, чтобы найти кого-нибудь, у кого есть свой счет к бейлербею, и заключить с ним союз.

А Арудж-Баба, оставив в Алжире брата, пустился в весьма рискованное предприятие и стал навещать соседей, всячески склоняя других султанов к сотрудничеству, чтобы, опираясь на их помощь, объявить войну тем, кто не намерен поддержать давно вынашиваемый им безумный план захвата всей Африки.

Один из султанов, которому Арудж-Баба предложил присоединиться к этому союзу, на словах горячо поддержал его, но в действительности он, по уговору с маркизом де Комаресом, лишь прикинулся сторонником Аруджа. Этот султан уже давно затаил обиду на бейлербея, который когда-то его унизил, и теперь жаждет отомстить ему.

Маркиз пока не хочет называть его имени, так как Арудж-Баба, известный маг и хиромант, даже на расстоянии может все узнать и тогда план маркиза обязательно провалится. И еще он не желает называть имя султана из благородных соображений, ибо сам был не только свидетелем, но и участником, так сказать, унизительной процедуры, когда как-то ночью оба они выполняли весьма неприятную работу в портовых нужниках Алжира.

Самые молоденькие обитательницы гарема с хохотом и веселыми шутками бегают за Анной по большому саду перед окнами парадных залов, пытаясь отнять у нее корзинку с таинственным рукоделием. Они носятся среди кустов, водоемов и фонтанов, и в конце концов загоняют Анну на самую верхушку центрального фонтана, куда остальные забраться не осмеливаются.

Стоящие на посту солдаты боятся, как бы шум не достиг зала Совета, где обсуждаются серьезные вопросы, требующие сосредоточенности и тишины. Женские крики мешают государственным мужам, поэтому стражи строго одергивают шалуний:

— Тихо, женщины! Не шуметь! Вон отсюда! Сами знаете — когда заседает Совет, вам здесь находиться запрещено!

Дежурный евнух — а их в гареме множество — оказался неопытным новичком и никак не может загнать женщин за загородку гарема.

— Ну, красавицы, уходите отсюда, прошу вас. Будьте умницами, идите домой!

Стражники при зале заседаний Совета очень злятся и куда менее терпеливы и снисходительны к дамам из гарема, затеявшим возню в столь неподходящий момент:

— А ну убирайтесь к себе, а то сейчас получите! Совет заседает!

Молодые женщины, огорченные тем, что игра окончена, поглядывают на большой фонтан, опасаясь, что Анну, как самую недисциплинированную, серьезно накажут. Но она сама спускается к стражам, прижимая к груди свою корзинку:

— А что случилось? Почему вдруг такое важное заседание?

Начальник стражи, узнав Анну, смягчается и вступает с ней в доверительный разговор, показывая тем самым, что он выделяет ее среди этих глупых бабенок:

— Военные дела, госпожа, в лагерь бейлербея отправляется подкрепление. Уже чистят лошадей для отряда отборных воинов, который выйдет в путь на рассвете.

Анна бежит к апартаментам Хасана. Душа у нее замирает от тревоги, и ей просто необходимо услышать слова утешения от Османа Якуба.

Бейлербей прислал лаконичное и загадочное послание, позволяющее все же догадаться, что он остро нуждается в военной помощи и, не полагаясь на слишком слабых союзников, решил набрать армию наемников, и вот теперь требует, чтобы ему поскорее выслали деньги и золото.

Совет одобрил требование Арудж-Бабы, собрал сколько смог золотых монет, но главным образом золотых слитков и драгоценностей, и вручил все это назначенному капитаном принцу Хасану, чтобы тот под эскортом отряда отборных солдат отвез ценности в западные районы, где сейчас воюет Баба.

По окончании столь важного заседания Совета, который решал, какой ответ дать Аруджу, Хайраддин уединился с сыном для серьезного обсуждения сложившейся ситуации.

Слишком многое им непонятно, слишком многое тревожит. Прежде всего похоже, что Арудж-Баба попал в очень серьезную переделку, раз ему приходится брать наемников: братья всегда старались этого избегать. Больше того, войско, которое Баба хочет нанять, принадлежит некоему султану Ибрагиму, никогда прежде не бывшему союзником Краснобородых. Разработал план и установил связь с этим Ибрагимом, кажется, султан Феса — тоже человек ненадежный, не числившийся в друзьях берберов и даже, наоборот, нередко выступавший против них. Впрочем, Хасан знает его, он был в Алжире — и не заложником, а обычным пленным — как раз в то время, когда там находился и Комарес.

— Отвези ему эту казну, но гляди в оба и Аруджу скажи, пусть не забывает об истории с султаном Белима.

Чтобы развеять грустные мысли, Хайраддин рассказывает сыну старую историю, немало позабавившую Краснобородых еще в дни их молодости. Однажды Арудж-Баба, владевший тогда всего шестью галиотами, но уже испытавший себя в деле, встретил какого-то щедрого и общительного султана, который пригласил его погостить месяц в своем дворце — в доказательство дружеского расположения и удовольствия, которое доставляет ему общество Краснобородого. В знак уважения и приязни он открыл даже перед Аруджем двери своего гарема.