— Тащи, — перешел на «ты» Ван Хогдалем, не привыкший к долгим расшаркиваниям и экивокам.

За бутылочкой ожидание обеда не казалось таким утомительным. Несколько раз Вим порывался помочь с этим делом, но каждый раз возвращался из кухни-погреба-спальни, разводя в стороны руки — отшили мол.

Несколько раз сам хозяин, сидя за очередной чаркой, срывался вдруг с места и бежал вниз, проверять не сгорела ли баранья нога и не переварился ли грибной суп.

— Грибочки надеюсь без стронция? — Ван Хогдалем подул на ложку с маслянистой коричневой жидкостью.

— Обижаешь.

Вим хотел расспросить Мейно о некоторых, мягко говоря, странностях Нейменгена, но, увидев дымящуюся на блюде баранину, передумал. Неизвестно откуда появилась вторая бутылка коньяка и застолье начало набирать обороты.

— И мне, — Рууд потянулся за бутылкой французского.

— Ну чтож, — Ван Хогдалем налил своему напарнику в кружку на палец, — в конце концов какой ты наемник, если не пьешь?

Ни о каких делах в этот день они, конечно, не говорили, а погребок Гусберта стал еще меньше соответствовать своему названию. Значительно меньше.

Ван Хогдалем вывалился из застекленных дверей Мэрского дворца и нетвердой походкой направился к фонтану, в котором плескалась на удивление прозрачная вода. Сам фонтан при этом не работал. Руду наблюдавшему за напарником из окна показалось, что Вим не вынимает голову из воды уже целую вечность. Но только он хотел позвать на помощь Мейно, бесконечно пьющего из чайника воду, как старый наемник, наконец, закончил свои водные процедуры.

Ван Хогдалем все утро ходил мрачнее тучи. От вчерашней эйфории не осталось и следа, а вместе с похмельем пришло и осознание некоторых не вполне укладывающихся в голову вещей.

— Чего-то не нравится мне этот Гусберт, — Ван Хогдалем вытер рукавом лицо. — Говорит, что, узнав о том, что кто-то интересуется «Огненным червем», заплатил речникам информацией о хранилище будущих поколений, чтобы те разыскали и привезли к нему этих людей, а те, мол, тупорылые не придумали ничего лучше насильственного найма. Что-то слишком уж много совпадений. И вообще, как он о нас узнал? Как с речниками связался? Сорока на хвосте принесла?

По чашечке кофе не желаете? — Мейно вышел на крыльцо и, заметив недружелюбный взгляд старого наемника, сказал. — Знаю, что не очень-то верите вы в мои вчерашние россказни, но в то, о чем я вам расскажу сегодня, поверить будет еще сложнее.

Рация продолжала хрипеть. По тому самому закону подлости, она не спешила подтвердить слова своего хозяина. Перед этим он долго рассказывал своим гостям о том, как, обнаружив его, одичавшего и еле живого, единственного уцелевшего жителя Нейменгена, механики сделали Гусберта своим представителем в городе, как собрали доисторическую ламповую рацию, точно такую же, что была уже и у них, как в одном из сеансов радиосвязи старый Лис проболтался о старом и молодом наемниках, охотящихся на «Огненного червя». И вот теперь это скопище проводков и лампочек отказывалось работать.

— А ты частоту точно помнишь?

— А как ты думаешь, за столько лет ее не возможно было выучить?

— Дык за столько лет ее можно было и забыть!

— Главное аккумуляторы и на половину еще не разрядились — вот что обидно. Бывает целыми днями ждешь этих караванов, чтобы поменять старый аккумулятор, на заряженный.

— А что же ты для механиков такое делал, что они тебе и рацию сварганили и аккумуляторы исправно поставляют?

— Говорю же, форпост тут у них, в виде меня, гостиница, опять же. Ну и еще кое-чего.

— Вот с «кое-чего» и надо было начинать.

— Ну что ты мне допрос устроил. Расскажи вашему брату наемнику о своем бизнесе, так от вас тут продыху не будет и дело мое тю-тю.

— Да я чего? Мне до твоего дела нет никакого дела.

— Ну тебе-то в принципе я могу сказать. Ты у нас теперь богат, как арабский шейх.

— Твою мать! И до тебя дошло.

— Шила в мешке не утаишь. Так вот, есть тут по близости небольшой ликеро-водочный заводик, на котором я наткнулся на несколько десятков бочонков коньяка, зарытых в землю…

— Ну вот, а нам лапшу на уши вешал — французский, французский.

— А что, плохой коньяк?

— Отличный! Бархатный. Не обжигает, как нынешнее рапсовое пойло.

— То-то!

— А вот скажи мне, Мейно, отчего это до твоих запасов никто до сих пор не добрался? И что в городе вообще твориться? Наши сюда ходить зареклись после того как десятка полтора наемников из ходки в Нейменген не вернулось. Почему здесь ничего не гниет, не ржавеет и не рассыпается? Почему люди не живут? Куда они все делись? Ты здесь все время живешь, ответь.

— Столько вопросов… Я знаю только ответ на последний. После войны здесь был просто райский уголок — ни радиации, ни кислотных дождей. Отсюда почти никто не ушел. Организовалась коммуна. Только не долго она просуществовала. Сначала в восточном пригороде обосновалась колония беженцев из Польши и Германии. Да и местные к ним примкнули. То, се — начались стычки, но, в общем, выжили как-то. А потом, через двадцать лет накатила орда отмороженных франков и вырезала всех под корень. Я тогда в своем подвальчике вусмерть пьяный валялся, и они то ли за мертвого приняли, то ли мараться не стали. Выжил, в общем. А франки покуражились и ушли. С тех пор в городе многие пытались осесть, но каждый раз после нескольких загадочных смертей исчезали из Нейменгена навсегда. До сих пор так.

— А отчего это все? Неужели за столько лет не стало известно, кто убивает людей, и куда они исчезают?

— Нет. Все на уровне слухов и легенд. Говорят, что это восставшие мертвые жители города похищают души приезжих. Я вот, правда, за все это время ни одного мертвеца не видел. Может быть они меня, как своего не трогают? Хе-хе. Но если кто их и видел, то тот уже и не расскажет. Но не бойтесь — вас они тоже не тронут.

— Почему это?

— По моим наблюдениям долгожителей из прежних они не убивают. Те просто исчезают.

— Успокоил.

— А я? — Рууд напрягся. — Я же не долгожитель, и не Прежний.

— Не долгожитель? Кто тебе сказал? — Мейно протянул к мальчику костлявую руку и выудил у того из-за пазухи драгоценный мешочек с леденцами. — А это что?

— Не знаю, старый Хендрик велел есть через каждые три дня.

— Я так понимаю, это твой пропуск в будущее, и если тебе повезет, проживешь еще лет сто.

СТО ЛЕТ! Рууд больше не видел и не слышал того, что было вокруг него. СТО ЛЕТ!

Он никогда не задумывался — как это, что это. Что он будет делать столько времени? А как же… как же Маша? Она умрет намного раньше!

СТО ЛЕТ!

Как интересно узнать, что будет через сто лет.

— Да уж. Ну и дела у вас тут творятся, — Вим, похоже, не слушал, о чем они тут говорят с Гусбертом. Его интересовали вполне земные вещи. То есть как раз не земные, а потусторонние.

— Это еще что! — Мейно сложил руки на груди. — Вот вы насчет «Огненного червя» интересуетесь…

Вим, сидящий рядом с Мейно, положил руку тому на запястье, и чтобы долго не рассусоливать, достал из кармашка разгрузки содержимое коробки, найденной Рудом в Роттердаме в одном из пустующих домов.

— Значит, вы уже почти все знаете и искали меня? — Гусберт отложил пожелтевшие листочки.

— Да. Осталось только посмотреть те документы, что переслал тебе Хедвиг.

— М-м… Они сгорели в сейфе в моем прежнем доме. Какой-то умник из франков решил, что я храню там золото, и вскрыл его, не особо церемонясь. Сгорело все.

— Вот те на!

— Но я все запомнил. Более того — единственное мое развлечение, кроме погребка, вот эта штука, — Гусберт с любовью погладил рацию. — И вот как-то крутя ручки настройки, я услышал английскую речь. Я даже с табурета тогда свалился. Ведь после войны к тому времени прошло уже тридцать лет, и рации не было ни у кого кроме меня и механиков. Я и шарил по волнам просто так, от нечего делать, и тут на тебе — еще кто-то объявился. Английский я знал тогда через пень колоду, но кое-что понял. Это было какое-то американское военное подразделение. Со временем я стал понимать, что это экипаж какой-то из уцелевших американских субмарин. Потом мне стало ясно, что субмарина действующая. Но что такое? Из переговоров между двумя их группами получалось, что подводная лодка находится на суше, совсем недалеко отсюда. Что за чертовщина? И тут я вспомнил про материалы Хедвига! И не только. Про «Огненного червя» только ленивый не говорил. Я поделился своими соображениями с Лисом, но тот отмахнулся. А я думаю, что он что-то еще тогда знал, но разве из него что-нибудь вытащишь.