12. Солон. Если бы, Анахарсис, теперь было время олимпийским, истмийским или панафинейским состязаниям, то происходящее там показало бы тебе, что не напрасно мы так заботимся о состязаниях; ибо никакие слова не могли бы так убедить тебя в том, какое наслаждение доставляет все происходящее на играх, но если бы ты сам, поместившись среди зрителей, посмотрел на доблесть мужей, на красоту тел, на удивительную их стройность, на изумительную ловкость и непреоборимую силу, на смелость, соревнование, непобедимую настойчивость и на беспрерывное стремление к победе, — я хорошо знаю, что ты не переставал бы хвалить, кричать и рукоплескать.
13. Анахарсис. Без сомнения, Солон, но при этом я продолжал бы насмехаться и издеваться: ибо все, что ты перечислил, — доблесть и крепость, смелость и красоту — я вижу, что вы расходуете их и тратите не ради чего-нибудь великого: ни родина ваша не находится в опасности, ни страна не разоряется, ни друзья и родственники не уведены в плен. И тем более смешным кажется мне, что эти лучшие, как ты их называешь, переносят так много страданий и несчастий и позорят свою красоту и свой рост синяками и песком, стремясь, в случае победы, получить в награду яблоки или венок из дикой маслины. Право, мне всегда будет весело вспоминать об этих наградах. Скажи мне — все состязающиеся получают их?
Солон. Ни в коем случае, из всех лишь один, превзошедший остальных.
Анахарсис. Итак, Солон, значит, ради неверной и сомнительной победы трудится столько народу, зная, что победит один, а остальные состязающиеся, несчастные, понапрасну будут получать удары, а иные из них даже раны?
14. Солон. По-видимому, Анахарсис, ты еще ничего не понимаешь в жизни благоустроенного государства, иначе ты не порицал бы прекраснейших из его обычаев. Если же ты когда-нибудь захочешь узнать, каким образом лучше всего управляется государство и совершенствуются граждане, ты похвалишь и эти упражнения и проявляемое нами в отношении их честолюбие и поймешь пользу соединения с трудностями, если даже тебе теперь и кажется, что мы стараемся понапрасну.
Анахарсис. Но ведь я, Солон, прибыл к вам из Скифии, пройдя через такие огромные земли и переплыв через великое и суровое Эвксинское море, не для чего другого, как для того, чтобы узнать законы эллинов, понять их обычаи и изучить основательно наилучшее устройство государства. И я выбрал другом и товарищем из всех афинян именно тебя, потому что я слышал, будто ты сочинил законы, изобрел лучшие обычаи и ввел полезные занятия и вообще устроил все государство. Поэтому научи меня поскорее и сделай своим учеником. С радостью, без питья и пищи, я стану сидеть возле тебя, пока ты будешь в состоянии говорить, и с открытым ртом слушать твои рассуждения о государстве и законах.
15. Солон. Рассказать все в немногих словах нелегко, мой друг, но мало-помалу ты узнаешь, что мы думаем о богах, о родителях, о браке и прочем. Что же касается нашего отношения к юношам и нашего обращения с ними с того возраста, как они начинают понимать выгоду закалять тело и подвергаться трудам, — об этом я расскажу тебе теперь же, чтобы ты знал, для чего мы заставляем их выступать на состязаниях и переносить страдания. Мы делаем это не только ради самих состязаний, чтобы юноши могли получать награды, — ибо на состязания идут лишь немногие, — но ради той большой пользы, которая проистекает из этого для всего государства и для них самих. Ибо их упражнения являются также и общим состязанием всех хороших граждан, и венец этого состязания сплетен не из сосновых или масличных ветвей или из сельдерея, — нет, кто получит венок, получит в нем все доступное человеку счастье: я говорю о свободе каждого человека в частной жизни и в жизни его родины, говорю о богатстве и славе, о наслаждении отеческими праздниками, о спасении своих домашних и вообще о самом прекрасном, чего каждый мог бы себе вымолить у богов; все это вплетено в тот венок, о котором я говорю, и является наградой того состязания, ради которого происходят все эти упражнения и эти труды.
16. Анахарсис. Что же, удивительный ты человек, имея в запасе столь ценные и значительные награды, рассказывал мне о яблоках, сельдерее, о ветке дикой маслины или сосны?
Солон. И это, Анахарсис, не покажется тебе малым, когда ты поймешь хорошо, что я тебе говорю: ибо и это рождается из той же самой мысли, и все это малая часть большого состязания и венца счастья, о котором я говорил. Однако я не знаю, каким образом наш разговор, уклонившись от дела, коснулся прежде того, что происходит в Коринфе, в Олимпии и в Немее. Но так как мы оба теперь свободны и ты, по-видимому, не прочь послушать, — мы легко можем вернуться к главному вопросу — к речи об общем состязании, ради которого, как я говорю, установлено вышесказанное.
Анахарсис. Тем лучше, Солон. Если мы будем разбирать вопрос последовательно, — пожалуй, тебе удастся этим меня настолько убедить, что я не буду смеяться, увидев какого-нибудь атлета, гордо увенчанного ветвями маслины или сельдереем. Если ты ничего не имеешь против, пойдем в тень и присядем на скамью, чтобы нам не мешал крик тех, что высказывают свое одобрение борцам. К тому же, по правде сказать, мне нелегко сносить палящее солнце, падающее на мою обнаженную голову: я еще дома решил отказаться от своей шапки, чтобы не отличаться от вас своим чужеземным видом. А время теперь как раз самое знойное: созвездие, которое вы называете Псом, все сжигает, делает воздух сухим и раскаленным, а полуденное солнце, подымаясь над головой, невыносимо печет тело. Я очень удивляюсь, каким образом ты, уже старик, не обливаешься потом, как я, не испытываешь, по-видимому, никаких неудобств и не ищешь тени, где бы можно было присесть, и совсем легко переносишь солнце.
17. Солон. Эти самые бесполезные упражнения, Анахарсис, беспрерывные кувырканья в грязи, эти занятия на песке под открытым небом дарят нам защитительное средство от палящих лучей солнца, и мы не нуждаемся в шапке, которая мешала бы солнцу коснуться нашей головы. Все же пойдем. И, пожалуйста, не считай всего, что я тебе говорю, законами, которым надо безусловно доверять: если тебе покажется что-нибудь неправильным, возражай и исправляй сказанное, ибо тогда мы добьемся по крайней мере одного из двух: или ты окончательно согласишься со мной, после того как приведешь все возражения, какие только можно привести, или мне придется признать, что я неправильно сужу о деле. И за это все афиняне поспешат оказать тебе благодарность. Ибо, если ты чему-нибудь меня научишь или покажешь мне что-нибудь лучшее, этим ты принесешь большую пользу государству. Я ведь не стану держать это в тайне, но сейчас же сделаю всеобщим достоянием и, став на Пниксе, скажу всем: "Афиняне, я написал для вас законы, которые считал наиболее полезными для государства, этот же чужестранец, — при этом я укажу на тебя, Анахарсис, — хотя он и скиф, однако мудр и перевоспитал меня, снабдил лучшими сведениями и научил лучшим обычаям. Считайте же этого мужа своим благодетелем и поставьте ему медную статую рядом с изображениями эпонимов или в городе около Афины". И знай, что афиняне не постыдятся того, что научились полезному от чужестранца и варвара.
18. Анахарсис. Должно быть, правду я слышал про вас, афинян, будто вы насмешники в своих речах. Как это я, кочевник и скиталец, проведший свою жизнь в телеге, постоянно переезжавший из одной земли в другую, никогда не живший в городе и увидевший его впервые только здесь, — как я могу рассуждать о государственных делах, учить исконных жителей такого старинного и давно уже благоустроенного государства, особенно же тебя, Солон, который, говорят, с самого начала занимался вопросом, как лучше управлять государством и при каких законах оно станет наиболее счастливым? Конечно, я готов тебе повиноваться как законодателю и буду тебе возражать, если что-нибудь в твоих речах покажется мне неправильным, для того чтобы лучше научиться. Однако мы уже скрылись от солнца и зашли в тень, и вот удобное сиденье на холодном камне. Итак, начни свое поучение с главного, а именно — для чего вы так заботливо учите юношей с детства и каким образом люди становятся лучше, когда побывают в глине и проделают все эти упражнения, и что прибавляет к их добродетелям песок и кувырканье в нем. Именно это хотелось мне услышать с самого начала; все же другое расскажи мне потом, при удобном случае. И помни во время своей речи, что ты говоришь с варваром, Солон; я говорю об этом для того, чтобы твои слова были проще и не слишком растянуты. Ибо я боюсь, как бы мне не позабыть сказанного в начале, если после того ты скажешь еще многое.
