33. Итак, примите меры, чтобы бедняки больше не обвиняли вас, но почитали и любили, получив то немногое, что для вас будет расходом неприметным, а для них в черный день подарком навсегда памятным. Иначе вам не придется и в городах обитать, если бедняки не будут вместе с вами согражданами, бесчисленную со своей стороны внося дань на процветание городов. Некому будет восхищаться вашим богатством, если вы будете богачами сами по себе и под покровом темноты. Нет. Пусть увидят многие и подивятся вашему серебру и столам, их поддерживающим; пусть пьют за ваше здоровье и, осушая кубок, осматривают его со всех сторон и в тяжести его убеждаются, собственными взвесивши руками, любуются тонкостью рисунка и заключенным в нем повествованием и количеством золота, расцветшего на кубке под рукой художника. Ведь мало того, что вы прослывете людьми добрыми и человеколюбивыми — вы и от зависти со стороны бедняков избавитесь: ибо кто из людей умеренных станет завидовать богачу, который не забывает других и готов с ними поделиться, кто не пожелает ему прожить долгие годы, наслаждаясь благами жизни. А так, как вы живете сейчас — счастье не находит свидетелей, богатство порождает зависть, жизнь протекает безрадостно.

34. Никогда, я уверен, не сравняются между собой удовольствия тех, кто в одиночестве, словно львы или угрюмые волки, набивают себе желудок, и тех, кто пирует среди разумных гостей, готовых всяческую оказать услугу: они не позволят пирушке оставаться немой и безгласной, но наполнят беседу застольными рассказами, безобидными шутками и всяческим весельем, предаваясь приятнейшим развлечениям, что любезны Дионису и Афродите, любезны и Харитам. После, на следующий день, везде рассказывая о вашем радушии, бедняки заставят всех полюбить вас. Это и дорогой ценой купить стоило бы.

35. Ответьте мне: если бы бедняки при встрече с вами, зажмурив глаза, проходили мимо, допустим это, — разве не огорчило бы вас отсутствие людей, которым вы могли бы показать ваши пурпурные одежды, многочисленную толпу, сопровождающую вас, и перстни огромные. Я уже не буду говорить о том, что злые замыслы и ненависть против вас неизбежно зарождаются в бедняках, если вы предпочтете одинаково наслаждаться своей роскошью. Ибо пожелания, которыми они вам угрожают, чудовищны. Да минуют они вас, и да не будут бедняки поставлены в необходимость произнести эти пожелания. Ибо вам уже не придется тогда отведать ни колбасы, ни пирога, но разве только обгрызков собаки, в чечевицу у вас попадет соленая рыбешка, а кабан и лань, когда их будут жарить, задумают бежать из кухни в горы, а куры, гони-погоняй, без крыльев полетят прямо в руки к этим самым беднякам. И хуже всего то, что самые цветущие виночерпии во мгновение ока станут лысыми, после того, как они вдобавок разобьют кувшин с вином.

Вот об этом всем подумайте и решите, что бы сделать для праздника приличествующее и для вас наибезопаснейшее. Облегчите великую бедность этих людей и ценой небольших издержек вы превратите бедняков в безупречных друзей.

ПРИВЕТ ОТ БОГАЧЕЙ КРОНУ

36. Итак, ты думаешь, Крон, что только к тебе одному бедняки обратились с этим письмом, и ты не знаешь, что Зевс уже оглох от их воззваний, от требований, все того же самого передела, от жалоб на судьбу, которая-де неравное учинила распределение, и на нас за то, что мы, будто бы, не считаем нужным ничем поделиться с бедняками. Но он, на то он и Зевс, знает, чту за люди обращаются к нему с жалобой, и потому большей частью пропускает их слова мимо ушей. Но перед тобой все-таки мы хотим оправдаться, поскольку сейчас ты, как-никак, над нами царствуешь.

Дело в том, что мы со своей стороны все приняли во внимание, о чем ты нам пишешь: что хорошо из большого достатка помогать нуждающимся и что приятнее иметь и бедняков в своем обществе, за своим столом.

И мы всегда жили и поступали именно таким образом, назначенные равнодавцами, чтобы ни один сотрапезник наш не мог ни на что пожаловаться.

37. А бедняки вначале уверяют, что лишь в немногом нуждаются, но стоит нам раз распахнуть перед ними свои двери, и они начинают, не переставая, требовать одно за другим. И, если случится им получить все не сразу, по первому слову, — тут уже и гнев, и ненависть, и, всегда у бедняков готовое, злоречье. И они могут прилгнуть сколько им будет угодно — слушатели все-таки поверят им, как людям, точно о нас осведомленным по личному знакомству. Так что имеется лишь два выхода: или ничего не давать и стать с бедняками в отношения совершенно враждебные, или отдать все и немедля превратиться в бедняка, и самому сделаться одним из попрошаек.

38. Но все остальное еще полбеды. На самом же обеде: когда беднякам самим лень станет обжираться и набивать свой желудок, после того как выпьют более, чем достаточно, они то мальчика красивого, подающего им кубок, украдкой за руку ущипнут, то к наложнице или к законной супруге хозяина подбираются. Потом их рвет по всей столовой. А на другой день, вернувшись домой, бедняки бранят нас, повествуя о том, как они жаждали и мучились голодом. И если тебе кажется, что мы это понапрасну на них наговариваем, вспомни вашего прихлебателя, Иксиона: вы удостоили его приглашения к своему столу, дали ему равную с вами честь, а он напился и на Геру покусился, милый человек.

39. По этим-то и подобным им причинам мы решили на будущее время, безопасности нашей ради, совершенно закрыть беднякам доступ в наши дома. Если же в твои дни бедняки соберутся на пирушку с тем, чтобы проявить в просьбах умеренность, как они сейчас об этом заявляют, и не будут чинить на пирах никаких оскорблений хозяевам — что же, в добрый час; пусть войдут в наше общество и вместе с нами пируют. И кое-что из одежды мы пошлем им, как ты велишь, и золота, сколько можно, — и даже еще приплатим, и вообще ничего не забудем. А бедняки, со своей стороны, отбросив всякие хитрости в общении с нами, пусть из льстецов и прихлебателей превратятся в друзей. Таким образом ни в чем ты не сможешь упрекнуть нас, если бедняк согласится поступать как должно.

Перевод Н. П. Баранова

1. Микилл. Пусть тебя, негоднейший петух, сам Зевс в порошок разотрет за то, что ты так завистлив и звонко голосист! Я был богатым, пребывал в сладчайшем сне, обладая удивительным блаженством, а ты стал особенно как-то криклив и, громко запев, разбудил меня, чтобы даже ночью я не мог никуда скрыться от бедности, которая мне больше, чем ты сам, опротивела. Судя по тому, что кругом еще стоит полная тишина и предрассветный холод не заставляет меня ежиться, как всегда по утрам, — он вернее всяких часов возвещает приближение дня, — ночь еще не перевалила за половину, а эта бессонная тварь, точно она охраняет самое золотое руно, с самого вечера уже начала зловеще кричать! Но погоди радоваться! Я тебе отомщу, так и знай! Пусть только наступит день — я размозжу тебе голову палкой: сейчас очень уж хлопотно гоняться за тобой в такой темноте.

Петух. Господин мой Микилл! Я хотел оказать тебе небольшую услугу, опередив ночь, насколько был в силах, чтобы, встав до зари, ты мог справить побольше дел: ведь если ты прежде чем встанет солнце сработаешь хоть один башмак, тем самым уже оставишь позади себя часть пути и добудешь себе муки на хлеб насущный. Но если тебе приятнее спать, изволь: я успокоюсь и буду нем сильнее, чем рыбы. Только смотри: богатея во сне, не пришлось бы тебе голодать по пробуждении.

2. Микилл. О, Зевс Чудовищный! И ты, заступник Геракл! Это что еще за новое бедствие? По-человечьи заболтал петух!

Петух. Как? Тебе кажется чудовищным то, что я говорю по-вашему?

Микилл. А по-твоему не чудовищно? Ой, боги! Отвратите от меня беду!

Петух. Ты, по-моему, совершенно необразованный человек, Микилл! Ты не читал поэм Гомера, где конь Ахилла, Ксанф, сказав надолго «прости» ржанью, стоит среди битвы и рассуждает, произнося, как рапсод, целые стихи, не то что я сейчас, говоря неразмеренной речью. И пророчествовал конь, и грядущее возвещал. И тем не менее поведение его отнюдь не казалось странным, и внимавший ему не призывал, подобно тебе, заступника, считая слышимое бедой, требующей отклонения. А что бы ты стал делать, если бы у тебя залепетал киль корабля Арго или Додонский дуб заговорил и стад пророчествовать, или если бы увидел ты ползущие шкуры и услышал, как мычит мясо быков, наполовину уже изжаренное и вздетое на вертела? Что касается меня, то, восседая рядом с Гермесом, самым разговорчивым и рассудительным из богов, и разделяя к тому же с вами и кров и пищу, я без труда мог бы изучить людской язык. Но если ты пообещаешь помалкивать, я, пожалуй, решился бы открыть тебе истинную причину, почему я говорю по-вашему и откуда взялась у меня эта способность разговаривать.