27. Итак, жившие до нас люди весьма ценили прорицания, а из теперешних одни говорят, что людям невозможно найти истинный путь к прорицанию, — оно будто недостоверно и неистинно, и Арес или Зевс вовсе не ради нас движутся на небе, для дел человеческих они не создают благоприятного течения, и нет у них ничего общего со всеми обстоятельствами жизни людей; по их мнению, небесные тела движутся, вращаясь в силу необходимости.

28. Другие говорят, что астрология хотя и не ложная наука, но пользы нет от нее, так как прорицанием нельзя изменить того, что решено велением судеб.

29. Я против обоих мнений следующее могу сказать. Звезды на небе свое собственное движение совершают, но в дополнение к этому их движению оказывают они воздействие на все происходящее на земле. Если признавать, что при беге коня, движении птиц и людей камешки вздымает и соломинки гонит вызванный бегом ветер, то неужели поток звезд не вызывает ничего подобного? От малого огня достигает до нас его излучение, хотя этот огонь нисколько не жжет нас и не содействует нашему обогреванию, — неужели от звезд мы не воспринимаем никакого излучения? Конечно, с помощью астрологии дурные обстоятельства сделать хорошими невозможно, нельзя также изменить вызванного излучением звезд. Однако обращающимся к астрологии польза получается в следующем: благоприятное грядущее весьма радует знающих его заранее; дурное же легко воспринимают, так как оно неожиданно не проявляется: опыт и предвидение легко и спокойно подводят к нему.

Вот какого мнения придерживаюсь я об астрологии.

Перевод Н. П. Баранова

1. На юге Ливии глубокий песок, земля выжжена солнцем, по большей части пустынна, совершенно бесплодна, она вся представляет собой равнину без зелени, травы, кустарника и без воды, — разве кое-где в углублениях застоится скудный остаток дождевой воды, да и то густой, зловонной, негодной для питья даже человеку, томимому сильной жаждой. Необитаема, конечно, эта страна по причинам, сейчас перечисленным. Да и кто мог бы поселиться в столь суровых, сухих, ничего не производящих местах, иссушаемых мучительным зноем?

2. Одни гараманты, живущие по соседству, — легкоснаряженное, легкое на подъем племя, люди-шатровники, кормящиеся большей частью охотой, — только они иногда проникают в Ливию ради охоты, обычно около зимнего солнцеворота, выждав время, когда Зевс задождит, зной в значительной мере погаснет, песок увлажнится и станет до известной степени проходимым. А охота здесь — на диких ослов, на страусов, похожих на огромных, бегающих по земле воробьев, а главным образом на обезьян и изредка — на слонов. Только эти звери способны переносить жажду и выдерживать долгое время томление под обильным, пронзительным солнцем. Но и гараманты, едва израсходуют запасы съестного, приносимые ими с собой, тотчас спешат обратно, боясь, что песок, вновь раскалившись, станет вязким и непроходимым для них, и тогда, будто захваченные сетями, сами они погибнут вместе со своей добычей. Ибо нет спасенья, если солнце, разорвав покров влаги, стремительно иссушит страну и в яростном кипении с новой силой начнет метать свои лучи, будто отточив их о влагу: влага ведь пища огню.

3. Однако все то, о чем я сейчас рассказал, — зной, жажда, пустыня, невозможность что-либо получить от земли, — все это менее тяжело переносимым покажется вам по сравнению с тем, о чем пойдет речь дальше и отчего приходится всячески избегать этих мест. Дело в том, что всевозможные гады разной величины и в несметном количестве, видом чудовищные и ядовитые неотразимо, населяют эту землю; одни гнездятся под землей, зарываясь в песок, другие пресмыкаются на поверхности: жабы, аспиды, ехидны, гадюки-рогачи, бычье жигало, стрелковая змея, змеи-обоюдоходы, драконы, скорпионы двух видов — одни земляные, на лапках, огромные и многочленистые, другие — летучие, крылатые, с перепончатыми крыльями, подобно саранче, кузнечикам и летучим мышам. Эти летуны, набрасываясь целым роем, почти неприступной делают Ливию.

4. Но самый ужасный из гадов, вскормленных здешними песками, конечно «жаждня»; это — змея, не очень большая, похожая на ехидну; укус ее — силен, отрава — быстра, боли — неукротимы и наступают тотчас. Укус воспаляет, вызывает нагноение и заставляет гореть. Укушенные кричат, будто возведенные на костер. Всего же мучительнее и изнурительнее для них страдание, от которого и получило свое имя пресмыкающееся: укушенные томятся жаждой сверх меры, и, что всего невероятнее, чем больше пьют, тем больше их тянет пить, тем больше возрастает у них желание. И никак не удается залить жажду, хотя бы дали человеку возможность весь Нил выпить или целый Истр. Напротив, подливая влаги, пострадавший будет лишь разжигать свой недуг, как тот, кто вздумал бы маслом гасить огонь.

5. Ученые врачи говорят, будто причины этому в том, что яд, вначале густой, затем пропитанный выпитой влагой, становится стремительно подвижным, так как, естественно, делается жиже и разливается все больше и больше.

6. Сам я никогда не видал никого, подвергшегося такому укусу, — да не приведут боги узреть человека в подобных мучениях! И вообще я никогда не ступал на почву Ливии, в чем и не раскаиваюсь. Но я слышал об одной надписи, которую мой приятель, по его словам, собственными глазами читал на могильной плите человека, умершего таким именно образом. Друг мой рассказывал, что при возвращении из Ливии в Египет ему пришлось держать путь вдоль Большого Сирта, — да другой дороги и нет. И вот здесь он набрел на могилу близ моря, у самого прибоя; на ней стояла плита, отчетливо показывающая, какого рода гибель постигла лежащего здесь: на плите вырезан человек, стоящий в озере, — так обычно изображают Тантала, — зачерпывающий воду, конечно, чтобы напиться; гад, о котором я рассказывал, — "жаждня", — плотно обвился вокруг его ноги; какие-то женщины в большом числе с кувшинами с водой дружно подливают ему воды. Невдалеке лежат яйца, — очевидно, тех страусов, на которых, как я говорил, охотятся гараманты. Изображение сопровождается надписью, — впрочем, нехудо привести ее дословно:

За этими следовало еще четыре стиха о страусовых яйцах и о том, что, намереваясь поднять их, этот человек был укушен змеей. Но тех стихов я уже не помню.

7. Собирают эти яйца окрестные жители, и даже весьма усердно, не только чтобы их есть, но и для домашнего обихода употребляя их: опорожнив, жители изготовляют из яиц сосуды, так как они не могут лепить сосуды, ибо песок составляет почву. Когда удается найти особенно большие яйца, из них делают головные уборы, по два из каждого яйца, ибо половина скорлупы достаточно велика, чтобы покрыть голову человека.

8. Здесь-то, около этих яиц, и таятся гады, — едва приблизится человек, они выползают из песка и кусают несчастного. И тотчас он начинает испытывать те муки, о которых я только что говорил: пьет и жаждет все больше и никак не может залить свою жажду.

9. Все это я рассказал, клянусь Зевсом, не потому, что хотел состязаться с поэтом Никандром, и не из желания показать вам, что даже природа ливийских гадов мне знакома и занимает меня. Нет! Это было бы похвально скорее для врача, которому необходимо знать подобные вещи, чтобы он мог бороться с ними своим искусством. Мне кажется, однако, — но во имя бога дружбы не сердитесь за звериное сравнение, — мне кажется, что по отношению к вам я испытываю то же самое, что люди, укушенные жаждней, испытывают по отношению к воде: чем чаще я бываю у вас, тем больше меня влечет к вам, во мне разгорается неутолимая жажда, и, кажется, я никогда не напьюсь досыта этим напитком. Вполне понятно! Где в другом месте найду я такую прозрачную и чистую влагу?