Миртия. Ты спас меня, Памфил: ведь я бы повесилась, если бы что-нибудь подобное случилось.

Памфил. Но ведь этого не случилось! И я не мог бы стать настолько безумным, чтобы забыть мою Миртию, особенно теперь, когда она мне вынашивает ребенка.

1. Мать. С ума ты сошла, Филинна, или что с тобой случилось вчера на пирушке? Пришел ко мне поутру Дифил в слезах и рассказал, что он вытерпел от тебя. Будто ты напилась и, выступив на середину помещения, стала плясать, хотя он тебе запрещал, а потом целовала Ламприя, его товарища. Когда же Дифил рассердился на тебя, ты, не обращая на него внимания, подсела к Ламприю и обняла его, а Дифил при виде всего этого готов был повеситься. А ты, кажется, и ночи не провела с ним, но оставила его плакать, а сама лежала на соседней постели, напевая и огорчая его.

2. Филинна. А то, что он сделал, матушка, он не рассказал тебе? Иначе б ты не защищала его, такого обидчика! Ведь он, бросив меня, вступил в разговор с Таис, подругой Ламприя, пока тот не пришел. Когда же он увидел, что я рассердилась и стала делать ему знаки перестать, он взял Таис за кончик уха и, запрокинув ей голову, поцеловал так крепко, что с трудом оторвал свои губы. Тогда я стала плакать, а он засмеялся и долго говорил Таис на ухо, про меня, конечно, и Таис улыбалась, глядя на меня. Когда они заметили, что идет Ламприй, то перестали целоваться, и я все-таки легла рядом с Дифилом, чтобы у него не было после повода для ссоры, а Таис, поднявшись, стала плясать первая, высоко обнажая свои ноги, как будто у нее одной они красивы. Когда она кончила, Ламприй молчал и не сказал ничего, а Дифил стал расхваливать ее изящество и искусство — как согласны ее движения с музыкой кифары, как стройны ноги, и тысячу подобных вещей, словно хвалил Сосандру, дочь Каламида, а не Таис, которую ты ведь знаешь, какова она: мы ведь купались вместе.

Таис же тотчас бросила мне такую насмешку: "Если кто, — сказала она, — не стыдится, что у него худые ноги, пусть встанет и протанцует".

Что же еще сказать, матушка? Я поднялась и стала плясать. Что же мне было делать? Не плясать и оправдать насмешку и позволить Таис царствовать на пирушке?

3. Мать. Ты слишком самолюбива, дочка. Не нужно было обращать на это внимания. Но скажи все-таки, что было после.

Филинна. Ну, другие меня хвалили, а Дифил один, лежа на спине, смотрел в потолок, пока я не остановилась от усталости.

Мать. А правда ли, что ты целовала Ламприя и, перейдя к нему со своего места, обнимала его? Что же ты молчишь? Это уж совсем непростительно.

Филинна. Мне хотелось в отместку рассердить его.

Мать. Потом ты не спала с ним и даже пела, когда он плакал. Не знаешь ты разве, дочка, что мы нищие? Забыла ты, сколько мы от него получили и какую зиму мы провели бы в прошлом году, если бы нам его не послала Афродита?

Филинна. Что же, поэтому мне терпеть от него оскорбления?

Мать. Сердись, но не отвечай ему оскорблениями. Разве ты не знаешь, что оскорбленные любовники порывают связь и упрекают себя за нее? Ты же постоянно бываешь слишком сурова с человеком — смотри, как бы мы, по пословице, слишком натягивая, не порвали веревочку.

1. Мелитта. Если ты знаешь, милая Бакхида, какую-нибудь старуху-фессалианку, которые, говорят, умеют ворожить и делать любимой женщину самую ненавистную, то, на счастье, приходи ко мне вместе с ней. Платья и все эти золотые украшения я с радостью отдам, лишь бы только мне довелось увидеть, что Харин опять ко мне вернулся и возненавидел Симиху, как ненавидит теперь меня.

Бакхида. Что ты говоришь! Он больше не живет с тобой, Мелитта, а сошелся с Симихой? Харин, который из-за тебя навлек такой гнев своих родителей, не желая жениться на богатой невесте, у которой было, говорят, пять талантов денег в приданое? Ведь, помнится, я слышала это от тебя.

Мелитта. Все это прошло, Бакхида. Вот уже пятый день, как я не видела его вовсе, а они пьют у товарища Харина, Паммена, — он и Симиха.

2. Бакхида. Тяжело это тебе, Мелитта! Что же вас поссорило? Вероятно, не пустяки?

Мелитта. Я сама тебе всего сказать не сумею. Недавно, вернувшись из Пирея, — он отправился туда, кажется, взыскать какой-то долг по поручению своего отца, — он даже не взглянул на меня, когда вошел, даже не позволил мне подбежать к нему, как бывало, и отстранился от меня, когда я хотела его обнять. "Иди, — сказал он, — к владельцу кораблей Гермотиму и прочти то, что написано на стене в Керамике, где вырезаны ваши имена".

"Какой, — говорю, — такой Гермотим, и про какую надпись ты говоришь?"

Но он, ничего не отвечая и не пообедав, лег спать, отвернувшись к стене. Чего я тут только ни делала, ты не можешь себе представить! И обнимала его, и старалась повернуть его к себе, и целовала его между плечами, а он нисколько не смягчился и сказал: "Если ты будешь еще приставать, я сейчас уйду, хоть теперь и полночь".

3. Бакхида. Но, однако, ты знала прежде этого Гермотима?

Мелитта. Да пусть ты меня увидишь живущей еще хуже, чем теперь, Бакхида, если я знаю какого-нибудь судовладельца Гермотима!.. И вот, на заре, как только пропел петух, Харин проснулся и ушел, а я припомнила, что он говорил, будто в Керамике на какой-то стене написано мое имя, и послала Акиду посмотреть. Но она ничего не нашла, кроме одной только надписи по правую руку, если идти к Дипилону: "Мелитта любит Гермотима", и еще немного ниже: "Судовладелец Гермотим любит Мелитту".

Бакхида. Ах, эта беспутная молодежь! Я все понимаю. Кто-нибудь, зная, как Харин ревнив, написал это, желая его подразнить, а он сейчас же и поверил. Если бы мне удалось где-нибудь его увидеть, я бы с ним поговорила. Он ведь еще настоящий ребенок и неопытен.

Мелитта. Да где же ты его можешь увидеть? Ведь он заперся вместе с Симихой, а родители ищут его все еще у меня! Но, повторяю, Бакхида, если бы найти какую-нибудь старуху, она своим появлением поистине спасла бы меня.

4. Бакхида. Есть, милочка, удивительная колдунья, сириянка родом, женщина еще сильная и крепкая. Однажды, когда Фаний рассердился на меня понапрасну, как теперь на тебя Харин, она изменила его после целых четырех месяцев разлуки. Я уже совсем отчаялась, а он благодаря заклинаниям снова вернулся ко мне.

Мелитта. Что же взяла с тебя за это старуха, если помнишь?

Бакхида. Она берет небольшую плату, Мелитта: одну драхму и хлеб. И нужно еще прибавить соли и семь оболов, серу и факел: все это старуха себе берет. Надо еще разбавить вина в чаше, и она одна должна его выпить. Да еще следует иметь что-нибудь от него самого — платье или сандалии, немного волос или что-нибудь подобное.

Мелитта. У меня есть сандалии, Харина.

5. Бакхида. Повесив их на гвоздь, она обкурит их серой, бросая соль в огонь и приговаривая при этом ваши имена, свое и его. Потом, достав из-за пазухи волчок, она станет вертеть его, быстро нашептывая какой-то заговор и какие-то варварские, ужасные имена. Вот все, что она делала тогда для меня. А немного времени спустя Фаний, несмотря на все упреки товарищей и упрашиванья Фебиды, с которой он жил, пришел ко мне, привлеченный заговором.

Колдунья, сверх того, научила меня сильному заклятью против Фебиды, чтобы вызвать к ней ненависть, именно: подстеречь следы ее ног и, как только она пройдет, затоптать их, став правой ногой на левый след, а левой, наоборот, на правый, и произнести: "Я наступила на тебя, и я выше тебя". Я сделала все, как она приказала.

Мелитта. Не медли, не медли, Бакхида, позови сириянку. А ты, Акида, приготовь хлеб, серу и все остальное для ворожбы.