Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

20. "А ты, Тихиад, — сказал мне в ответ Евкрат, — смотри, как бы впоследствии тебе не раскаяться в своей насмешке. Мне известно, что претерпел человек, похитивший деньги, которые мы кладем Пелиху каждое новолуние".

"Как совершивший святотатство, этот человек должен был понести ужасное наказание, — воскликнул Ион. — Как же Пелих отомстил ему, Евкрат? Я хочу об этом услышать, хотя он, этот Тихиад, и будет проявлять всяческое недоверие".

"У ног Пелиха лежало много оболов и других денег, — начал рассказывать Евкрат, — из числа серебряных денег некоторые были приклеены воском к его бедру, так же как и серебряные пластинки — как благодарственные приношения или плата за исцеление людей, избавившихся благодаря Пелиху от лихорадки. В конюхах у нас был один раб, ливиец, будь он проклят. Ливиец задумал украсть все эти приношения и похитил их, выждав, когда Пелих сошел со своего основания. Вернувшись обратно на свое место, Пелих понял, что он ограблен. И посмотри, как он отомстил и как уличил ливийца: целую ночь этот несчастный кружился по двору и не мог из него выбраться, словно попал в лабиринт; когда же наступил день, то был пойман с поличным. Схваченный на месте преступления, он получил немало ударов и, не долго прожив после этого, умер, подлец, подлой смертью от ударов плетью, сыпавшихся на него каждую ночь, как сам он о том рассказывал, так что на утро видны бывали на его теле синяки. Итак, Тихиад, насмехайся над Пелихом и считай, что в качестве ровесника Миноса я заговариваюсь".

"Но пока медь остается медью, — возразил я, — а это произведение обработано Деметрием из Алопеки, создателем статуй, а не богов, — я никогда не стану бояться изображения Пелиха, угрозы которого даже и при его жизни нисколько не внушали бы мне страха".

21. После этого врач Антигон взял слово: "И у меня, Евкрат, есть медный Гиппократ, с локоть величиной, который, лишь только погаснет светильня, с шумом обходит весь дом кругом, опрокидывает коробки, сливает вместе лекарства и переворачивает курильницу, особенно если мы откладываем жертвоприношение, которое ежегодно ему совершаем".

"Как? — спросил я, — теперь и врач Гиппократ требует жертвоприношений и сердится, если его своевременно не угощают мясом предназначенных для жертвоприношения животных? А ведь ему надлежало бы довольствоваться жертвой, приносимой героям возлиянием из воды с медом или увенчанием головы венком".

22. "А вот послушай, — сказал Евкрат, — что я видел лет пять тому назад: тут я могу сослаться и на свидетелей.

Стояла пора виноградного сбора. В полдень, оставив работников, собиравших виноград, я, занятый своими мыслями и соображениями, удалился в лес. Очутившись в чаще, я услышал сперва лай собак и подумал, что Мнасон, мой сын, забавляется по своему обыкновению охотой, забравшись в гущу леса вместе со своими сверстниками. Но это было не так: спустя короткое время поколебалась почва, раздался громовой голос, и, я вижу, подходит ко мне страшная женщина, высотой в полстадия. В левой руке она держала факел, а в правой меч, приблизительно в двадцать локтей длины; снизу имела змеиные ноги, а сверху была подобна Горгоне — я говорю о выражении ее глаз и ужасном взгляде; вместо волос, как кудри, вокруг ее шеи сплетались змеи, а некоторые из них рассыпались по ее плечам. Поглядите, друзья, как дрожь охватила меня при моем рассказе".

23. И, говоря это, Евкрат показывал всем свои руки, на которых от страха волосы встали дыбом.

Напряженно, разинув рты, внимали ему товарищи Иона, Диномаха и Клеодема, старцы, которых водили за нос, в безмолвном преклонении перед таким невероятным колоссом, этим гигантским пугалом — женщиной ростом в полстадия. А я между тем размышлял о том, что представляют собой эти люди: из-за мудрости юноши идут к ним на обучение, многие уважают их, а сами они лишь сединой и бородами отличаются от младенцев, в остальном же они поддаются на ложь еще скорее детей.

24. Но вот заговорил Диномах:

"Скажи мне, Евкрат, а какой величины были собаки богини?"

"Выше индийских слонов, — отвечал тот, — они были черны, мохнаты, с грязной, высохшей шерстью. Увидев, я остановился и сейчас же повернул печать, которую дал мне Араб, на внутреннюю сторону пальца. А Геката ударила своей змеиной ногой о землю и образовала в ней громадное отверстие, величиной с Тартар, и вскоре затем ушла, прыгнув в пропасть. Я же, набравшись мужества, нагнулся над этой пропастью, ухватившись за росшее вблизи дерево, чтобы не свалиться в пропасть, если бы у меня закружилась голова. И я увидел весь Аид, Пирифлегетон, Кербера, покойников; некоторых из них я даже мог узнать: я заметил, что мой отец был еще одет в ту одежду, в какой мы его похоронили".

"Что же делали души, Евкрат?" — спросил Ион.

"Да какое же другое у них занятие, — сказал Евкрат, — как не возлежать, соответственно родам и семьям, в обществе друзей и родственников, на асфоделе!"

"И пусть после этого продолжают возражать последователи Эпикура святому Платону и его учению о душах! — воскликнул Ион. — А не видал ли ты, Евкрат, Сократа и Платона среди покойников?"

"Сократа — да, хотя не ясно, — ответил Евкрат, — я догадывался по лысине и большому животу, что это он. Но Платона я не признал: полагаю, с друзьями надо быть откровенным. Итак, я подробно все осмотрел, и пропасть стала уже закрываться, но еще не закрылась, когда подошли искавшие меня рабы, в том числе и Пиррий. Скажи Пиррий, говорю ли я правду?"

"Клянусь Зевсом, — воскликнул Пиррий, — и я слышал лай в пропасти, и, как мне казалось, просвечивал огонь от факела".

Показание свидетеля, от себя добавившего и лай и огонь, рассмешило меня.

25. А Клеодем сказал: "То, что ты видел, ничего необычайного, не виданного другими не представляет, потому что и я созерцал нечто подобное во время моей недавней болезни. Наблюдал за мной и пользовал меня присутствующий здесь Антигон. Наступил седьмой день, и жар лихорадки был сильнее летнего зноя. Затворив за собой двери, все вышли из моей комнаты, оставив меня в одиночестве: так предписано было тобой, Антигон, в надежде, не удастся ли как-нибудь мне заснуть. И вот, когда я находился в состоянии бодрствования, подходит ко мне прекрасный юноша, одетый в белую одежду, поднимает меня и ведет через какую-то пропасть в Аид, который я тотчас признал, увидев Тантала, Тития и Сизифа; и нужно ли мне перечислять вам еще и все остальное? Я очутился в судилище, где присутствовали Эак, Харон, богини Судьбы и Эринии, и сидел некто, вероятно сам царь Плутон, читавший имена тех, кому надлежало стать покойниками и кто случайно прожил свыше положенного ему срока. Мой проводник быстро подвел меня к Плутону, но тот рассердился на юношу, зачем тот привел меня: "Его пряжа еще не закончена, — сказал Плутон, — так что пускай уходит. А вместо него приведи сюда кузнеца Демила, который живет уже сверх веретена". Радостно выбежал я из подземного царства, и лихорадка прошла у меня. Всем сообщал я, что скоро умрет Демил: он жил по соседству с нами и, как говорили, был чем-то болен. И вскоре мы услышали вопли плакавших по Демилу".

26. "Чему тут удивляться? — спросил Антигон. — Я знаю человека, который поднялся через двадцать дней после того, как его похоронили. Я пользовал этого человека и до его смерти, и после его воскресения".

"Но как же за эти двадцать дней не разложилось его тело? — спросил я. — Как, с другой стороны, он не погиб от голода, если только, разумеется, человек, которого ты лечил, не был каким-нибудь Эпименидом?"

27. Пока мы разговаривали, вошли сыновья Евкрата, вернувшиеся из палестры, — один уже в юношеском возрасте, другой — мальчик лет пятнадцати, — и, приветствовав нас, заняли место на ложе, рядом с отцом; для меня же было принесено кресло. При виде сыновей в Евкрате пробудились как будто воспоминания.

"Пусть получу я в моих детях, — сказал он, положив на каждого из них руку, — такое же верное утешение, как истинно то, о чем я расскажу тебе, Тихиад. Все знают, как любил я их мать, покойную мою жену. Это видно не только по моим отношениям к ней при ее жизни, но также и по тому, что после смерти жены я сжег все ее украшения и одежду, которая нравилась ей при жизни. На седьмой день после кончины жены я, как и сейчас, лежал здесь на ложе, стараясь умерить свою печаль: в тишине я читал книгу Платона о душе. И вдруг входит сама Деменета и садится возле меня, как сидит теперь Евкратид, — и Евкрат указал на младшего сына, который, побледнев во время рассказа отца, совсем по-детски вздрогнул. — А я, — продолжал Евкрат, — как увидел ее, так сейчас же обнял и заплакал, издавая стоны. Но она мне не позволяла кричать и упрекала за то, что я, угодив ей во всем, не сжег золотого сандалия, который завалился, говорила она, под сундук: потому-то мы и не нашли его и сожгли лишь один сандалий. Мы еще разговаривали, как вдруг под ложем залаяла проклятая мелитейская собачонка, и Деменета исчезла, испуганная лаем. А сандалий мы, действительно, нашли под сундуком и впоследствии сожгли.

197
{"b":"118112","o":1}