68. Ведь во всех остальных случаях зритель или слушатель находится под воздействием лишь чего-нибудь одного: например — флейты или кифары, или напева, выводимого голосом, или высокой игры трагического актера, или забавных выходок комика, — танцор же все это в себе соединяет, и каждый может видеть собственными глазами, сколь разнообразно и сложно обставлено его представление: тут и флейта, и свирель, и отбивание размера ногами, и звон кимвала, и звучный голос актера, и стройное пение хора.
69. Далее, в прочих зрелищах проявляется лишь одна сторона человеческой природы: либо его душевные, либо телесные способности. В пляске же неразрывно связано то и другое: ее действие обнаруживает и ум танцора, и напряженность его телесных упражнений. И, что самое важное, в пляске каждое движение преисполнено мудрости, и нет ни одного бессмысленного поступка. Поэтому митиленец Лесбонакт, достойный во всех отношениях человек, прозвал танцоров «мудрорукими». Он посещал их представления, чтобы вернуться из театра, сделавшись лучше. А Тимократ, учитель Лесбонакта, попав как-то раз случайно на представление и увидев танцора, показывавшего свое искусство, сказал: "Какого зрелища лишился я из почтения к философии!"
70. И если истинно то, что говорит о душе человека Платон, то в танцоре прекрасно видны три составных ее части: гневная, когда он показывает нам человека рассерженного, страстная, когда изображает влюбленных, и разумная, когда танцор налагает узду на каждое из душевных движений. Эта сдержанность насквозь проникает всю пляску, как осязание все остальные ощущения. Уделяя особое внимание красоте и благообразию пляски, разве тем самым не заявляет танцор о правоте Аристотеля, восхваляющего красоту и считающего, что она тоже входит в состав добра, как одна из трех частей его? Я слышал даже, как один человек, в мальчишеском увлечении, толковал и самое безмолвие масок, употребляемых в пляске, как некоторый намек на учение Пифагора.
71. Далее, в то время как все прочие занятия сулят либо наслаждение, либо пользу, только одна пляска охватывает и то, и другое. И, разумеется, польза, ею приносимая, оказывается тем значительнее, что она сопряжена с удовольствием. В самом деле, насколько приятнее смотреть на пляску, чем на юношей, состязающихся в кулачном бою и обливающихся кровью, или на борющихся и катающихся в пыли.
Пляска же часто изображает то же самое, только с большей безопасностью и, вместе, с бульшей красотой и приятностью. И, конечно, напряженные движения танцора, его повороты, круговращенье, прыжки, откидывание тела доставляют наслажденье другим, смотрящим на танцора, и для него самого оказываются чрезвычайно здоровым занятием: я по крайней мере склонен считать пляску прекраснейшим из упражнений и притом превосходно ритмизованным. Сообщая телу мягкость, гибкость, легкость, проворство и разнообразие движений, пляска в то же время дает ему и немалую силу.
72. Не оказывается ли таким образом пляска чем-то исполненным высшего лада, раз она изощряет душу, развивает тело, услаждает зрителей, обогащает их знанием старины, — все это под звуки флейт и кимвалов, под мерное пение хора, чаруя и зренье, и слух? Итак, ищешь ли ты стройного сочетания человеческого голоса с другими, — где ты найдешь это, как не здесь? Где услышишь пение более многоголосное и мелодичное? Или хочешь флейт и свирелей более звонких, — вдоволь и этим сможешь усладить себя в пляске. Я не говорю уж о том, что и нравственно ты станешь лучше, общаясь с подобным зрелищем, когда увидишь, что театр ненавидит дурные деяния, оплакивает обиженных и вообще воспитывает зрителей и улучшает их нравы.
73. А теперь, говоря о том, за что танцор заслуживает величайшей похвалы, скажу так: заботиться одновременно и равно усердно как о силе частей своего тела, так и о мягкости и гибкости их — это, по-моему, столь же удивительно, как если бы человек изобразил вместе и мощь Геракла, и изнеженность Афродиты!
74. Продолжая далее мое слово, я намерен показать тебе, каким должен быть совершенный танцор по своим душевным и телесным качествам. Впрочем, о душевных я уже почти все сказал: я утверждаю, что танцор должен обладать хорошей памятью, быть даровитым, сметливым, остроумным и особенно метким в каждом отдельном случае. Кроме того, танцору необходимо иметь свое суждение о поэмах и песнях, уметь отобрать наилучшие напевы и отвергнуть сложенные плохо.
75. Что же касается тела, то, мне кажется, танцор должен отвечать строгим правилам Поликлета: не быть ни чересчур высоким и неумеренно длинным, ни малорослым, как карлик, но безукоризненно соразмерным; ни толстым, иначе игра его будет неубедительна, ни чрезмерно худым, чтобы не походить на скелет и не производить мертвенного впечатления.
76. Мне хочется привести тебе кое-какие возгласы из толпы зрителей, умеющей весьма неплохо разбираться во всем этом. Так, антиохийцы, славящиеся своим остроумием и высоко чтущие пляску, тщательно следят за всем, что говорится и делается на сцене, и ни для кого из них ничего не пройдет незамеченным. Однажды выступил малорослый актер и стал танцевать Гектора, но тотчас же все в один голос закричали: "Это Астианакт, а где же Гектор?" В другой раз случилось, что чрезмерно долговязый танцор вздумал плясать Капанея и брать приступом стены фиванцев. "Шагай через стену, — воскликнули зрители, — не нужна тебе вовсе лестница!" Тучному толстяку, пытавшемуся высоко подпрыгивать, зрители заявили: "Осторожней, пожалуйста! Не провали подмостков!" Чересчур худощавого, напротив, встретили, будто больного, криками: "Поправляйся скорее!" Обо всем этом я вспомнил не ради смеха, но желая показать тебе, что даже целые города оказывают чрезвычайное внимание пляске, будучи в состоянии взвесить достоинства ее и недостатки.
77. Далее, пусть наш танцор будет проворен и ловок во всяких движениях и умеет как ослаблять, так и напрягать мышцы тела, чтобы оно могло изгибаться при случае и стоять твердо, если это понадобится.
78. Не чужды пляске и движения рук, что применяются при борьбе. Напротив, в борьбе есть красота, которая отличает таких мастеров, как Гермес, Полидевк и Геракл. В этом ты сам убедишься на любом из танцоров, изображающих их, если посмотришь внимательно. Геродоту кажется более достоверным то, что мы видим, а не то, что слышим. А пляске свойственны впечатления для слуха и зрения.
79. Пляска обладает такими чарами, что человек, пришедший в театр влюбленным, выходит образумившимся, увидев, как часто любовь кончается бедой. Одержимый печалью возвращается из театра смотря светлее, будто он выпил какое-то дающее забвенье лекарство, "боли врачующее и желчь унимающее", по слову поэта. Доказательством того, что происходящее на сцене нам близко и понятно каждому из смотрящих на представление, служат те слезы, которые нередко проливаются зрителями, когда им показывают что-нибудь жалостное и трогательное. Вакхическая пляска, особенно процветающая в Ионии и в Понте, несмотря на свой шутливый характер, до такой степени покорила тамошних жителей, что в установленный срок они поголовно, забыв все другие дела, сидят в театре целыми днями и смотрят на тианов, корибантов, сатиров и пастухов. Мало того: исполняют эти пляски в каждом городе самые знатные люди, занимающие первенствующее положение. Они не только не стыдятся этого занятия, но, напротив, даже гордятся им больше, чем благородством своего происхождения, почетными обязанностями и заслугами предков.
80. Но, поскольку я сказал тебе, в чем добродетель танцора, послушай теперь об его недостатках. Телесные я тебе уже показал, а те, что коренятся в его душевных свойствах, ты, я думаю, сейчас сумеешь подметить. Дело в том, что многие из наших актеров по своему невежеству — неосуществимо, чтобы все были людьми учеными — ошибки грубые в пляске обнаруживают. Одни совершают нелепые движения, совсем, как говорится, не под струну, так что ноги их говорят одно, а ритм музыки — другое. Другие соблюдают хорошо размер, но путают изображаемые события, представляя то позднейшее, то случившееся раньше. Помню, я видел однажды такой случай: один актер, плясавший рождение Зевса и пожирание Кроном своих детей, по ошибке сплясал нечестие Фиеста, сбитый сходством обоих происшествий. А другой, представляя Семелу, поражаемую перуном Зевса, сделал ее похожею на Главку, которая жила гораздо позже. Однако за таких неудачных танцоров не следует, я думаю, осуждать самое искусство пляски. Нет, их надлежит считать тем, что они есть, невеждами — и всячески поощрять тех, чье исполнение отвечает в достаточной мере всем правилам искусства и ритму музыки.
