Но когда он подошел ко мне, я заговорила с ним очень спокойно и решительно: я предложила ему прежде всего открыть ларец с завещанием Его Величества. Привыкший к тому, что женщины — существа уступчивые и безропотные, он не нашелся, что ответить.

Двор со мной согласился.

Ближе к полночи мы открыли ларец. Великий секретарь Кью Лянь прочитал завещание. Оно было столь же запутанным, как и вся жизнь Его Величества. Сянь Фэн провозглашал Тун Чжи новым императором, но учреждал до его совершеннолетия Коллегию регентов во главе с Су Шунем. Вся власть в государстве, таким образом, отдавалась в руки регентов. В то же время, словно не доверяя своему собственному решению, или пытаясь наложить узду на их всевластие, или попросту желая придать коллегии законный вид, Сянь Фэн отдавал в наши с Нюгуру руки пару императорских печатей: одну под названием «Сотрудничество» и другую под название «Согласно воле императора». Нам давалась в руки власть устанавливать законность указов Су Шуня, выпущенных от имени Тун Чжи. Нюгуру должна была ставить печать «Сотрудничество» в начале документа, а я — печать «Согласно воле императора» в конце.

Разочарование Су Шуня было заметно невооруженным глазом. Мысль о том, что в наших руках оказались печати Сянь Фэна, показалось ему удавкой на шее. Позже Су Шунь сделал все возможное, чтобы обойти это распоряжение императора.

Но самым неожиданным для нас стало то, что Сянь Фэн в своем завещании отстранял от власти всех своих братьев, включая принца Гуна. Это выглядело грубым историческим прецедентом и привело в ужас высшую знать и блюстителей закона. Они сидели в углу зала, где читалось завещание, очень расстроенные, о чем-то тихо переговариваясь.

Я подозревала, что тут тоже дело не обошлось без Су Шуня. Если верить Хоу Ти, то Су Шунь убеждал Его Величество в том, что принц Гун, завязывая отношения с иностранцами, только даром тратит время. Даже более того: что он продал душу варварам! Для подтверждения своей правоты Су Шунь предъявил императору следующие доказательства: во-первых, принц нанимает иностранцев, чтобы те обучали персонал во всех сферах китайского правительства, включая военную и финансовую; во-вторых, если посмотреть на разработанный принцем Гуном план реформ, то там ясно видно, что принц намеревается приблизить китайскую политическую систему к западным государственным образцам.

Вечером 22 августа 1861 года Ехол погрузился в туман. За окнами Дворца фантастического ореола стояли невидимые деревья, и только их ветви иногда со странным шумом ударяли в стекло.

Тун Чжи заснул прямо у меня на руках. Нам с Нюгуру надо было обмыть лицо нашего мужа шелковыми полотенцами, и поэтому я передала ребенка доктору Сан Баотяню. Мы нежно касались лица Сянь Фэна. Казалось, что смерть принесла ему облегчение.

— Настало время переодеть Его Величество, — провозгласил главный евнух Сым. — Лучше сделать это сейчас, пока еще тело Его Величества не закоченело.

В зал вошли евнухи с похоронным одеянием нашего мужа, мы еще раз поклонились его телу и тихо вышли из зала. Я плакала, думая о том, каким же молодым умер Сянь Фэн.

Нюгуру прервала мои мысли.

— Тебе не следовало вторгаться в зал, — сказала она. — Перед лицом Его Величества ты выставила меня в дурацком свете.

— Прошу прощения. Я не хотела.

— Из-за того что ты мне не доверяешь, ты поставила меня в двусмысленное положение. Неужели ты думаешь, что я не смогла бы как следует уладить все наши дела?

— Для Тун Чжи очень важно было услышать последние слова отца, и времени у нас на раздумье не оставалось.

— Если Тун Чжи и должен был услышать чьи-то слова, то только мои. Твои действия, госпожа Ехонала, были по меньшей мере безрассудными.

Я была возмущена, однако решила промолчать. Я понимала, что в войне с Су Шунем Нюгуру мне еще пригодится.

Ночью я взяла сына к себе в постель и крепко прижала к себе. Вряд ли Су Шунь так просто смирится с фактом, что я не только избежала опасности быть похороненной заживо вместе с императором, но и получила в свои руки власть, которая будет стоять на пути его амбиций.

Я чувствовала себя измученной, но заснуть не могла. Меня переполняла тоска по Сянь Фэну. Кроме того, нельзя было ни на минуту терять бдительности по поводу безопасности Тун Чжи. Я вспомнила о своем неожиданном спасителе — Жун Лу. А вдруг он тайно следит за нами с Тун Чжи? Нельзя забывать, что Су Шунь — его непосредственный начальник. Вдруг Жун Лу тоже участвует в его заговоре?

Лежа без сна, я мысленно изучала список регентов, вспоминая каждого из них. Кроме Су Шуня, все они были учеными с высокими академическими степенями и министрами, долго служившими при дворе. Но помимо них в коллегию входил Туан Хуа, сводный брат Су Шуня, и принц Цзэ, хвастун и задира, пятый брат императора Сянь Фэна и императорский комиссар. Не располагая особыми сведениями об их образованности и талантах, я в то же время точно знала, что все это люди, жаждавшие власти и не менее опасные, чем Су Шунь.

Особенно интересно было то, что касалось принца Цзэ. Он оказался единственным родственником, кого Сянь Фэн допустил к власти. Очевидно, Су Шунь специально нашептал это императору. Но зачем? Мне показалось, что все дело в императорской крови принца Цзэ. Он нужен Су Шуню, чтобы тот мог замаскировать свои темные намерения.

На следующий день регенты, которых Нюгуру назвала «бандой восьми», пришли к нам с визитом. Тут же стало ясно, что эта «банда» полностью контролируется Су Шунем. Все они избегали разговоров о деле. Забота о воспитании и обучении Тун Чжи вроде бы целиком оставалась на наших плечах. Единственное, в чем они предложили нам свою помощь, — это избавление нас от груза государственных дел, чему Нюгуру по глупости несказанно обрадовалась.

Су Шунь прибыл последним. Он сказал, что страшно занят в связи с событиями на границе. Я спросила, что слышно от принца Гуна. Он пробормотал, что ничего не слышно, и явно лгал. Ань Дэхай донес еще накануне, что принц Гун прислал для ознакомления правительства четыре срочных документа, ни одному из которых не было уделено ни малейшего внимания.

По поводу этих документов я повздорила с Су Шунем. Сперва он отрицал даже сам факт их получения. Но после того, как я предложила вызвать в Ехол принца Гуна, он согласился, что, должно быть, документы затерялись где-то в канцелярии. При этом он попросил меня не беспокоиться по поводу дел, к которым я не имею никакого отношения. Он подчеркнул, что мой интерес к государственным делам является «знаком неуважения к почившему императору».

Я напомнила Су Шуню, что ни одно постановление правительства не будет иметь силы без двух печатей, которыми владеем мы с Нюгуру. Какой бы ответ ни был дан на запросы принца Гуна, мы с Нюгуру обязательно должны быть проинформированы. Кроме того, я намекнула Су Шуню, что кое-что знаю о его темных делишках: как он продвигает и снимает провинциальных правителей по собственному усмотрению.

Наши отношения с Су Шунем становились столь напряженными, что мы старались друг друга избегать. Я знала одно: так, как он, нельзя управлять государством. Су Шунь в свою очередь всячески старался создавать и распускать слухи, чернящие меня. Чтобы меня изолировать, он начал наступление на Нюгуру, и, что самое интересное, его способ сработал. Я страшно разозлилась, потому что из-за происков Су Шуня я больше не могла доверять Нюгуру.

Приблизительно в то же самое время я заметила, что у меня лезут волосы. Однажды после ухода парикмахерши Ань Дэхай подмел пол, и я не на шутку встревожилась. А вдруг это признак болезни?

Я не стригла волос с момента своего вступления в Запретный город, и теперь они отрасли длиной до колен. Каждое утро ко мне приходила женщина-парикмахер, но что бы ни творила она с помощью своего гребня, никакого вреда моим волосам это не причиняло. А теперь каждый раз на полу оставалось столько волос, словно в моем дворце стригли овец. Я не считала себя тщеславной кокеткой, однако невольно обеспокоилась, что если так будет продолжаться и дальше, то в самом скором времени я стану лысой.