— Просто я хотел проверить, правду ли говорит Старый Вэй.

— Какую правду?

— Он сказал, что я могу приказать все, что захочу. Я просто попросил его это доказать.

Я с ужасом смотрела на хорошенькое личико своего сына и не могла понять, откуда в нем такая жестокость. Он был разумным ребенком и всегда понимал, кого можно наказывать, а кого награждать. Стоило Ань Дэхаю совершить какую-нибудь провинность, и он тут же готов был выполнить любое желание Тун Чжи. Однажды мой сын сообщил, что знает, какие у Нюгуру любимые блюда. Сперва я даже не поняла, что он имеет в виду, и похвалила его за то, что он отослал Нюгуру ее любимые круглые пирожки. Мне показалось, что это вполне естественный способ выражения сыновней почтительности, и даже порадовалась за своего сына. Но потом Тун Чжи похвастался, что Нюгуру поощряет его пропускать школьные занятия. Она ему говорила, что в истории Китая было множество императоров, которые ни дня не провели в классной комнате, и тем не менее это не помешало им привести свою страну к процветанию.

Я отправилась к Нюгуру и выразила свои опасения по поводу такого непослушания ребенка. Она ответила, что я преувеличиваю.

— Ему всего пять лет! Когда мы вернемся в Пекин, он там продолжит нормальные школьные занятия, и все будет хорошо. Играть — это в натуре ребенка, и мы не должны идти поперек Небесных установлений. Вчера он просил попугая, а Ань Дэхай, как нарочно, ни одного с собой не привез. Бедный Тун Чжи, он всего лишь просил попугая!

На этот раз я решила не сдаваться. Я настояла на том, чтобы он продолжил посещать занятия, и сказала Нюгуру, что сама буду проверять выполнение им домашних заданий. Но меня постигло разочарование. Главный наставник обратился ко мне с просьбой освободить его от занятий с Тун Чжи.

— Его Юное Величество кидается на уроках шариками из бумаги и разбил мои очки, — жаловался этот человек с заячьей губой. — Кроме того, он ничего не слушает! Вчера он заставил меня съесть очень странного вкуса пирожок, а потом сознался, что окунул этот пирожок в свою мочу.

Я была в ужасе от такого поведения Тун Чжи. Но еще больше меня беспокоил его интерес к магическим книгам Нюгуру. Он готов был допоздна слушать истории о загробном мире и так пугался, что ночью писался в постели. Тем не менее он настолько пристрастился к этим историям, что стал едва ли не наркотически зависимым от них. Когда я вмешивалась и уносила от него эти страшные книги, он начинал со мной драться.

Постепенно Тун Чжи научился использовать любую возможность, чтобы меня провести. Сперва, чтобы не посещать уроки, он притворялся больным. Когда я его уличила, на его защиту встала Нюгуру. Она даже тайно приказала доктору Сан Баотяню лгать, что мальчика действительно лихорадит. Я размышляла о том, что если таковы способы воспитания будущего императора, то династия точно обречена. И поэтому решила взять воспитание ребенка полностью в свои руки. Мне казалось, что это дело государственной важности. Кроме того, я почему-то была уверена, что мое время подходит к концу.

Каждый день я провожала своего сына в классную комнату, а потом ждала его перед дверями до тех пор, когда занятия не заканчивались. Нюгуру пеняла мне за то, что я ей не доверяю, но ее чувства меня уже мало беспокоили. Я решила кардинальным образом взяться за Tун Чжи, пока не стало слишком поздно.

В ответ на это Тун Чжи нашел способ, как стравить нас с Нюгуру. Он знал, что я не могу запретить ему с ней видеться, и поэтому ходил к ней как можно чаще, считая, что я начну его ревновать. Его расчеты оказались правильными, потому что, к сожалению, я попалась на его удочку. Он продолжал издеваться над своими наставниками. Однажды он выдернул из бровей учителя с заячьей губой два самых длинных волоса, прекрасно зная, что он считает эти волосы «знаком своего долголетия». Учитель был настолько огорчен, что его хватил удар, и он был отправлен домой на поправку. Нюгуру расценила этот инцидент как комедию. Я с ней не согласилась и наказала своего ребенка за жестокость.

Двор решил приставить к царственному ученику нового наставника, более молодого, но Тун Чжи ухитрился расправиться с ним в первый же день. Он сослался на то, что наставник во время уроков портит воздух, и обвинил его в том, что он «не оказывает должного уважения Сыну Неба». Наставника высекли. Услышав это, Нюгуру похвалила Тун Чжи за то, что он «ведет себя как настоящий государь». А я была совершенно раздавлена.

Чем более я его принуждала, тем большую строптивость он проявлял. Но вместо того чтобы поддержать меня, двор поддержал Нюгуру, дав ей наказ «сдерживать мою жестокость». Я понимала, что за этим стоит Су Шунь. Теперь Тун Чжи без всякой опаски дерзил мне прямо в лицо перед евнухами и служанками. За словом в карман он не лез. Иногда для пятилетнего мальчика он выражался даже слишком замысловато. Например, он говорил: «Как это низко с твоей стороны отрицать мою истинную природу!», или «Я — одаренное животное!», или «Укладывая меня спать, когда я хочу играть, ты поступаешь безрассудно».

Почти то же самое я слышала от Нюгуру: «Госпожа Ехонала, разрешите Тун Чжи совершать его земное путешествие самому!», или: «Он путешественник, который понимает всю вселенную. Он думает не о себе, а о путешествии, о своих снах и о сути буддийской духовности!», или: «Выбросите все ключи в окно, оставьте клетку открытой!».

С некоторых пор я начала сомневаться в чистоте ее помыслов. Мне всегда казалось, что в ее обращении с Тун Чжи есть что-то извращенное. Неважно, что он делал, но она всегда выступала на его стороне и демонстрировала к нему только любовь. Я понимала, что если не остановить Нюгуру, то невозможно будет остановить и Тун Чжи. Теперь наше соперничество переросло для меня в борьбу за своего сына. Я целыми днями размышляла над тем, как бы с ней поговорить. Мне хотелось ясно сформулировать свои намерения и при этом не задеть ее гордости. Мне хотелось, чтобы она поняла, что я глубоко ценю ее привязанность к Тун Чжи, но считаю, что дисциплина должна быть на первом месте.

К моему удивлению, Нюгуру пришла ко мне первой. Она была одета в платье цвета слоновой кости и в качестве подарка принесла мне цветок лотоса. Она пожаловалась на мои указания относительно питания Тун Чжи. Ей казалось, что мальчик слишком худой. Я ответила, что не вижу никаких проблем с количеством съедаемой им пищи, но считаю, что его питание должно быть здоровым. Тун Чжи часами сидит на горшке без всяких результатов, потому что у него трудности со стулом.

— Ну и что такого? — возразила Нюгуру. — Детям очень нравится подолгу сидеть на горшке.

— Но у крестьянских детей никогда нет трудностей со стулом, — не сдавалась я. — И все потому, что они едят много грубой пищи.

— Но Тун Чжи не крестьянский ребенок! Такое сравнение его унижает. — Выражение лица Нюгуру стало отчужденным и высокомерным. — Я считаю правильным, что Тун Чжи питается как принц.

Я специально наняла повара, который должен был готовить мальчику здоровую пищу, но Тун Чжи жаловался Нюгуру, что повар кормит его протухшими креветками, которые вызывают у него спазмы. Никто, кроме Нюгуру, этой лжи не поверил. Тем не менее, чтобы ублажить Тун Чжи, повара казнили.

Я едва сдерживала себя, чтобы не вступить с Нюгуру в открытую борьбу. Для начала я решила полностью сконцентрироваться на учебе Тун Чжи. Каждое утро я брала в руки кнут и провожала своего сына в классную комнату.

Сейчас он изучал карту звездного неба. Я попросила наставника скопировать для меня текст учебника и сказала Тун Чжи, что буду сама проверять, как он усваивает заданные уроки.

Как я и ожидала, после уроков Тун Чжи не мог вспомнить ни слова из того, что ему только что рассказывали. Мы сидели в столовой и собирались обедать, но я велела слугам убрать наши тарелки, взяла за руку своего сына и повела его в сарай в дальнем конце сада. Там я сказала Тун Чжи, что он просидит здесь до тех пор, пока не выучит все наизусть.

Он начал громко кричать в надежде, что его кто-нибудь услышит и придет на помощь. Но к этому я была готова. Ань Дэхаю было приказано увести куда-нибудь наставников и постараться сделать так, чтобы никто не успел донести Нюгуру о местонахождении Тун Чжи.