Я никогда раньше не видела такого жуткого танца. Они приседали и корчились, при этом их хвосты отвратительно торчали из задниц.

— Не двигаться! — приказал монах, когда увидел, что я пытаюсь размять ноги.

Танцовщицы отошли в сторону и начали кружиться вокруг флагштока. Словно безголовые цыплята, они метались по двору, поднимая руки к небу и отчаянно голося:

— Свинья! Свинья!

Четыре евнуха внесли связанную свинью, которая выла и хрюкала. Танцовщицы начали перепрыгивать через нее в разных направлениях. Свинью унесли. Появилась золотая тарелка с бьющейся на ней живой рыбой. Монах сказал, что эту рыбу только что выловили в ближайшем пруду. Тут снова появился молодой монашек с родинкой между бровей и ловко перевязал рыбу красной лентой.

— А ну-ка поработайте! — скомандовал старый монах, схватив меня за руку. Прежде чем я поняла, что происходит, он вложил мне в руку нож и велел разрезать рыбу.

Ань Дэхай и молодой монах поддерживали меня с двух сторон, чтобы я не упала замертво.

Тут на огромном подносе внесли отрезанную свиную голову. Старый монах сказал, что это та самая свинья, которую я только что видела связанной.

— Только еще теплая свиная кровь гарантирует успех обряда, — сказал он.

Я закрыла глаза и постаралась глубоко дышать. Кто-то схватил меня за левую руку и попытался разжать скрюченные пальцы. Я открыла глаза и увидела перед собой танцовщиц, которые протягивали мне золотой горшок.

— Возьми! — скомандовал старый монах.

От слабости я ничего не смогла ему возразить и беспрекословно подчинилась.

Тут принесли петуха и снова вложили мне в руки нож. Но нож выскальзывал из моих пальцев. Монах взял у меня из рук горшок и велел крепко схватить петуха.

— Перережь ему горло и слей кровь в горшок!

— Я... не могу... — Я снова была на грани беспамятства

— Спокойно, моя госпожа, — как сквозь сон, услышала я голос Ань Дэхая. — Это уже конец.

Последнее, что я помнила, это было вино, которым я поливала крупные булыжники, на них в крови лежали свиная голова, разрезанная рыба и обезглавленный петух.

На обратном пути в паланкине меня вырвало. Ань Дэхай рассказал, что каждое утро через Грозовые ворота в Запретный город доставляют свинью, а днем ее приносят в жертву. Предполагалось, что после церемонии обезглавленных свиней выбрасывают, но на самом деле храмовые евнухи прятали туши, тайно разделывали их, а потом продавали за хорошую цену.

— Более двухсот лет не меняется посуда, в которой варят свиную похлебку, — рассказывал Ань Дэхай. — И огню в очаге никогда не дают угаснуть. Евнухи обожают свиное мясо, потому что оно непростое. Оно побывало в Небесном супе! Семье отведавшего такую похлебку оно приносит удачу и великое богатство.

После посещения храма в моей жизни ничего не изменилось. К концу осени надежда завоевать внимание императора иссякла окончательно. По ночам я слушала стрекотание сверчков. Сверчки в императорском саду стрекотали совсем не так, как в Уху. Там они выводили короткие мелодии, с небольшим интервалом после трех пассажей. А императорские сверчки пели без устали.

Ань Дэхай сказал, что старшие наложницы, живущие во Дворце доброжелательного спокойствия, сами разводят сверчков. Когда погода стоит теплая, сверчки начинали петь сразу же после наступления темноты. Наложницы собственными руками устраивают им домики из полых тыкв, в которых те плодятся тысячами.

В этом году сезон дождей наступил рано, и все цветы зачахли. Землю покрывал сплошной ковер из лепестков, которые источали такой сильный аромат, что он наполнял даже мою комнату. От беспрерывных дождей корни пионов вымокли и начали подгнивать. Кусты покрылись болезненными пятнами. Везде были лужи. Я вообще перестала выходить на улицу после того, как Ань Дэхай наступил на водяного скорпиона. Его пятка распухла до размеров луковицы.

Каждый день проходил в строго заведенном порядке. По утрам я накладывала косметику и одевалась, а по вечерам смывала косметику и раздевалась. Главным моим занятием было ожидание Его Величества и, кроме этого, я ничем больше не занималась. Стрекотание сверчков с каждым днем казалось мне все более печальным. О своей семье я старалась не думать.

Ань Дэхай сходил во Дворец доброжелательного спокойствия и принес оттуда корзину украшенных тонкой резьбой тыкв. Он хотел, чтобы я узнала, как их выращивают, а потом украшают. По его мнению, это занятие должно было скрасить мое одиночество — точно так же, как скрашивает одиночество многих других наложниц. Тыквы, рассказывал он, это магический символ, указывающий на желание иметь «многочисленное потомство».

— Вот прошлогодние семена, — говорил он, указывая на горсть черных, похожих на кунжут семян. — Весной их надо посадить. После цветения начнут формироваться плоды. Можно сконструировать небольшую клетку, которая заставит тыквы расти в нужном направлении. Таким путем можно получить тыквы круглой формы, квадратной, прямоугольной или асимметричной, какой угодно. Когда тыква созреет, ее шкурка станет твердой. Тогда вы ее сорвете, выскоблите из нее все семена и превратите в произведение искусства.

Я разглядывала принесенные Ань Дэхаем тыквы. Рисунки на их поверхности были абсолютно разными и очень сложными. Чаще всего встречались весенние мотивы. Особенно мне понравились дети, играющие на дереве.

После обеда Ань Дэхай повел меня во Дворец доброжелательного спокойствия, я шла пешком, а не сидела в паланкине, как положено передвигаться наложницам. Мы оба несли в руках тыквы. Шли мы долго, пересекали множество садов и парков. Когда мы подошли к дворцу, то почувствовали сильный запах ладана. Территория дворца была окутана клубами ароматного дыма. Слышались горестные причитания, похожие на пение монахов.

Ань Дэхай предложил заглянуть сперва в Павильон ручьев, чтобы оставить там взятые с собой тыквы. Мы вошли в сад через высокие ворота, и я была поражена открывшимся видом: огромные храмы покрывали все окрестные холмы. Везде высились статуи Будды, самые маленькие размером с яйцо, к самым большим я могла свободно усесться на колени. Названия храмов были выгравированы на золотых табличках: Дворец крепкого здоровья, Дворец вечного мира, Дворец милосердия, Резиденция счастливого облака, Резиденция вечного спокойствия. На каждой пяди пространства высились пагоды или алтари.

— Старшие наложницы превратили свои жилища в храмы, — шепотом объяснил мне Ань Дэхай. — Всю жизнь они занимаются только тем, что поют. Свою кровать каждая поставила за спиной у статуи Будды.

Мне хотелось узнать, как выглядят старшие наложницы, и поэтому я пошла на их голос. Тропинка привела меня во Дворец цветущей юности. Ань Дэхай сказал, что это самый большой из всех храмов. Я вошла внутрь и увидела, что весь пол покрыт распростертыми телами. В воздухе висел густой дым от благовоний. Молящиеся поднимались и снова падали на пол, словно морские волны. При этом они монотонно пели и руками беспрестанно перебирали четки на вощеных нитях.

Тут я обнаружила, что Ань Дэхая нет рядом со мной. Я забыла, что евнухам запрещено входить в подобные святилища.

Поющие голоса зазвучали громче. Огромный Будда в центре зала таинственно улыбался. На минуту чувство реальности меня покинуло. Я превратилась в одну из наложниц на полу и явственно почувствовала, как моя кожа стареет, усыхает и покрывается морщинами, как седеют волосы, выпадают зубы.

— Нет! — закричала я что есть мочи.

Принесенные мной тыквы выпали из рук и раскатились по полу. Пение прекратилось. В мою сторону повернулись тысячи голов. Я словно окаменела и не могла сдвинуться с места.

Наложницы смотрели на меня, открыв свои беззубые рты. Волосы на их головах были такими редкими, что головы казались лысыми.

Я никогда даже не видела таких старых женщин: горбатые спины, руки, напоминающие разбитые непогодой деревья на вершинах гор. На их лицах нельзя было заметить даже следа прошлой красоты, а уж вообразить, что когда-то они были предметом страсти самого императора, и подавно было невозможно.