В первый раз, наутро после отчетливого и непривычного воспоминания, он не осмелился поднять на нее глаз, а его замешательство стало препятствием для разговора. Алису его молчание ничуть не обескуражило; она почти от души посмеялась над его глупой стеснительностью, но поспешила завершить встречу, чтобы избавить юношу от дальнейших мучений.

Второе свидание немногим отличалось от первого — с той лишь разницей, что Сен-Клер умудрился выдавить из себя несколько слов в ответ на Алисины вопросы. Впрочем, и в этот раз принцесса решила, что еще рановато испытывать на молодом рыцаре свои уловки. Исподволь, но очень настойчиво она пыталась внушить юноше, что ему в ее обществе легко и непринужденно, усыпляла его бдительность, убаюкивала недоверчивость, притворным интересом к братии и деятельности ордена незаметно привязывая его к себе.

Она была тремя годами моложе — восемнадцать против его двадцати одного, но по богатству жизненного опыта старше на десятки лет. Сен-Клер был девствен; до сих пор он жил вдали от женщин, под опекой и руководством благочестивых и ревностных служителей Церкви. Воспитанный среди однообразия английских болот, Стефан не знал, как вести себя в обществе хорошенькой женщины. Принцесса же выросла в совершенно ином мире, где сладострастие, хоть зачастую и скрытое от посторонних глаз, тем не менее господствовало везде и всюду. Она рано созрела и познала все эротические тонкости задолго до того, как сама стала женщиной.

Это произошло накануне ее четырнадцатилетия — Алиса преднамеренно соблазнила влиятельного политика в отцовском графстве Эдесском. Предварительно она несколько недель водила его за нос, обхаживая и раздразнивая похотливыми взглядами и намеками, телодвижениями и касаниями, достаточно откровенными поглаживаниями, а потом уже и домогательствами, пока наконец он не лишился всякой выдержки и не оказался всецело в ее власти. Принцесса и раньше пыталась очаровывать мужчин своими улыбками и гримасками, но старик Гробек мог бы похвалиться тем, что именно он лишил ее девственности.

С тех пор торжествующая Алиса распространяла свою власть на всех мужчин, к которым она решала втереться в доверие, но сама ни разу не стала объектом соблазнения и была страшно довольна таким самообладанием. Она не собиралась становиться уязвимой из-за кого бы то ни было, невзирая на любые оказываемые ей знаки внимания. Следуя урокам, полученным от матери, Алиса была зодчим и устроительницей своих амурных дел, ни разу не потерпев краха и не встретив сопротивления.

Однако теперь, повстречав притягательного, но дьявольски неловкого монаха, принцесса терялась. Каждый раз она колебалась, что необходимо предпринять далее, как с ним разговаривать, поскольку даже непредвзятое око увидело бы, что стоит ей вступить на неизведанную для него почву беседы, как юноша впадал в панику и его красноречие оборачивалось совершенной немотой. Откуда было знать принцессе, что ужас, лишавший его дара речи, объяснялся похотливыми помыслами, которые рыцарь страшился как-нибудь выдать в своих словах. Впрочем, наитие подсказало Алисе, что Стефану приятно видеться с ней: радость, разливавшаяся по его лицу всякий раз, как принцесса появлялась перед ним, была красноречивее всяких слов. Итак, она с новой силой пошла на штурм крепости, кипя внутри от нетерпения, в то время как осаждаемый корчился и извивался в муках сладострастной вины.

На третий раз в ее игре выпала кость, которая вывела Алису из благостного терпения и ввергла в ярость. Загодя она заслала соглядатаев, чтобы они следили за рыцарем по возвращении его из долгих патрульных рейдов. Результатом такого наблюдения и явилась осведомленность принцессы обо всех делах Сен-Клера после возвращения в жилище монахов, в конюшни Храмовой горы.

Обыкновенно он сразу отчитывался перед наставниками, а потом спал почти сутки, восстанавливая силы, утраченные за долгие дни разъездов под палящим солнцем пустыни. На следующий день рыцарь шел на рынок, расположенный за городскими стенами. Он выходил через юго-западные ворота и целое утро бродил вдоль торговых рядов, предаваясь обильной трапезе и возлияниям, пробуя всевозможные яства и напитки. Вдоволь наевшись в лавках и напившись сладко-тягучей патоки и игристых шербетов, Сен-Клер возвращался к Храмовой горе, в полумрак своего обиталища, где и пропадал все последующие дни, занимаясь со своими приятелями-монахами одним им известными делами, пока не приходило время выезжать в очередной дозор. Он был столь же предсказуем, как закат и восход, и не менял своих привычек, следуя на рынок и обратно каждый раз одной и той же дорогой.

Сулейман аль-Кариф понимал, что принцессу Алису, одну из самых желанных, но и самых придирчивых покупательниц, большую ценительницу персидских ковров, в которых, несмотря на юный возраст, она знала толк, на этот раз привлекало не качество его изделий. Ей всегда было трудно угодить, но сегодня что-то другое занимало ее ум. Впрочем, почтенный возраст и законы торговли не позволяли аль-Карифу выдать свою наблюдательность, а щедро изливавшаяся на него милость Аллаха в данный момент обернулась очередной благодатью — рассеянностью гостьи. Она уже заплатила непомерную цену за два ковра, на которые в иные дни даже не взглянула бы, и старый купец по ее взгляду, без конца отвлекающемуся на людей, проходящих мимо лавки, давно угадал, что не товары интересуют сегодня принцессу: прикрываясь покупкой ковров, она кого-то ждала.

Смекнув, что он и так неплохо нажился на ее заботах, Сулейман оставил принцессу в одиночестве, а сам взобрался на помост, на хозяйское место, откуда мог обозревать весь прилавок. Там владелец ковров застыл в ожидании дальнейших событий, будто не замечая притворства принцессы, якобы разглядывавшей узоры. С высоты он хорошо видел не только ее, но успевал поглядывать и на вешала с коврами и на многолюдную толчею на улице. Аль-Кариф не мог догадаться, кого именно она ждет, но ни минуты не сомневался, что мужчину. Осматривая людскую массу, торговец думал, что интересно было бы попытаться узнать незнакомца еще до того, как его заметит принцесса, поскольку наблюдательная позиция Сулеймана представлялась ему более выгодной.

Когда в конце улицы показалась рослая фигура на голову выше остальных прохожих, купец понял, что можно больше не искать. К его лавке приближался светловолосый молодой рыцарь исполинского роста, с разворотом плеч во всю улицу и столь яркими синими глазами, что даже Сулейман со своим старческим зрением разглядел их за пятьдесят шагов. Человек пробирался сквозь толпу, и все оглядывались ему вслед.

Аль-Кариф взглянул на принцессу, которая пока не успела, да и не могла заметить незнакомца. Соблазнительная девушка, эта франкская принцесса, причем непостижимым образом почитаемая местными — людьми Сулейманова круга. Многие мусульмане с трудом сносили сам вид наглых ференги — людей с обожженными солнцем лицами, державшихся вызывающе благодаря прочным кольчугам и длинным мечам. А Алиса родилась уже здесь, на земле правоверных. Она, хотя была покрещена в христианство, бегло говорила по-арабски и, чтобы никого не оскорбить, на людях вела себя как пристало мусульманке, скромно прикрывая лицо и накидывая на себя широкое и бесформенное покрывало. До Сулеймана доходили слухи, что среди своих принцессу не очень жаловали, но эти домыслы не были ничем подкреплены, и никто из его знакомых не мог подтвердить наветы.

Сегодня на принцессе было мусульманское покрывало из плотной синей ткани, расшитое зеленой и золотой нитью, скрывавшее всю фигуру девушки с головы до пят. Видны были только глаза — и они просияли, стоило белокурому колоссу появиться в поле ее зрения.

Сулейман с первого взгляда смекнул, что золотоволосый франк даже не подозревал о присутствии здесь принцессы. На молодом воине не было обычных для ференги тяжеловесных лат — напротив, он был облачен в приличествующие случаю одежды жителей пустыни, а из оружия имел при себе лишь длинный прямой меч, висевший на перевязи через плечо. Юноша неторопливо прогуливался по рынку, смачно жуя кусок мяса. Он разглядывал лица прохожих, прилавки торговцев, ничего не пропуская, и не замечал лишь одного — лица девушки, которая тем временем поспешила прильнуть к просвету между висящими коврами в лавке Сулеймана. Аль-Кариф видел, как принцесса повелительно прищелкнула пальцами и выслала слугу навстречу исполину, чтоб остановить его и привести к ней. Рослый франк нахмурился, стиснул ладонью ножны своего длинного меча, висевшего на плече, и направился следом за посланцем, видимс не представляя, с кем ему предстоит встретиться.