— Неужели вам требуется помощь в делах с мужчиной? — немедленно осклабился Гассан.

Алиса пропустила насмешку мимо ушей и подробно рассказала о монахе-рыцаре: о том, как она безрезультатно пыталась пичкать его гашишем, к которому тот оказался совершенно невосприимчив. Она ни словом не обмолвилась, что ей нужно вытянуть из Сен-Клера некие сведения, и спросила лишь, знает ли Гассан такое средство, или смесь, на какое-то время парализующее сознание человека, так, чтобы он, очнувшись, не мог вспомнить, что с ним происходило. Она с готовностью подкрепила нечестивые выводы, которые сделал для себя Гассан касательно ее просьбы.

Вскоре торговец встал и низко склонился перед принцессой, и его рука плавно совершила салям: со лба к губам и далее на грудь, к сердцу. Он ушел так же бесшумно, как и явился, а Алиса принялась с удовольствием предвкушать, как уже назавтра, в этот самый час, у нее в руках будет способ преодолеть любое мыслимое сопротивление со стороны брата Стефана Сен-Клера.

Сен-Клер крепко спал, и ему снился весьма приятный, хотя и немного тревожный сон. Он изо всех сил пытался проснуться, понимая, что с ним происходит неладное и что лучше бы возвратиться к бодрствованию. В этом сне была женщина, но не она беспокоила его, потому что была практически невидима, полностью закутанная в глухое покрывало. Он не касался ее — она сама больно цеплялась за его запястье и куда-то тащила вслед за собой. Женщина шла очень быстро, и Сен-Клер, не поспевая за ней, то и дело спотыкался. Он откуда-то знал, что она миловидна и смугла, что у нее огромные карие глаза, но не смог бы вразумительно объяснить, почему он так решил.

Женщина из сна пришла к Сен-Клеру в какую-то полутемную комнату и кое-как растолкала от дремоты. Она принялась что-то сбивчиво и непонятно объяснять ему, тормоша и дергая так и эдак, пока он наконец не поднялся с постели. Вероятно, она даже помогала ему одеваться, но он не мог припомнить этого наверняка. Затем женщина повела его по кошмарному лабиринту плохо освещенных петляющих коридоров, похожих друг на друга, словно близнецы. Стоило ему замедлить шаги, как она поторапливала его, дергая за руку. Иногда женщина сама почему-то останавливалась и притискивала его к стене, наваливаясь на него всем телом и зажимая ему рот ладонью, видимо из опасения, что он может закричать, и каждый раз ему казалось, что его запястья жжет, будто огнем.

Затем они вышли в какую-то дверь, и в глаза Сен-Клеру ударил яркий свет, так, что он едва не ослеп и крепко зажмурился, но женщина снова повлекла его дальше, что-то тихо бормоча.

Вдруг она остановилась, и он вместе с ней. Сен-Клеру показалось, что он недвижимо простоял на одном месте несколько часов или даже дней. Его запястья по-прежнему немилосердно саднили, а в груди разливалось такое нестерпимое жжение, что ему не удавалось как следует вдохнуть.

Наконец рыцарь понял, что это вовсе не сон: раны болели слишком сильно. Он теперь расслышал звуки — приглушенные и разрозненные, они доносились откуда-то издалека. Сен-Клер прислушался получше, и явь придвинулась ближе. Женщина больше не держала его за руку, свет уже не так немилосердно резал глаза, и спиной рыцарь ощущал некую поверхность, хотя не помнил, когда он успел привалиться к стене.

Стефан знал, что сны порой бывают чрезвычайно запутанными, и он уже начал понемногу раздражаться. Затаив дыхание, он медленно открыл глаза и плотнее прижался к стене, а затем повернул голову, чтобы посмотреть на женщину рядом с ним. Оказалось, что она исчезла, словно и не бывало — Сен-Клер один стоял в незнакомом проулке, меж высящихся по бокам высоких строений глухой каменной кладки. Поблизости пролегала оживленная улица — источник услышанного им шума. Это немногое успел заметить рыцарь, прежде чем земля стремительно надвинулась на него и он лишился сознания.

— Брат Стефан!

Чей-то голос опять звал его издалека — пронзительно и настойчиво, так что Сен-Клеру никак не удавалось от него отвязаться, хотя он недовольно мотал головой и старался перевернуться на другой бок, чтобы снова забыться сном.

— Брат Стефан! Сир Сен-Клер, проснитесь же!

Он открыл глаза, щурясь на свет, и увидел над собой неясные очертания какого-то человека. Вспомнив боевую выучку, Сен-Клер молниеносно откатился назад и потянулся за кинжалом. Кинжала не было — как не было и пояса, на котором он обычно висел, а его стремительный бросок на самом деле был ленивым и вялым поворотом, достойным последнего пьянчужки. Рыцарь нахмурился, все еще мучаясь от чрезмерно яркого света, и вгляделся в фигуру, нависающую над ним.

— Брат Стефан? Вы это или нет? Вы ведь брат Стефан, из ордена бедных ратников воинства Христова?

— А ты кто?

Вопрос получился не совсем членораздельным, но на него последовал немедленный ответ:

— Это все-таки вы! Хвала Господу, а мы-то уже вас совсем похоронили.

Сен-Клер сделал над собой невероятное усилие, стараясь прийти в себя. Он снова помотал головой, чтобы прояснить мысли, и попытался сесть. Человек принялся ему помогать, обхватив одной рукой за плечи, а другой поддерживая за колено. У Стефана не хватало сил даже на то, чтобы оттолкнуть незнакомца, и ему не оставалось ничего другого, как привалиться к нему и перевести дух, изнемогая от тревоги и отчаяния.

Вскоре он все же заставил себя выпрямиться, хоть и в сидячем положении, и наконец присмотреться к себе. Взгляд сам собой упал на запястья, на которых алели полоски содранной кожи, так что проступило живое мясо, а затем переместился ниже, на коричневую холстину рубахи, доходившей рыцарю до колен. Сен-Клер никогда не носил подобной одежды.

Стефан хотел расспросить незнакомца, но губы у него запеклись. Он кашлянул и попытался сплюнуть — ничего не вышло. Наконец ему удалось выдавить из себя хрип, совершенно не похожий на его прежний голос:

— Где я… кто ты такой? Сначала это. Кто ты?

— Я — Джакомо Версаче, брат Стефан. Я служу у вас в сержантах… то есть не у вас… но я новенький. Вы меня еще не знаете, а я вас видел несколько раз после того, как меня приняли в братство.

Сен-Клер мучительно пытался собрать во рту побольше слюны, чтобы разговаривать как подобает.

— Может, и так, — просипел он. — Вообще-то я должен бы вспомнить тебя, но ничего не получается. Где я теперь, как я сюда попал?

— Мы в проулке, неподалеку от ювелирных лавок, но я сам не понимаю, как вы здесь оказались и где были раньше. Я шел мимо и увидел, что вы лежите прямо на земле. Я решил, что это какой-то убитый или пьяный, и пошел бы дальше своей дорогой, если бы не ваша бледность. Хвала Господу, что я задержался, потому что воистину узрел чудо — настоящее воскресение Лазаря.

Сен-Клер задумался, силясь понять, к чему клонит сержант, и затем переспросил:

— Лазарь, говоришь? Это ты обо мне?

— Ну конечно о вас. Мы уже больше месяца назад пропели реквием по вашей душе. Мы ждали десять дней, а потом решили, что вас где-то подстерегли и убили, так что не осталось и следа, хотя мы изъездили все вдоль и поперек… Где же вы были? Откуда вы сейчас?

— Что значит, откуда я сейчас? Я все время был тут, гулял по Иерусалиму, когда вернулся из дозора… — Сен-Клер замялся. — Когда же — вчера? Да, наверное. У нас двое убитых: один англичанин — Осберт Йоркский и еще Гримвальд Брюссельский. Попали в заваруху с бандой сарацин.

— Это было больше месяца назад, брат Стефан. Вот тогда вы и пропали, а мы все подумали, что вас и в живых нет.

Сен-Клер долго молчал, а затем протянул сержанту руку.

— Будь добр, помоги мне встать. Думаю, ты правильно сделаешь, если теперь проводишь меня к братьям, и как можно скорее. Мне отчего-то дьявольски неможется, и разум у меня мутится. Отведи меня к Храмовой горе.

Очнувшись в очередной раз, Сен-Клер уже знал, где он, и помнил, как лег в постель. Правда, он был в совершеннейшем неведении, сколько времени прошло с тех пор, но позже ему рассказали, что он впал в забытье на целых двое суток и просыпался только раз, и то на короткое время, а затем снова утратил сознание на пять дней.