Джош по-прежнему был поглощен манипуляциями с картами.

– У него их куча, – заметил он. – Думаю, сегодня это Имоджен, потому что она звонила утром.

Нахалка, подумала Максин, вслух, однако, спросив:

– Она милая?

Фильм закончился, и Элла, легко подключившись к разговору, вытащила палец изо рта и сказала:

– Мне Имоджен нравится. Она красивая.

Хм. Вряд ли она так уж хороша, подумала Максин. Гай сказал, что вернется не позже одиннадцати.

– Она довольно красивая, – поправил сестру Джош. – Но Тара лучше.

– Тара может сидеть на своих волосах, – радостно согласилась Элла, подтвердив подозрения Максин, что речь идет о Таре Джеймс, одной из самых известных моделей Европы. Черт, подумала она. Вот это конкуренция.

Теперь Джош старательно сдавал карты. Подняв глаза и заметив выражение ее лица, он добавил, как ни в чем не бывало:

– Думаю, они все в порядке. Но ни одна не может сравниться с мамулей. Она была самая красивая на свете.

– Правда? – Максин была заинтригована. – Я бы с удовольствием посмотрела ее фотографии.

– У нас их целая гора, – радостно сказал Джош. – Попозже я достану и покажу вам.

Она приободрилась.

– Мы можем сделать это сейчас.

– Сначала мы будем играть в покер, – непреклонно заявил он. – Завтра мне нужно купить новые батарейки для «Геймбоя», так что остановимся не раньше, чем я выиграю хотя бы два фунта.

Максин пришлось постараться, и через сорок минут с небольшим Джош уже выигрывал два фунта двадцать пенсов, не заметив при этом манипуляций с ее стороны, которые привели его к победе.

– Ты здорово играл, – сказала Максин, с облегчением бросая карты. – Теперь беги наверх и найди эти альбомы. Я люблю рассматривать чужие фотографии.

Особенно если их сделал Гай Кэссиди. В альбомах оказались сотни снимков, запечатлевших последние десять лет его жизни. Джош рассматривал альбомы вместе с ней, гордо указывая на многочисленные фото Вероник.

– Это мама с Эллой, когда она только родилась. Это мы с мамой в Риджентс-парке, мне тут четыре года. А это мама с папой на вечеринке в Сен-Тропе. Он смеется, потому что Сильвестр Сталлоне только что пригласил ее на танец, а она отказалась.

Вероник Кэссиди действительно была прекрасна. Максин внимательно изучила несколько ее фото, сделанных с близкого расстояния. Она не пыталась выгодно подать себя, да это и не было нужно – ее естественная красота говорила сама за себя.

Но самым ошеломляющим было ощущение счастья, которым лучились почти все снимки. Максин инстинктивно угадывала, какие фотографии делал Гай. А те, на которых они были вдвоем, и вовсе не оставляли никаких сомнений. Они были без ума друг от друга.

Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, хоть это было совсем на нее не похоже. В желудке зашевелилось чувство зависти – не к Вероник, а к их общему счастью. Глядя, как они стоят, обнявшись, Максин вспомнила, что сама никогда не была по-настоящему влюблена. Все, чем она могла похвастаться, – легкие романчики, в которых основную роль играла похоть. Ее подсознательно влекло к мужчинам столь же непостоянным, как и она сама; и про себя она всегда знала, что эти отношения не продлятся долго. Несмотря на их схожесть, у нее с партнерами было мало общего в том, что касалось повседневной жизни. С каждой неделей страсть угасала, и в конце концов она начинала искать пути к отступлению.

Обычно побег не обходился без участия другого мужчины.

Да, казалось, она была обречена проигрывать раз за разом. В очередной попытке прервать череду серых будней она закрутила роман с Морисом Стенвиком, и это, грустно думала Максин, оказалось самой большой ошибкой из всех. Бедный педантичный Морис, одержимый идеей успеха и процветания, которую вбила ему в голову мамочка, был просто не в состоянии справиться со своенравной невестой. А она старалась, действительно старалась вести себя как следует, но в конце концов все равно обидела и унизила его.

Она пыталась извиниться, когда ездила в Лондон за своими пожитками неделю назад. Но встреча вышла неловкой. Морис, поджав губы, старался не выказывать вообще никаких эмоций. Минут двадцать он ходил за ней по квартире, пока она собирала вещи, а потом его броня дала трещину. Максин пришлось пройти через тяжелое испытание и долго выслушивать его мольбы, в одном месте он едва не разрыдался. Она же в ответ смогла только напомнить, каким несчастным, без сомнения, сделала бы его, оставшись, и сколько бед натворила бы в роли представительской жены.

Бедный Морис, думала она теперь, молча разглядывая снимки Гая и Вероник. Оставалось надеяться, что урок пойдет ему на пользу и он скоро найдет себе более подходящую девушку.

Джош все еще просматривал фотографии, не вошедшие в альбомы. Передавая отобранные снимки в руки Максин, он спокойно комментировал:

– Это мы после того, как умерла мама. Это я, когда мне исполнилось семь, на новом велосипеде. Это день рождения Эллы, ей тут пять. А тут папины подружки.

Можно было подумать, что Гай умышленно подбирает девушек, не похожих на его жену. Вероник с ее мадонноподобной красотой и прямыми светлыми волосами была полной противоположностью этим женщинам, темноволосым, с раскосыми глазами, явно старавшимся произвести впечатление и наигранно улыбавшимся в объектив.

Гай тоже изменился, и это бросалось в глаза. Как до этого она могла на глаз определить, какие фотографии Вероник он делал сам, так и теперь она поняла, на каких снимках он сфотографирован после ее смерти. Пропала беззаботная веселость… в глазах появилась печаль… и улыбка омрачилась горестными складками в уголках рта.

Почувствовав себя неловко, словно она вторглась в чью-то личную жизнь, Максин сложила фотографии и отдала их Джошу. Элла, по-прежнему посасывая палец, глубоко спала, уткнувшись ей в бок.

– Они просто замечательные, – улыбнулась Максин, когда Джош убирал снимки в коробку. – У тебя так много фотографий твоей мамы, тебе повезло.

– Да. – Мальчик задумался. – Я бы и так не забыл ее, но Элла может. Она была совсем маленькой, когда это случилось.

Максин хотелось спросить мальчика, как он относится к многочисленным подружкам отца, но она решила, что для одного вечера узнала и так достаточно. За окном стемнело. Детям было давно пора спать. Максин попыталась вытащить у Эллы палец изо рта, похожего на розовый бутон, но обнаружила, что он сидит крепко, как пробка в ванне.

– Скорее, у меня еще не закончился испытательный срок. Твой отец убьет меня, если узнает, как поздно вы легли. Ты убирай фотографии, а я отнесу Эллу.

Джош с завистью спросил:

– А что вы будете делать, когда мы заснем?

Максин взяла Эллу на руки. Она была такой маленькой, но весила, наверное, целую тонну.

– Тут и думать нечего, – вздохнула она, – мне нужно перегладить еще кучу проклятого белья.

Гай, как и обещал, вернулся в одиннадцать с едой из индийского ресторана. Заслышав, как его машина подъезжает к дому, Максин выключила телевизор, включила утюг и приняла вид, говоривший, что, пока он развлекался с очередной подружкой, она трудилась не покладая рук.

Когда он вытащил из коричневого бумажного пакета картонные коробочки, ее рот наполнился слюной. Золотистый пилав с курицей блестел от жира. Она потерла спину и выключила утюг.

– Когда они легли? – спросил Гай, рассматривая свою порцию ягненка.

– В девять. Он усмехнулся.

– Значит, в десять.

– Ну… – Она чуть не сказала ему правду, но не хотела рисковать – а вдруг у него испортится настроение? – Элла заснула на диване, а Джош решил, что он Цинциннати Кид. И моя зарплата исчезла в его карманах. Не стоило учить его играть в покер.

– Если от этого вам станет легче, – сказал Гай, – то научили его не вы, а я. На прошлое Рождество.

Максин вдруг поняла, что они впервые сидели вот так и говорили о детях, а не пикировались. Пытаясь поддержать атмосферу, она стала задавать исключительно корректные вопросы об образовании Джоша, и не без помощи бутылки вина они совсем было расслабились.