– Осторожно!

Билл поддержал меня одной рукой, продолжая другой рыться в карманах костюма.

– Надо попросить листок бумаги у барменши, – сказал он.

К нам подошла Синтия.

– Что ты ищешь, Билл? – спросила она. – На вот, возьми. – Она достала из сумочки блокнотик и маленькую серебряную ручку и протянула мужу. – Если ты хочешь записать что-то важное, дай лучше я сделаю это сама. – Синтия повернулась ко мне: – Он все равно потеряет эту записку еще до конца дня… О Барбара, дорогуша… – она мягко обернулась, чтобы расцеловаться с дамой, чьи щеки покрывал совершенно оранжевый румянец. – Как Дерек, как его грудь? – И, понизив голос, она бросила Биллу: – Убери руку с колена Кэри.

Билл бросил удивленный взгляд на свою ладонь, лежавшую на моем колене.

– О, простите, – сказал он. Я засмеялась:

– Ничего страшного.

Генри ходил вокруг нас кругами, с тревогой поглядывая на меня.

– Мне кажется, Генри боится, что я сболтну вам что-нибудь лишнее, – сказала я, чувствуя, как у меня заплетается язык.

– Завтра утром я все равно не смогу вспомнить, о чем мы говорили, – успокоил меня Билл. – Еще стаканчик джина?

Я кивнула.

Генри отвел меня в номер. У меня на ходу слипались глаза. В моей сумочке лежали два листка бумаги: один с номером прямого телефона Билла, а другой с координатами какого-то Чарли, с которым Билл играл в гольф и который занимался издательским бизнесом. Если Биллу все же удастся утром вспомнить, кто я такая, передо мной, пожалуй, откроются блестящие перспективы.

– Ты сумела подружиться с мистером Уинтербаром, – с завистью сказал Генри, помогая мне выйти из лифта. – О чем вы говорили?

Пошатываясь, я прошла по коридору и остановилась перед дверью номера 234.

– Генри, я хочу спать.

Я порылась в сумочке, пытаясь среди пудрениц и губных помад найти ключ от номера. Генри некоторое время наблюдал за мной, а потом взял сумочку из моих рук и быстро выудил из нее ключ.

– Я тебе завтра обо всем расскажу, – пообещала я. – Я действительно очень устала.

И как бы в доказательство своих слов я наткнулась на дверной косяк, пытаясь войти в номер. Генри схватил меня под руку и ввел в комнату.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Нормально. Но мне очень хочется спать.

– Я понимаю. Спокойной ночи, Кэри.

– Спокойной ночи, Генри.

Сделав над собой усилие, я разделась и почистила зубы. Во всяком случае, в моей памяти сохранилось воспоминание о том, как я стояла у зеркала с торчащей изо рта зубной щеткой, смотрела на свое сморщенное лицо и думала: «Я стану знаменитой». Я напилась до чертиков и поэтому плохо помню дальнейшее.

Когда я уже лежала в кровати, в дверь тихо постучали. Я встала, шатаясь, прошла в ванную комнату, где висел гостиничный халат, надела его и открыла дверь. На пороге стоял Генри.

– Кэри, прости, пожалуйста. Я чувствую себя так неловко…

– Тебе не за что извиняться, Генри. Вечер мне понравился. А сейчас я хочу спать.

– Нет, Кэри, я о другом. Барри привел в свой номер официантку.

– Что?

– И мне негде спать. О боже!

Я не помню, как я снова легла в постель. Проснулась я от странного рокочущего звука, раздававшегося рядом со мной.

Я села с сильно бьющимся сердцем и пошарила рукой в темноте в поисках выключателя. Наконец я зажгла свет и увидела на соседней кровати огромную фигуру Генри, одетого в полосатую пижаму. Он храпел с присвистом и руладами. Я застонала. О боже, как мне было плохо!

И тут я вспомнила, что наговорила Биллу, и снова застонала. Кроме того, на прощанье я крепко обняла и поцеловала его на глазах Синтии и Генри. А потом пыталась о чем-то поговорить с лысым гномом и его неприятной женой, но Генри оттащил меня от них и увел из зала.

Что теперь они подумают обо мне? Когда я наконец брошу пить и безобразничать?

Я вновь услышала мощный раскатистый храп и, обернувшись, увидела, как трепещут губы Генри. Еще раз всхрапнув, он заворочался на кровати.

Мысль о том, что я отвязанная сексуально озабоченная алкоголичка, пронзила все мое тело, и я вдруг, неожиданно для себя, пронзительно заорала:

– Генри!

Он открыл глаза и встрепенулся.

– Что? Что случилось?

– Черт подери! Ты можешь не храпеть? Когда я снова проснулась, было уже светло.

Сквозь щель в незадернутых занавесках в комнату проникали солнечные лучи. Соседняя кровать была пуста. Генри куда-то ушел. Я села, чувствуя, как у меня раскалывается голова от страшной боли, поискала глазами халат, надела его и пошла в ванную комнату, чтобы помыться и взглянуть на себя в зеркало.

У меня был ужасный вид.

Слава богу, что я еще не добилась славы. Если бы я была знаменитой и выглянула сейчас за порог своего дома, например для того, чтобы забрать оставленное разносчиком молоко, меня наверняка сфотографировали бы прячущиеся в саду репортеры бульварной прессы, а потом эти снимки появились бы в их изданиях на первой полосе. И разные неприятные типы по всей стране, сидя за завтраком, говорили бы: «Посмотрите-ка на эту старую образину!»

А их жены и подружки, увидев мой портрет, испуганно смотрелись бы в зеркало и, поправляя прическу и макияж, шептали бы: «А ведь ей всего тридцать два года…»

Я сидела на унитазе и пыталась подавить приступ тошноты. Выпив два стакана воды, я налила третий и, поставив его на ночной столик у кровати, снова легла под одеяло.

В этот момент раздался стук в дверь.

– Кэри, ты будешь завтракать?

Нет, мне не хотелось есть.

Я пролежала бы в номере весь день, если бы Генри не стоял над душой и не мямлил:

– Кэри, уже одиннадцать часов, я приготовил тебе кофе.

Я не могла пошевелиться.

– А как же то мероприятие, на которое тебя пригласила мать?

Он, должно быть, шутил!

– Номер снят до полудня. Мы должны освободить его.

Хоть бы он убрался!

– Кэри! Прошу тебя!

В конце концов Генри все же усадил меня в машину, раскаленную, как духовка. Я чувствовала себя отвратительно. Средства от головной боли, которые мне принесла официантка, спавшая этой ночью в номере Барри, не помогали. Так плохо я еще никогда не чувствовала себя. Выглядела я соответствующим образом. Генри тем временем болтал без умолку.

– Я знал, что нас могут отметить подарком, но все равно, когда назвали мое имя, я страшно разволновался… – в третий раз рассказывал он о своих впечатлениях от награждения. – А она очень ничего. Кэрол ее зовут. По-моему, она первая у Барри после разрыва с Джули… А Синтия – правда замечательная? Такая хозяйка. А Уинтербар, он хоть и сумасбродный немного, но, знаешь, начальство его ценит… Он ничего не говорил о том, кого назначат менеджером в этот новый супермаркет? Нет? Я так и думал…

Поздравляю тебя. Как мило. Да, замечательная. Не сомневаюсь. Не говорил. Генри, останови машину, меня тошнит.

Генри остановился, чтобы купить мне бутылку воды, парацетамол, несколько влажных салфеток, журнал «Мир женщины» и чипсы с луком и сыром.

– Жирная пища помогает при похмелье, – весело сказал он.

Мы снова тронулись в путь. Я сидела, развалившись на заднем сиденье, и тихо ненавидела себя саму. Во время похмелья я всегда испытываю чувство вины. Мне все еще было страшно подумать о том, до какого состояния я напилась вчера вечером. Слава богу, что Синтия всегда находилась рядом со своим мужем. Иначе я начала бы к нему приставать. Я содрогнулась, вспомнив, как лукаво ухмыльнулся сегодня утром Барри, встретив меня в холле.

– Как спалось? – спросил он, подмигнув мне.

– Так себе, – ответила я. – Генри слишком громко храпел на соседней кровати.

Генри смущенно засмеялся, и я бросила сердитый взгляд на Барри, который в будничной одежде снова показался мне отвратительным. Уж конечно, даже после четырех галлонов джина, никому и в голову не придет, что у меня могло быть хоть что-то, достойное упоминания, с Генри! Или им это все же приходит в голову? Я была раздавлена. Я дала себе слово больше никогда так не напиваться.