Было ясно, что так считал не он один. Желающих отдать Алексу последнюю дань уважения оказалось очень много. Марк знал не больше половины присутствующих.

Стук упавшего на гроб первого комка земли вернул его к действительности. Все было кончено, участники похорон начали расходиться. Неподалеку от Марка стояли одетые в черное Пегги и Нэн.

Он подошел к ним и, не находя слов, сказал:

– Я… Мне чертовски жаль, Пегги. Что еще я могу сказать?

Она посмотрела на него пустым взглядом, как будто не узнавая. В глазах Пегги не было слез, но теперь он знал, что она никогда не плачет на публике.

– Может быть, тебе лучше сейчас не выходить на работу – столько дней, сколько потребуется, – добавил Марк и тут же поспешно уточнил: – Конечно, если считаешь нужным. Твоя должность в «Мачо» всегда останется за тобой.

Все так же отрешенно глядя перед собой, она сказала:

– Да, я, наверно, так и сделаю… – На гроб упал еще один ком земли, и взгляд Пегги обратился в сторону могилы.

– Я надеялась, что они подождут, пока все не разойдутся, – со злостью пробормотала Нэн. – Пойдем, дорогая. – Она обняла Пегги за талию. – Все… – Подавив рыдания, она ровным голосом договорила: – Все кончилось, идем.

Они повернулись и пошли прочь. Чувствуя себя совершенно беспомощным и ужасно одиноким, Марк стоял и смотрел им вслед. Он никогда не мог примириться со смертью. Для него это были вторые похороны близкого человека. Первой он похоронил мать. Марк был тогда совсем мальчишкой, но он до сих пор помнил, какую тогда испытал боль.

Возле могилы оставались еще четверо – Эллен Лаваль и трое детей Алекса. Девочке и старшему мальчику было лет по семнадцать-восемнадцать, младшему – двенадцать.

Марк подошел к ним.

– Миссис Лаваль… – Он откашлялся. – Я хотел бы выразить свои соболезнования. Алекс был моим другом…

Эллен подняла к нему лицо. В ее глазах была такая ненависть, что Марк отшатнулся.

– Это вы виноваты, Марк Бакнер! Это в вашем журнале Алекс довел себя до смерти!

– Я знаю, как вам тяжело, миссис Лаваль, но это вряд ли справедливо. Алекс любил наш журнал…

– Да! Больше, чем свою семью!

– …и как бы много он ни работал, он всегда работал с удовольствием.

– Ему бы не пришлось так много работать, если бы вы сидели на месте, а не распутничали по всему миру! Вы думаете, я об этом не знаю?

– Мама, это ничего не изменит, – сказал старший мальчик. – Ты только еще больше расстроишься. – Он обнял ее за плечи. – Пора идти.

Даже не взглянув на Марка, он мягко подтолкнул мать, и все четверо пошли прочь. Трое детей тесно прижимались к своей матери, как будто хотели защитить ее от новой беды.

«Я даже не знаю, как зовут его детей», – с горечью подумал Марк.

Он оглянулся на могилу Алекса. Двое рабочих продолжали методично ее закапывать. Скоро они насыпят холмик, вероятно, по форме напоминающий половинку одной из тех больших сигар, которые так любил Алекс и которые, возможно, его и убили.

«Мне будет долго не хватать тебя, дружище».

Сгорбившись, Марк вышел с территории кладбища и направился к ожидавшему его наемному лимузину. По дороге он решал, какой адрес назвать водителю. Ехать в Дом «Мачо», за свой письменный стол?

Он не хотел туда возвращаться, но знал, что обязан это сделать. Прежде всего надо найти преемника Алексу, причем как можно быстрее. Это будет нелегко. А впрочем, и не так уж нелегко.

Возвращаясь в лимузине на Манхэттен, Марк вспомнил один разговор с Алексом, относящийся к тем временам, когда они вместе работали над «новым» «Мачо». Алекс рассказывал ему о сотрудниках редакции, каждого из которых лично принимал на работу. Он упомянул тогда двоих человек, которых считал прекрасными редакторами, способными руководить журналом. Марк постарался вспомнить их имена и, как всегда, не смог. Но он знал, что у Нэн есть папка со списками сотрудников «Мачо».

Он вспомнит фамилии, если их увидит.

Нэн знает всех сотрудников «Мачо» почти так же хорошо, как Алекс. Вместе они решат, кто из тех двоих станет лучшей заменой Алексу. Этот человек должен хоть немного разбираться в книгоиздании. Марк собирался создать на базе журнала издательство «Мачо-пресс», чтобы выпускать в год несколько хороших книг. Это будет своеобразным памятником Алексу.

Потом он на неделю уедет. Он уже несколько месяцев работал не покладая рук. Неделя отдыха не повредит. Может быть, съездит в «Гнездо Бакнера» – он там давно уже не был.

Ему нужно уехать отсюда, чтобы привыкнуть к тому, что Алекса больше нет. В Доме «Мачо» все будет так или иначе напоминать об Алексе.

Марк вспомнил, что Алекс так и не увидел дом на западном побережье. Скорее всего он бы ему не понравился.

Пегги сдерживала слезы до тех пор, пока не очутилась в своей квартире и не заперла двери.

Проводив ее домой, Нэн спросила:

– Ты уверена, что не хочешь некоторое время побыть у меня, Пег?

– Нет, Нэн. Спасибо тебе за предложение, но я просто хочу побыть одна.

Но даже дома слезы никак не приходили. Пегги налила себе выпить и со стаканом в руке принялась расхаживать по квартире. Она непрерывно курила, время от времени отхлебывая глоток из стакана.

С тех пор как в субботу Нэн сообщила ей о случившемся, Пегги пребывала в каком-то оцепенении, чувства ее как будто отмерли. Должно пройти некоторое время, чтобы они вновь ожили.

На чем бы Пегги ни остановила свой взгляд, все напоминало ей об Алексе. В шкафу в спальне хранился полный комплект его одежды плюс халат и тапочки. Пегги старалась и близко к нему не подходить. Но и без того в доме оставалась масса вещей, связанных с Алексом. Он любил делать ей маленькие подарки, по-детски радуясь, когда Пегги их разворачивала и восхищенно рассматривала. Последние несколько месяцев Пегги коллекционировала единорогов. Алекс, должно быть, опустошил все нью-йоркские магазины, разыскивая для нее эти безделушки – металлические, фарфоровые, стеклянные, дешевые и дорогие.

А еще в каждой комнате находилось по огромной стеклянной пепельнице. Алекс не любил маленьких пепельниц. «Как будто пытаешься засунуть хрен в пипетку».

Разумеется, вся квартира провоняла запахом сигар. Господи, как она ненавидела этот запах! Алекс так об этом и не узнал.

Пегги раньше думала: хорошо, что у него лишь одна привычка, которая ей не нравится; все остальное в Алексе она любила. Теперь она надеялась, что запах сигар никогда не исчезнет.

Она выпила два стакана виски и выкурила пачку сигарет, но глаза ее были по-прежнему сухи. Зато разболелась голова. Пегги направилась в ванную за аспирином. Она держала лекарства в одном ящике с противозачаточными пилюлями. В ящике лежал крошечный, весь белый фарфоровый единорог. В четверг Алекс провел у нее весь вечер и ухитрился незаметно спрятать единорога в ящик.

К статуэтке была приложена записка: «Я знаю, что белый – цвет девственности, но ты же не станешь меня за это ругать? А.»

Слезы хлынули потоком. Только когда стемнело, Пегги начала приходить в себя. Теперь она чувствовала себя немного лучше, но очень устала. Впервые после смерти Алекса ей захотелось спать.

Не раздеваясь, Пегги упала на кровать и сразу уснула.

Когда она проснулась, спальню озарял солнечный свет. Она проспала двенадцать часов. Пегги потянулась и зевнула, со сна голова все еще была мутной. Внезапно она вспомнила, что произошло, и вновь едва не расплакалась. Решительно встав, она разделась и отправилась в ванную. Постояв под горячим душем, она обнаружила, что хочет есть.

Целых три дня Пегги не выходила из своей квартиры. Несколько раз звонил телефон и дважды звонили в дверь. Пегги не откликалась на звонки.

Словно шквал дождя после большого шторма, на нее время от времени снова накатывалось желание плакать, но постепенно ей удалось совладать со своими эмоциями. Ей будет его недоставать, ей всегда будет его недоставать… Только теперь она поверила, что его больше нет.