в молитве выпало оно:
«Люблю» —
глазами прочитали,
«Люблю» —
устами прошептали,
«Люблю» —
душою простонали,
«Люблю» —
все люди прокричали.
Кого?
Поэт сказал: Отчизну!
Солдат: дивчину!
А некто: самого себя!
И стали плотно, дружно, чинно,
как будто сев или косьба.
А он смертельно изнеможен,
а он любви к себе не знал…
Вдруг молча выплеснули слёзы
и налили в потир вина.
И стали дружно, плотно, чинно,
как будто сев или косьба.
Поэт сказал: пьём за Отчизну!
И каждый выпил… за себя…
Монолог «здешнего»
Посвящаю Максиму Танку
Люциан*, ты представь, что один,
что остался один на Славянщине,
нет уже никого, — погляди,
всё наследье Купалы растрачено.
Да и женщину взяли твою,
и вина налили ей отравного,
приказали: отпей за семью,
и до дна — за Отчизну бесправную.
И не стало любимой твоей,
и родни… С нею тоже покончено…
И кукушки молчат средь ветвей,
только в небо
впиваются коршуны.
Кровью вдруг захлебнулся Перун,
осознав в запоздалой обиде
то, что кровью своею Гарун**
эту кровь и его всё ж предвидел.
И слились, будто в реку одну,
и отрава, и кровь, и слёзы,
и на остров здесь, как в тишину,
сели коршуны, пряча угрозы.
И в твоём, Люциан, Днепре,
что живил спокон века нивы,
три русалки-славянки теперь
моют коням покорные гривы.
Знай, что в Соже твоём, Люциан,
грудь прикрыв уже камнем пудовым,
твой последний поэт смертью пьян, —
как в гробу, спит в реке ледовой.
Ты один, ты один, ты один,
вдруг остался один на Славянщине,
и Отчизна твоя, погляди, —
русокосая Янычарщина.
А когда-то ты говорил,
а когда-то ты даже клялся,
что священный огонь горит…
Он погас — ты ему покайся
за страдальческий этот прах,
за Отчизну свою невинную…
Янычары её в полях
только воронам и покинули.
Ты покайся за свой покой,
ведь зубами не грыз верёвку,
что сдавила тебя собой
и весь страх твоего порока.
Кайся, кайся за жизнь свою,
не забудь же и про Купалу,
ведь теперь ты в родном краю,
словно храм на пути вандалов.
Но пока ты ещё живёшь,
запали пред Купалой свечку,
этот стих мой, прочтя, сожжёшь,
а вандалам скажи: я вечен!
*Люциан — герой поэмы Максима Танка.
**Гарун — Алесь Гарун, белорусский поэт.
***
Мой родовод вёл летопись
лишь плугом
и, как строкою красной, — бороздой.
Каурый конь всё шёл извечным кругом
под Князем-Солнцем,
под Луной-Княжной.
На мокрой гриве вороны дремали,
горячей крови жаждали испить,
и вурдалаки там подстерегали:
вдруг конь сумеет борозду скривить.
И сушь была, и ливни тоже были,
и крыши хат, как призраки, взошли,
а журавли летели, будто плыли, —
и к островам мой родовод вели.
Потоп спадал,
и ветер, как пергамент,
сушил поля и оживлял луга.
И птичий путь —
ночных небес орнамент —
искал себя в бороздчатых кругах.
Перевод Изяслава КОТЛЯРОВА
Театр четырёх муз
Совместный проект «ЛАД»
Театр четырёх муз
ИСКУССТВО
Национальный академический театр оперы и балета Республики Беларусь недавно был реконструирован. Обновлено само здание, которое в 1930-х годах проектировал известный российский архитектор Иосиф Лангбард, изменены интерьеры и усовершенствована техническая начинка сцены. Работа над грандиозным проектом продолжалась около десяти лет. Ещё три года шла модернизация здания и сценической площадки. В 2009 году, когда театр торжественно отметил своё 70-летие, он вновь открылся для оперных и балетных постановок.
Здание театра оперы и балета за свою долгую жизнь пережило несколько реконструкций, первую из которых сделал сам Иосиф Лангбард сразу после Великой Отечественной войны. Оформлением интерьеров занимался Андрей Бембель, позже — Вальмен Аладов. В 1970-х над театром появилась скатная крыша, или купол, который искусствоведы назвали «безвкусным зонтиком». На несколько десятилетий он изменил облик театра и всю панораму Троицкой горы, на которой стоит здание. Многие привыкли к этой архитектурной детали и даже не догадывались, что по идее самого Лангбарда крыша не должна была возвышаться над стеной парапета. Мало кто из минчан задумывался о стилистической чистоте и композиционной завершённости одного из самых знаменитых столичных зданий.
