сам выбрал долю…
Недолю тоже сам позвал.
Вот поле боя пред тобою —
здесь не один поэт пропал.
Смерть
По новеллам Ярослава Пархуты
…Когда ж едва начнёт светлеть
и небо лунное вдруг сгинет —
там
птица белая, как смерть,
на жизнь мою вдруг тень накинет.
И эта тень, как свет холодный,
и пенье, будто крик голодный,
а плач? Не дьявола ли смех?
Зовёт в неведомые шири,
всё дальше, дальше от земли,
и слышу, слышу я вдали
не дьявола тот смех, а лиру.
Слабеют корни все мои,
сквозь плечи проступают крылья.
Ни боли нет,
ни страха,
ни страданий.
Я только попрошу живых:
на смерть не надо одеяний, —
они — силок для крыл моих.
***
Шрифтом Брайля
на снегу морозном
птицы стих мне пишут,
я читаю — руки мёрзнут,
свои руна мне не вышить.
Я ослеп здесь,
я оглох здесь.
Как догнать мне птиц — не знаю,
а весенний снег пожух весь.
Время в трёх снежинках тает.
А умру —
поэт послушно
разгадает птичьи строки.
Ох ты, рок мой!
Ох, жестокий!
Где солома? Где подушка?
Падал с печи! Падал с неба?
Не стелил мне Бог соломы,
Подманил лишь коркой хлеба
да борщом от слёз солёным.
Падал с печи! Падал с неба!
Бог
пустил меня по свету,
торбу дал,
как горб, за плечи.
Так я канул,
канул в Лету.
А умру — поэт придёт…
Как та собака
Как та собака,
я ищу укрытья,
чтоб сгинуть в нём,
чтоб брызги острых слёз
сползли с глазниц,
как из осиных гнёзд,
мне на уста,
чтоб кровью с речью слиться.
Пускай хоть перед смертью
вдруг пойму я,
что
кровь моя расскажет обо мне.
Пускай ещё от смерти в стороне
я, как в гробу,
в укрытье заночую,
как та собака…
Я погибель чую.
Память о ятвягах
…ни тебе речи,
ни тебе флага…
память о ятвягах —
местью за ятвяг…
Выстудили хату…
Память охладела…
Как ятвяг лохматый,
вид кудели белой.
Стала вдруг больною, —
слышен кашель хаты…
Страшно… За спиною —
призрак тот лохматый.
Оглянулся трижды: очи
вновь пощады просят.
Белый ветох тёмной ночью
звёзды в небе косит.
Причитают звёзды,
падая над хатой…
Ветох — серп кривичский —
Кровь… Ятвяг лохматый.
Оглянулся: очи!
Это ж очи брата!
…Мало звёзд мне ночью
над моею хатой.
Плачут звёзды-искры,
плачут-причитают.
Косит люд кривичский —
чёрный ветох тает.
Дух
…а слово не прогневи,
ведь слово дано для Духа,
кинь стае слова свои —
труха разлетится глухо.
И смолкнет обиженный Дух,
новое слово рождая,
в толпе о народе вслух
снова напоминая.
Стая опять налетит,
выйдет одни плюгавый:
«Дух — это я! Гляди!» —
скажет, а сам — с рогами.
Каждый — разинет рот,
слыша слова такие.
С нами, мол, весь народ,
по языку — родные…
Каждый — закроет рот,
каждый себя же спросит:
«Это ж и я — народ,
может, судьба не бросит?»
Каждый — закроет рот,
каждый — опустит очи…
Вот тебе и народ, —
думать привык он молча.
С думой такой и вы:
выживет Дух-заступник,
вынырнет из молвы,
лучший посад закупит.
Выживет — это так,
ваши откроет шансы,
медный подаст пятак:
«Вот вам на хлеб, поганцы!»
Потир
Нашли потир, слезами полный,
а чьими — вряд ли знает кто…
Страдалец бросил взгляд упорный
потиру этому на дно.
Гнусавым заклинаньем снова
был чей-то голос за стеной…
Нашли на дне потира слово, —
