А в 1992 году, утомлённый чехардой директоров и главных режиссёров, Шутов решается «поменять воду в аквариуме» — принимает приглашение художественного руководителя Камерного театра и переходит в новое сценическое пространство. К этому времени Шутов уже обладал непререкаемым авторитетом в актёрской среде, обильным сценическим багажом, безусловным мастерством и столь же безусловным упрямством в отстаивании своего понимания пьесы и роли. Так, на стыке вымученных согласий и противоречий, рождается блистательный образ Жана-Батиста Мольера в пьесе Михаила Булгакова «Кабала святош» (1993). Тут-то Шутову как художнику и пригодились годы его борьбы и противостояния власти (в лице мелких театральных чиновников), воплотившиеся в сценический образ абсолютной Власти (Людовик XIV).
Невероятно разнообразие персонажей, которых сыграл Виктор Шутов: здесь и жёлчный миллионер, и комичный еврей-ремесленник, и английский интриган-царедворец.
В остальной жизни у Шутова две страсти: любимый кот и самовары. Самовары собирает давно, с любовью и терпением. Восстанавливает, лудит-паяет, чистит-драит своими руками и заполняет ими всё свободное пространство в доме. А потом дарит. Театру, друзьям, коллегам. Он во всём такой — непоследовательный и противоречивый. Молотка в руках никогда не держал, а дачный дом себе и жене построил. Да когда! В самые безденежные 90-е годы. Брёвна для сруба вёз с гастролей на перекладных с Крайнего Севера. Спал в теплушках и на вокзалах, от воров-грабителей всех мастей отбивался, ничего не ел дня по четыре. Но, сам непрактичный, как герой анекдотов, сруб довёз и дом поставил. Чтобы было, где Тасе (жене) хозяйничать — грибы солить да варенье варить.
Сегодня 70-летний Виктор Шутов — один из старейших актёров Московской области. Плотно занят в репертуаре театра. И всё ему мало, всё неймётся. Он из тех паровозов театра, что не на запасном пути, а на магистральном. И под всеми парами.
На днях в областном Доме искусств в Кузьминках состоялся с аншлагом бенефис Виктора Шутова в комедии Йозефа Бар-Йозефа «Жених из Иерусалима» в постановке Владимира Салюка.
Валерий ЯКУНИН, художественный руководитель Камерного театра
«Ужасная мордемондия»
Совместный проект «Подмосковье»
«Ужасная мордемондия»
ВЕРСИЯ
Рассказ Чехова «Драма» был опубликован впервые 13 июня 1887 года в журнале «Осколки», № 24. По словам современников, этот рассказ принадлежал к числу особенно любимых Толстым. Как вспоминал С. Семёнов, этот рассказ «до того восхищал Л.Н., что он его рассказывал бесчисленное количество раз и всегда смеялся от всей души» и рекомендовал читать его другим.
В «драме» Мурашкиной Чехов высмеял творческую манеру некоторых писателей того времени. Так, А. Лазарев-Грузинский понял предостережение Чехова не подражать Билибину с его «сентиментально-игрово-старушечьим тоном» как совет не уподобляться Мурашкиной (письмо Лазарева-Грузинского к Н. Ежову от 24 октября 1888 г.). По свидетельству Н. Ежова, сюжет для рассказа дал Чехову В. Буренин («Исторический вестник», 1909, № 8, стр. 516).
Наш же интерес здесь в том, что из этого рассказа выглядывают «большие звенигородские уши».
«Н.А. Лейкину
19 ноября 1884 г. Москва.
Уважаемый Николай Александрович!
Вместо одного большого рассказа посылаю Вам 3 плохих мелочишки. Тут же посылаю рассказ одной госпожи, сотрудницы многих петербургских и московских журналов, некоей Политковской. Пришла ко мне и попросила рекомендовать. Рекомендую. Баба способная и может пригодиться, если будет поставлена на настоящий путь. Гонорара просит 6 к. Если рассказ не годен, то, сделайте милость, пришлите его обратно, не мне, а по адресу: Москва, Арбат, Столовый пер., д. Соловьёва, Екатерине Яковлевне Политковской. Напишите ей при этом какое-нибудь утешительное слово вроде надежды на будущее — таким образом и её удовлетворите, и меня от неё избавите… Особа нервная, а посему (недаром я медицинский ф<акуль>тет проходил!) не огорошьте её холодным и жёстким ответом… Помягче как-нибудь… Я наказан почтовыми расходами и потерей времени (она просидела у меня полтора часа), а Вы уж возьмите на себя горечь ответа… Если пришлёте рассказ на моё имя, то она опять ко мне придёт и… ах! Поёт, впрочем, недурно, но мордемондия ужасная…
Votre A. Чехов».
В алфавитном каталоге к 1-му тому писем сказано: Политковская Екатерина Яковлевна, писательница, певица, знакомая Чехова по Звенигороду.
В своём ответе Чехову от 24 ноября Лейкин дал резко отрицательный отзыв о рассказах Политковской, присланных в «Осколки», и сообщил, что отослал их обратно. «Но успокойтесь, — прибавил он, — нервы её будут целы, я переслал при любезном письме… и посулил ей что-то в будущем».
А переписка Чехова с Лейкиным о Политковской продолжалась.
«Н.А. Лейкину
26 ноября 1884 г. Москва.
Уважаемый Николай Александрович!
В письме своём Вы начинаете с Политковской. С неё начну и аз. Рассказов её я не читал и послал их к Вам «девственными», мною не тронутыми. Читать их было некогда, ибо она стояла над душой и требовала послать сейчас… Прочти я их и найди скверными, мне всё-таки пришлось бы их послать Вам… А как баба обрадовалась, прочитав Ваше письмо! Она прибежала ко мне и поклялась послать Вам в «благодарность» ещё очень много рассказов.
Ваш А. Чехов».
«Н.А. Лейкину
10 декабря 1884 г. Москва.
Уважаемый Николай Александрович!
…Сегодня была у меня m-me Политковская… Это ужасно! Жаловалась на Вас… «Он мог бы мои рассказы в фельетоне пустить, если они кажутся ему длинными!»
В дальнейшем в их переписке иногда мелькает фамилия Политковской, но всегда в отрицательном смысле. То же и в письме М. Киселёвой.
«M.В. Киселёвой
21 сентября 1886 г. Москва.
Чтобы иметь право сидеть у себя в комнате, а не с гостями, спешу усесться за писанье. На очереди — письмо к Вам, многоуважаемая и добрая Мария Владимировна… Из письма Вашего к сестре я усматриваю, что и Вы начинаете конкурировать по части известности… (Я говорю про Питер и образцы рассказов по мифологии.) Что ж, помогай бог! Литература — не ерши, а потому я не завидую…
Впрочем, не велика сладость быть великим писателем. Во-первых, жизнь хмурая… Работы от утра до ночи, а толку мало… Денег — кот наплакал…
A propos: какое у Вас дурное общество! Политковская, Богемский… Я бы застрелился…»
