— А я уже испугалась, может по дороге на виллу что-нибудь произошло с тобой!

Блаженная тишина стояла вокруг. Лишь изредка квакали лягушки в пруду, да иногда прошуршит в траве еж, выползший на ночную охоту.

Ласки и игры влюбленных продолжались. Актис порывисто прижималась к юноше, страстно обхватывая его шею. Она Закрыла в блаженной истоме глаза и, не Ощущая окружавшей ее реальности, впивалась слегка подрагивающими губами в губы любимого, неотступно Звавшего к себе. После долгого поцелуя на ее прелестном лице засияла счастливая улыбка, а глаза блестели От Опьянения любовью. Раз за разом Валерий и Актис сливались воедино, уносясь куда-то прочь, забывая все на свете. Только они вдвоем были на этой земле, только они могли любить так страстно друг друга. Только им боги даровали право быть счастливыми в этом мире.

Забрезжил рассвет. Небо голубело, освобождаясь от туч. Надсмотрщики над рабами громкими окриками будили невольников. Рабов ожидал завтрак из недожаренного ячменного хлеба, бобовой каши. Иногда даже давали вино, хотя и низкого качества, но все-таки — вино, чтобы работалось веселей. А потом кому-то предстояло выйти в поле, другим поручалось присмотреть за стадами овец, перегонявшихся с места на место в поисках корма. Часть рабов оставалась трудиться в саду и огороде, кормить домашних птиц, убираться в огромном доме Деции Фабии.

Два приятеля Валерий и Юлий, облаченные в туники, мало чем отличались от бесчисленных слуг, сновавших по поместью знатной матроны.

Утром они встретились у мраморной статуи Нептуна, который с грозным видом держал трезубец в руке. Поприветствовав друг друга, приятели похвастались своими успехами. Юлий был восхищен проведенной ночью и говорил:

— Вот уж не думал, что судьба вновь сведет меня с Фабией. Прекрасно провел время. Эта женщина глаз не дала мне сомкнуть и совсем измотала меня своими причудами.

Валерий слушал болтовню Юлия, никак не мог понять, то ли правду он говорит, то ли врет безбожно. Он страшно хотел спать, глаза слипались и говор собеседника так надоел ему, что даже подробности встречи с Фабией пролетали мимо ушей.

— Знаю одно местечко, где можно отдохнуть. Пошли быстрее отсюда, пока никто не заставил нас поливать грядки.

Юлий мотнул головой, то ли прогоняя наплывавшую дремоту, то ли не соглашаясь с приятелем, поторопил его:

— Давай, давай, пошли. Завалимся спать где-нибудь в кустах. Ноги совсем не держат, того и гляди, свалюсь прямо здесь.

Вскоре они спали в высокой траве, уткнувшись друг в друга носами. Солнце сюда не проникало. Деревья, кругом обступившие поляну, где отдыхали юноши, создавали здесь приятную прохладу. Послышался звон металла. Это рабов созывали на обед. А два приятеля все еще спали и, наверное, видели сны. Сны о любви.

Страсть к поиску приключений и жажда новых развлечений всегда были и останутся характерной чертой человечества. И римляне не составляют здесь исключения.

Амурные похождения к замужней женщине-матроне были самыми дерзостными проступками, вызывавшими зависть и восхищение у тех юнцов или мужчин, которые еще не испытывали счастья лежать на мягкой перине в обнимку с любовницей и знать, что ее муж где-то далеко-далеко.

Валерий и Юлий были не первыми и возможно даже не последними, кто утешал свою плоть в доме Деции Фабии. Но как проникнуть на виллу и долгое время оставаться там незамеченными? Для этого любвеобильным юношам было достаточно переодеться в одежду рабов. Господа мало обращали внимания на лица своих слуг. Здесь это были не люди, а всего лишь рабы. Рабы, которые считались одушевленными предметами.

Накупив себе мальчиков на невольничьих рынках и дав им прозвище по своей прихоти, римский аристократ отличает их друг от друга только по кличкам. — А… этот «носорог» — зевая в постели и почесывая затылок, говорил знатный патриций, когда ему докладывали о совершенном проступке раба. — Так высечь его! — сказав это, он зарывался в пуховые подушки и вскоре уже забывал о своей вещице, облаченной в римское одеяние.

Иногда бывали случаи и забавные, и трагичные одновременно. Вызывает к себе господин «пастуха» — раба брадобрея. Прозвище «пастух» означает, что слуга должен как зеницу ока оберегать волосы своего хозяина. Так ведь приводят не того, кого требовал к себе патриций. Стоит перед римским аристократом какой-то худощавый паренек с плетью в руке. Настоящий пастух. А господин, усаживаясь в кресло и собираясь привести свою прическу в порядок, говорит:

— Ну-ка, постриги меня.

А когда испуганный юноша подходит к хозяину, тот лишь замечает:

— Отчего это ты так похудел? Раньше был толст и упитан, а сейчас и смотреть не на что.

В самом деле брадобрей, тот которого действительно ожидали, был такой жирный и круглый, что вызывал искреннюю зависть своего господина, и лишь отсутствие той упитанности, которая требуется для цирюльника, вызывает неимоверный гнев у хозяев, и служит уже достаточной причиной для наказания раба.

И поэтому знатные римляне не чурались переодеваться в одежду рабов и забираться на чужие виллы в поисках любовных утех. Пренебрежение опасностью быть схваченным в доме любовницы было так сильно развито у римлян, что они свободно разгуливали по комнатам, забавлялись с симпатичными рабынями и получая возможность проникать в покои своих возлюбленных.

Вечером, когда два приятеля уже проснулись и проголодались, они пошли к тому месту, где была припрятана провизия, принесенная Валерием, Фабию в ее спальне навестил Петроний Леонид. Он был мрачен и угрюм.

— Скажи на милость, где деньги, обещанные мне ранее? Ты полагаешь, что двенадцать тысяч динариев принесенных мне сегодня утром твоим поверенным, хватит для покупки хорошего скакуна?

— Без сомнения, дорогой! — Фабию взбесил этот визит мужа, но приходилось отвечать учтиво, как только требовали нормы приличия. — Этого даже достаточно, чтобы купить вдобавок к коню серебряную уздечку.

— Ты что, издеваешься? Разве тебе неизвестно, что цены поднялись?

— А я и не знала, милый. Ну, тогда прими еще несколько золотых. — Фабия, хлопнув в ладоши, приказала явившемуся казначею отсчитать еще тысячу динариев. — Этого мало. — Как?! И теперь тебе недостаточно?! Извини, милый, но больше я тебе не дам ни асса. — Фабия отвернулась от Леонида и дала понять, что разговор окончен, добавила:

— Ступай, милый. Оставь меня одну, пожалуйста.

Петроний Леонид, взбешенный тем обстоятельством, что он должен униженно просить денег у жены, хотел уже излить всю свою злость на Фабию и бросить к ее ногам кошелек с динариями, но с трудом сдержался и, не сказав ни слова, выбежал из комнаты.

Матрона уселась перед зеркалом и стала готовиться к встрече с Юлием, следя затем, чтобы прислуживавшие ей рабыни представили ее перед ним обольстительной и неотразимой любовницей.

Леонид, удрученный очередной ссорой с женой, сидел в своей комнате и с грустью вспоминал молодость. В дверь постучали, и на разрешение хозяина вошел Рупий, его преданный вольноотпущенник и управляющий.

— Господин, — вкрадчивым голосом начал Рупий. — Позволишь ли ты мне, твоему верному слуге, сообщить кое-что важное для тебя?

— Говори, Рупий.

— Только прошу, не сердись на меня. Я ни в чем не виноват!

— Не тяни, говори же!

— Какой-то раб вошел в спальню нашей госпожи. Я не успел разглядеть его лицо, но он не похож ни на одного из наших. Боюсь, не со злым ли умыслом прошмыгнул он туда. Оружия в его руках я не заметил, но… Договорить он не успел. Леонид с шумом опрокинул стол, за которым сидел. Лицо его побелело от гнева.

— Чувствую, что нашим африканцам придется потрудиться сегодня. Пошли. И вели позвать людей покрепче, — сказал он.

Рупий побежал искать подходящих рабов.

Фабия сидела у зеркала и смотрела на свое отражение. Юлий, как ни в чем не бывало, разлегся на диване за ее спиной и молол языком все, что приходило в голову. Он уже хотел приступить к ласкам, но в эту минуту с грохотом распахнулась дверь. В спальню с толпой рабов ворвался Леонид. Юлий побледнел, как смерть, и не успел сказать ни слова, как был схвачен и скручен рабами, которые грубо выволокли его из комнаты.