Через два часа, когда темнота окутала римлян, вдалеке замерцали огни. Это были сигнальные костры с походного лагеря легионеров.

Отряд уже ждали. Навстречу скакали несколько всадников с горящими факелами в руках. Впереди ехал трибун когорты. Он был смугл, поджар, густые брови и яркие глаза выдавали в нём уроженца Испании. Это был Гонзел, служивший вместе с Клодием в Линде. В этот день он был командиром ночной стражи. Увидев, что римский отряд цел и невредим, Гонзел с облегчением вздохнул.

— О, боги! — воскликнул трибун. — Чего мы только не передумали, ожидая вас. По нашим расчётам вы должны были, по крайней мере, добраться сюда этим утром. А вы, как вчерашний снег падаете на нас совершенно негаданно. Где вы задержались?

— Мы были гостями в племени иценов. Никак не могли отказаться. Ты же знаешь, Гонзел, что варвары горделивы и не любят, когда им отказывают на их приглашение.

Сказав это, Клодий не слезая с коня, обнялся с приятелем, с которым он рад был встретиться. Гонзел тоже был рад увидеть Клодия в перевалочном лагере. Затем испанец, озорно сверкнув глазами, поприветствовал Актис. Девушка приветливо улыбнулась в ответ.

Когда всадники поехали дальше, наперебой расспрашивая друг друга о происходящих в Британии делах, снова пошёл снег.

— Ну, как Рим? — спросил Гонзел. — Как проявил себя Нерон? Наши истосковались, ожидая вестей с родины.

— Что Рим? Город как стоял, так и стоит на том же месте. Он же вечен. Жизнь по-прежнему бурлит, как и раньше. Цезарь, хвала богам, не по годам мудр. Наставления Сенеки не прошли даром.

— А ты, как я погляжу, успел жениться? Скор ты на такие дела! Славная жена у тебя, славная!

Клодий взглянул на Актис, подмигнул ей, а потом сказал:

— Не поверишь, но сама судьба уготовила такой жребий — вернуться в Британию женатым.

Гонзел расхохотался, а когда отдышался, произнёс:

— Если бы знали, что ты прибудешь не один, приготовили бы тебе такой приём!

— Но и сейчас ещё не поздно.

— Так ведь я в карауле. А подмениться некем. Я ведь говорил, что мы ждали вас вчера. Тогда бы погуляли… Но теперь служба. Сам знаешь мы не в Риме.

Натягивая поводья, Клодий взглянул на Гонзела, но промолчал в ответ.

Испанец тоже смолк. Разговор сам собой прекратился. Через два часа въехали в лагерь через широко раскрытые ворота. Часовые, взмахнув мечами, встретили отряд у входа, по уставу, спросив пароль.

После того, как прибывшие наговорились с теми, кто в этих краях нёс службу, были распределены по палаткам. Ведь на следующий день следовало пораньше отправиться в Линд. Клодию и Актис предоставили отдельную палатку, в которой двое молодожёнов провели остаток ночи в не утихающем огне страсти. Это была их вторая ночь вместе, ночь, где забывались все горести и печали, и оставалось лишь одно — жажда обладания друг другом.

А с восходом солнца трубач проиграл подъём, и всадники опять поскакали вперёд, к своему конечному пункту.

Наконец показался Линд. Все уже утомились путешествием и радостно заговорили при виде долгожданных стен. Городок, чьё население состояло из тридцати тысяч человек, из которых больше чем две трети были римские колонисты, радостно приветствовал отряд Клодия.

Всадники, громко застучав лошадиными копытами по мостовой, въехали в город. Линд мало чем отличался от Лондиния, разве что был меньше размером и менее многолюден. Зато такие же узенькие и кривые улочки, аккуратно уложенные булыжниками. Даже здесь в тысяче миль от Рима, римляне не могут обойтись без комфорта. Такая же площадь в центре, словно маленький римский форум. Также, только гораздо реже промелькнут среди горожан лектика или паланкин. Но жизнь в сто раз степеннее, размеренней, чем в Риме. Провинция.

Актис смотрела по сторонам и встречала на себе любопытные взгляды. Богатая, молодая и красивая римлянка в этих краях — редкость необыкновенная.

— Видишь тот двухэтажный дом? — спросил Клодий свою спутницу и указал на здание за храмом Приапа.

— Вижу, — ответила Актис.

— Там будет наша квартира. Ты будешь в ней полновластной хозяйкой.

— Мы будем жить вместе?

— Вряд ли это удастся.

— Почему?

— Мне через два дня надо быть в лагере.

— Так скоро?

— Что поделаешь, служба.

— Как часто я буду видеть тебя?

— Раз в неделю. — Клодий помог жене слезть с лошади. — Ты у меня как амазонка, родившаяся в седле.

Вместе они вошли в дом, где их уже ждал радушный хозяин.

— Но я обещаю тебе, — сказал Клодий, как только он и Актис остались вдвоём в своём жилище, — что, когда наступит весна, я заберу тебя в лагерь, а осенью, подав в отставку, мы вернёмся в Рим.

— Ты действительно возьмёшь меня в лагерь? — обрадовалась Актис.

— Почему бы и нет. Ведь жена Британика отца Гая Цезаря всегда была с супругом, и маленький Калигула рос среди солдат. С тех пор офицеры нередко возят с собой семьи. Но пока ты поживёшь в Линде. Тут есть своё общество. Ты не будешь скучать.

— А вдруг начнётся война? — вдруг вырвалось с губ Актис опасение.

— Какая война, о чём ты говоришь?

— С варварами.

— Ты имеешь в виду бригантов?

— Да.

— Вряд ли это возможно. Король бригантов неизвестно где, а королева лояльна к нам. Не волнуйся.

Видя, что Актис сильно продрогла в дороге, Клодий приказал принести горячий ужин и нагретое вино.

— Это тебя согреет.

— Скажи, а здесь в Британии всегда так холодно и сыро?

— Да, это не Италия. Но и здесь бывают тёплые и даже жаркие дни. Летом тут бывает чудесно, как весной в Кампании. А трава и деревья здесь совеем не такие как у нас.

— Какие же?

— Ну… — Клодий задумался. — Они как будто зеленее, что ли. И никогда тут нет такого зноя, как в Италии.

В ожидании, когда принесут еду, супруги беседовали друг с другом о своём настоящем и будущем. Актис долго не могла согреться. Выросшая в жарком средиземноморском климате, она с трудом переносила британскую осень. И хотя Клодий снабдил девушку меховым плащом, утеплённой обувью и шерстяной толстой курткой, она мёрзла. И сейчас, оказавшись в тёплом жилище, всё равно дрожала.

— Смотри, не заболей, — заботливо сказал Клодий. — Ведь здесь нет таких искусных врачей как в Риме.

— Мне кажется, что я заледенела, — пожаловалась Актис.

— Ничего, это пройдёт.

И действительно, сытый ужин, горячее вино, забота Клодия сделали своё дело, и Актис согрелась. Когда же наступила ночь, и настало наконец-то время супружеских ласк, жар и вовсе овладел Актис.

Эллиан оказался неплохим любовником. Но в нём была какая-то осторожность, иногда переходившая в скованность. Актис напротив не ведала границ в том, что делала. Уже на третью ночь она сумела взять инициативу в свои руки. Истинная лесбийка — она доводила себя и Клодия до полного изнеможения. Затем, полностью обессилев, упала и заснула как убитая.

Эллиан же не мог заснуть почти до утра. Эта ночь переменила всю его жизнь. Он даже не подозревал, что в жизни существует такое блаженство, какое он испытал мгновение назад. Он лежал и смотрел на свою юную и нежную, как утренняя лилия, супругу, которая безмятежно спала, доверчиво положив ему на плечо свою маленькую головку. Во сне чему-то улыбалась, и дыхание её слегка щекотало Клодию грудь. Римлянин почувствовал необъяснимую нежность к этому созданию, которое подарили ему боги.

Осторожно, чтобы не разбудить Актис, он стал гладить её волосы, которые рассыпались, как нити речного жемчуга. Чувствуя запах исходящий от них, Клодий стал возбуждаться, и горячее волнение вновь охватило его тело. Нежно стал он поглаживать Актис, касался губами плеч и шеи, но девушка не просыпалась. Клодий очень близко наклонился к её лицу и, чувствуя дыхание супруги на своих губах, погрузил их в манящий рот Актис. Не просыпаясь, девушка ответила мужу, и когда сладкий поцелуй закончился, её губы что-то прошептали в истоме наслаждения. Клодий не расслышал, но навострил уши, надеясь, что это повториться. И это повторилось.