Будьте уверены, начальники всех означенных «органов» во всех «краях, областях», округах и городах были долго завалены работой. Не сомневайтесь, отчёты составлены, планы написаны, «новые нормы» разработаны. На эту важнейшую деятельность деньги в госбюджете, конечно, нашлись; нельзя же, в самом деле, не платить зарплаты государственным мужам, озабоченным «стабилизацией санитарно-эпидемиологической обстановки»; вот только для лечения и питания больных заключённых ни по старым, ни по новым планам мероприятий и нормам денег как не было, так и нет.

Поэтому прокомментируем совместный приказ Минздрава и МВД письмом из зоны. Анатолий Алексеевич З-в (606773, Нижегородская обл., Варнавинский р-н, п. Черемушки, учр. УЗ 62/10), сообщает нам:

«Пишут вам Анатолий и Виктор. Мой, Анатолия, срок – 8 лет, Виктора – 9 лет. Никогда бы не могли подумать, что нам, взрослым и достаточно сильным мужикам, придется искать помощи и поддержки у незнакомых нам людей. Позади года отсиженного срока. Вроде совсем немного остаётся, но сил на то, чтобы остаться нормальным человеком, не сломаться и не потерять человеческий облик, почти нет. Уже почти 3 года, как болеем палочкой Коха. Хотя эта зона и считается больничной, нет элементарных условий для выздоровления.

Мне 34 года, 4 года назад казалось, что всё будет хорошо. Ездила и поддерживала жена, а теперь… Отца похоронили, матушке через месяц – 80.

Никогда не считал себя слабым человеком, а сейчас порой руки опускаются от безысходности. Ничего не осталось в нашей жизни. Никакого смысла и цели. И это чувство удваивается отсутствием элементарных продуктов и предметов. Да что там говорить – зубы иногда нечем почистить, а о куреве с чаем и говорить нечего. Все силы уходят на поиски самого необходимого, это просто гонка на выживание».

Валерий Фёдорович Абрамкин, активист движения в защиту прав тюремных узников, пишет в газете «Московский Комсомолец», что «высокое число случаев туберкулёза в тюрьмах России – это результат намеренной политики персонала тюрем и трудовых лагерей с целью истребления некоторых групп преступников и заключённых». Подразумевая, такое происходит не везде и не официально.

В. Абрамкин объясняет, что используемые в зданиях тюрем «специальные технологии» создают нездоровые условия в камерах. Сюда входят высокая влажность воздуха, плохая вентиляция, низкая температура зимой и ненормально высокая летом. Кроме того, при строительстве тюрем в бетон добавляется соль и другие химикаты. Узников с острой формой туберкулёза помещают в переполненные камеры вперемешку со здоровыми заключёнными. Охрана не разрешает тюремным врачам говорить носителям туберкулёза, что у них туберкулёз, а также отказывают им в медицинской помощи.

Не имея официальных подтверждений (хотя бы решений суда о специальном заражении людей в тюрьмах), мы никак не станем комментировать мнение специалиста-зэка – а В. Абрамкин в своей жизни посидел-таки, – а вместо комментариев приведём мнение специалиста «с другой стороны». Вот что сообщает (в журнале ПиН № 11 за 2000 год) В. Соломенцев, заместитель начальника питерской «четверки» (СИЗО № 4, рядом с «Крестами», открыта в 1989 году) по лечебно-профилактической работе:

«Основные жалобы – гнойничковые заболевания. Причина – теснота, чрезмерная скученность, переполненность в 3 раза. Когда на улицах 20 градусов тепла, в камерах – плюс 40, по стенам течёт вода. Влажность 100 процентов. Вот и приходится выносить за сутки по 7-8 человек с обмороками. Повышается летальность.

У нас содержатся люди в возрасте от 14 до 90 лет и с самыми разными заболеваниями. Большая проблема с туберкулёзом; очень много выявляем таких больных, особенно среди бомжей, которые годами лишены медицинского обслуживания. Пару лет назад мы построили на внебюджетные средства второе туберкулёзное отделение на 71 койку. Сейчас здесь 150 человек с открытой формой туберкулёза, больные крайне тяжёлые, и их мы вынуждены лечить, хотя государственное финансирование осуществляется лишь на 40 процентов. Вот и прибегаем к помощи иностранных спонсоров…»

По словам Наталии Вешниной, ответственной за крупнейшую в России туберкулёзную клинику для заключённых, сегодня в российских тюрьмах туберкулёзом поражено более 70 процентов заключённых, – больше, чем показывает официальная статистика. По её мнению, существует реальная опасность, что туберкулёз выплеснется на общество в целом, особенно если учесть, что по выходе из тюрьмы после отбытия срока наказания только 7 из 10 туберкулёзо-носителей регистрируются в медицинских учреждениях или принимают надлежащее лечение.

Регистрируйся, не регистрируйся, а воздушно-капельный и другие способы заражения палочкой Коха делают свое дело. Особенно в походящих условиях. Вот и В. Абрамкин, рассказав о намеренной политике заражения узников туберкулёзом, пишет, что эта болезнь есть «результат чудовищных тюремных условий как таковых, в связи с ежедневными лишениями, недоеданием, плохой медициной, изматывающим трудом и пытками, характерными для российских карательных учреждений».

Он же сообщает: «условия в тюрьмах России столь невыносимы, что некоторые заключённые покупают слюну у страдающих туберкулёзом узников и заражаются ею для того, чтобы получить лучшее питание и освобождение от тяжёлых работ, которое предоставляется туберкулёзным пациентам». По этой же причине многие заключённые избегают медицинского лечения, они хотят как можно дольше получать эти «преимущества».

(Заметим ради справедливости, что после августа 1998 года практика «покупки» туберкулёза прекратилась: здоровый ли, больной, одинаково не кормят и не лечат.)

О подобных историях сообщают и врачи. Так, главный врач-фтизиатр медотделения брянского УИН А.И. Костяшкин рассказывал:

«Пару лет назад к ним в туботделение поступил 18-летний парень со вполне неопасным, излечимым туберкулёзом. Был он из семьи состоятельной, а потому всеми необходимыми лекарствами обеспечивался родителями даже с избытком. Но лекарства больной принимал крайне редко, отказываясь от лечения. Болезнь прогрессировала, и через полтора года туберкулёз принял уже опасную для его жизни форму. В связи с крайне тяжёлым состоянием его освободили из колонии досрочно… Через месяц после освобождения он умер».

Александр А. (Карелия, Сегежский р-он, п/о Каменный Бор, пос. Верхний, учр. УМ-220/4):

«Мне 33 года, инвалид 2 группы, болен открытой формой туберкулёза. Родился, вырос и жил в Псковской обл. Была семья, а сейчас нет. Я многое потерял, но это самая большая утрата для меня. Жена вышла замуж, сын живёт с чужим отцом. Не знаю, что меня ждёт после освобождения, хотя до него нужно дожить. С моей болезнью это непросто. Тем более здесь, когда нет ни лекарств, ни питания.

Я всегда рассчитывал на себя, на свои силы. Но обстоятельства сложились так, что я обращаюсь к вам. Может быть, найдётся добрый человек, который сможет мне помочь морально и материально. Так как я не имею работы, а это значит, что я лишён и того малого, что здесь разрешено…»

Несмотря на такие жуткие картинки и тотальное отсутствие дензнаков, в УИС что-то пытаются делать для предотвращения распространения туберкулёза, например, оснастить всем необходимым фтизио-хирургические отделения (ФХО) больниц. Такие отделения есть сейчас в шестнадцати из тридцати шести противотуберкулёзных больниц. Но оснащенность этих отделений, по сравнению со стандартами, принятыми для противотуберкулёзных учреждений Минздрава, составляет 36%.

Хуже всего ФХО укомплектованы наиболее дорогостоящим оборудованием: фотофибробронхоскопами, УЗИ-ингаляторами, кардиомониторами и другим. В половине больниц в связи с истечением установленных сроков эксплуатации требуется полное обновление оборудования этих отделений.

Торакальная хирургия – наиболее радикальный способ борьбы с распространением туберкулёза легких. Но две причины не позволяют использовать возможности ФХО по назначению: субъективная – боязнь зэка ложиться под нож, а чаще нежелание выздоравливать по причинам, о которых пишет В. Абрамкин, и объективная, – дефицит финансирования. На покрытие потребности шестнадцати ФХО в недостающем оборудовании нужно 11 млн. рублей; деньги вроде бы небольшие (трёхдневное питание всех содержащихся в УИС), но даже их нету.