Капиталистический строй, не говорю уже про строй феодальный, монархический, целиком основан на маскировке, а мы хотим, чтобы весь наш общественный строй, – и мы к этому подошли и сделали в этом направлении много крупных шагов (я отсылаю всех хотя бы к так называемым контрольным цифрам Госплана), – чтобы все наши общественные отношения, наш приход и наш расход, были открытой книгой перед каждым рабочим, работницей, крестьянином, крестьянкой, перед каждым культурным работником.

Нам необходимо накопление уже не для того, чтобы восстанавливать довоенный уровень, а для того, чтобы обновить весь основной капитал страны, обновить его и расширить на новых началах. Нам нужно накопление, и из этого накопления народного труда, чем дальше, тем больше ценностей будет направляться по руслу культурных нужд и, в частности, здравоохранения.

Нам нужно обновить материальный инвентарь народа, страны. Это значит – обновить заводы, фабрики и их машины. Это значит – дать крестьянину соху, борону, трактор. Материальный инвентарь – это значит, прежде всего, сам рабочий и сам крестьянин. Обновляя капитал нации, капитал народа, капитал страны, мы должны обновить и основной капитал народного здравия, ибо нигде судьба народа не зависит в такой степени от его здоровья, как у нас, именно потому, что мы – народ отсталый. У нас механический рабочий, т.-е. машина, играет по отношению к живому рабочему несравненно меньшую роль, чем в других странах. В Америке за каждым гражданином, хотя бы он сосал еще материнскую грудь, стоит 40 механических рабочих, а у нас за спиной советского гражданина стоит едва ли один механический рабочий.

Вот пока что узкий предел наших материальных ресурсов. Стало быть, наша страна будет подниматься вверх еще в значительной мере опираясь на физическую силу живого рабочего. Эту физическую силу надо охранить, поднять, развить, укрепить. Надо обновить основной человеческий инвентарь Союза Советских Республик. (Аплодисменты.)

Товарищи, я не сомневаюсь, в этой работе врачи выполнят свою роль, выполнят свой долг. Я не делаю себе никаких иллюзий на счет того, что будто в среде врачей нет скептиков, нет сомневающихся. Это неизбежно, и так будет еще в течение значительного периода, но я думаю, что эти 8 лет страданий, совместно с трудящимися массами, 8 лет работы, борьбы связали тот кадр врачей, который представлен здесь, с строительством трудящихся масс навсегда. Как раз в числе тех газет нашей эмиграции, которые я цитировал вначале, мне попалась (все в один день) газета Милюкова[151] от 21 ноября из Парижа, которая посвящает передовую статью нашей интеллигенции, в частности врачам. Статья называется: «Лик внутрирусской интеллигенции». Есть интеллигенция внутрирусская, в отличие от внерусской. Значит ли «внутрирусская» только то, что она находится в России, или это интеллигенция, живущая в одно с русским народом, – этого автор не поясняет. Здесь проведены тончайшие, сложнейшие разграничения внутрирусской интеллигенции. Здесь говорится, что в ней есть группа отживающая, правеющая, есть группа нервно-реагирующая, говорится о том, что есть группа энтузиастов – профессиональных работников, группа, эволюционирующая в сторону коммунизма, группа, увлекающаяся религиозными вопросами, целый ряд категорий (там так и сказано: «перебирая эти категории…» и т. д.). Каждый волосок расщепляется в этой статье на 4 части, подвергается микроскопическому и химическому анализу, для того чтобы прийти к следующему утешительному выводу: «Очевидно, после этого обзора, приходится сделать приятный вывод, что между внутрирусской и внерусской интеллигенцией нет решительно никаких непереходимых граней». Там, у внерусской интеллигенции, тоже имеются отживающие, правеющие, эволюционирующие и т. п. группы. Стало быть, заключает автор, между тамошней и нашей интеллигенцией нет непереходимых граней. А я думаю, что мы имеем полное право отбросить эту филигранную психологическую работу, эту политико-психологическую трескотню или, вернее, это газетное вранье, и сказать, – а что вы, голубчики, внерусская интеллигенция, там делаете? Вы ушли из страны, когда страна отстаивала свое существование в тягчайшей борьбе, в войне и блокаде. Вы издаете газеты, на которые собираете подачки у всех магнатов капитала, во всех буржуазных государствах. Вы говорите, что нет непереходимых психологических граней. Да кто же у нас, в деревне Московской или Саратовской губернии, или в Азербайджане, или в Туркменистане, кто среди рабочих и крестьян станет спрашивать, – и не только темный крестьянин, но и историк, серьезный историк завтрашнего дня, а не болтун, – кто станет спрашивать, к какой психологической категории относится русский врач имярек? Нет, он спросит: где он был, что он делал в эти годы?

Мы говорим, что грань есть и эта грань – непереходима. В то время как внерусская интеллигенция остается в качестве приживальщицы европейского капитала и играет роль лизоблюдов, попрошаек при европейской буржуазии и на ее подачки издает газеты, – в это время внутрирусская интеллигенция, несмотря на различие оттенков, симпатий и воспоминаний прошлого, осталась с народом, с рабочими и крестьянами нашей страны, нашего Союза. Там – лизоблюды, приживалы, завистники, содержанцы. А здесь – строители, здесь герои, здесь работники культурного строительства. (Бурные аплодисменты.)

«Правда» N 281, 9 декабря 1925 г.

Торговые служащие связывают государственную промышленность с населением. Советские служащие связывают с населением рабочее государство. Уже одного этого достаточно, чтобы понять гигантское значение профессионального союза советских и торговых служащих и величайший культурно-исторический смысл совершаемой им работы. Борьба с бюрократизмом государственного аппарата есть в огромной степени борьба за элементарно-культурное, а затем и культурно-социалистическое перевоспитание советского служащего. Борьба за хозяйственную добросовестность, за интересы потребителя, за качество продукции есть в огромной степени борьба за воспитание и перевоспитание торгового работника, за его товароведческую профессиональную и культурную грамотность. Выполнить эту работу можно только в том случае, если повседневное обслуживание материально-бытовых и культурных интересов советского и торгового работника будет связано неразрывной связью с общими задачами трудящихся масс и социалистического строительства. В этом смысле поле работы перед «Нашей Газетой» неизмеримо. Она должна стать – и, несомненно, станет – нашей газетой не только для профессионального союза, но и для партии и рабочего государства в целом, как важнейшее воспитательное орудие, направленное на сотни тысяч работников, без сплочения, воспитания и подъема которых немыслимо построить социалистическое общество.

«Наша Газета» N 1, 1 января 1926 г.

(Речь на всесоюзном совещании рабкоров «Рабочей Газеты» 13 января 1926 г.)

Нам надо бороться за поднятие культуры, начиная с самых азов, с азов в буквальном смысле, т.-е. с азбуки. В Москве открывается в понедельник съезд общества «Долой Неграмотность». Лозунг этот мы выставили давненько, но неграмотности у нас, в самом прямом и непосредственном смысле, сколько угодно, и забывать об этом, забывать о том, что у нас 10.000.000 человек не умеют прочитать «Рабочей Газеты», нельзя.

Мы собираемся расширить «Рабочую Газету» и хорошо сделаем, если расширим, но и в нынешнем маленьком своем виде она недоступна 10.000.000 взрослых мужчин и женщин. А мы ведь, товарищи, хотим социализм строить. Для того чтобы в неграмотной стране построить социализм, нужен героический напор передовиков, нужно поднять темные отсталые массы – по крайней мере, прежде всего – на уровень простой грамотности.

Отправляясь к вам, я просмотрел свежую почту, положенную мне на стол, – там были эмигрантские, белогвардейские газеты. В них рассказывалось про встречу Нового года. На каком-то вечере какой-то эмигрант из партии националистов или кадетской произнес тост за букву «ять». Среди вас много молодежи, и боюсь, что многие из вас не знают, что это за гражданин или гражданка. Буква «ять», как и твердый знак, фита и ижица, это то дворянское сословие в нашей азбуке, которое упразднено Октябрьской революцией. Это были буквы ненужные, лишние, дворянско-паразитические. Они упразднены. А в Париже один из вождей эмиграции (фамилию его я забыл) произносит под Новый год тост за букву «ять». Ну, что же, это – тост символический. Мы можем также под Новый год, – а сегодня, если я не ошибаюсь, старый русский Новый год, – заявить, что ять, твердый знак, фиту и ижицу мы эмиграции сдаем целиком. На Украине это, кажется, называется дать «дырку от бублика».