Несомненно, например, что судебные процессы и так называемые «происшествия»: несчастные случаи, самоубийства, убийства, драмы ревности и пр. – чрезвычайно волнуют мысль и чувство широких кругов населения. И немудрено: все это яркие куски живой жизни. Между тем наша пресса проявляет ко всему этому, по общему правилу, чрезвычайное невнимание, откликаясь в лучшем случае несколькими строками петита (мелкого шрифта). В результате улица получает свою информацию из менее доброкачественных источников, а вместе с информацией и недоброкачественное освещение. Семейная драма, самоубийство, убийство, процесс с суровым приговором поражают и будут поражать воображение. «Процесс Комарова на время заслонил даже Керзона», – пишут т.т. Лагутина и Казанский (таб. фабр. «Красная Звезда»). Наша печать должна ко всем таким фактам подходить с величайшим вниманием: излагать, освещать и объяснять их. Тут нужен и психологический, и бытовой, и социальный подход. Десятки и сотни отвлеченных статей, повторяющих «казенные» общие места о буржуазности буржуазии или о тупости мелкобуржуазного семейного строя, не задевают сознания читателя, совершенно как привычный и надоевший осенний дождь. Но умело рассказанный и в ряде статей освещенный судебный процесс, выросший из семейной драмы, может захватить тысячи читателей и пробудить в них новые, более свежие и широкие мысли и чувства. После этого некоторым из читателей захочется, может быть, и общей статьи на тему о семье. Желтая буржуазная пресса всего мира делает из убийств и отравлений предмет корыстной сенсации, играя на нездоровом любопытстве и вообще на худших инстинктах человека. Но отсюда вовсе не вытекает, будто мы должны просто-напросто повернуться спиной к любопытству человека и вообще к его инстинктам. Это было бы чистейшим лицемерием и ханжеством. Мы – партия масс. Мы – революционное государство, а никак не духовный орден и не монастырь. Наши газеты обязаны удовлетворять не только любознательность высшего типа, но и естественное любопытство; нужно только, чтобы они при этом поднимали и облагораживали его надлежащим подбором материала и освещением вопроса. Такого рода статьи и заметки всегда и везде читаются очень широко. В советской же печати они почти отсутствуют. Скажут, что нет для этого необходимых литературных сил. Это только отчасти верно. Работники создаются, когда правильно и отчетливо поставлена задача. Прежде всего нужен серьезный поворот внимания. Поворот куда? В сторону читателя, живого, такого, как он есть, массового, пробужденного революцией, но малограмотного, малокультурного, стремящегося познать многое, но сплошь да рядом беспомощного и остающегося неизменно живым человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Читатель этот очень настойчиво требует к себе внимания, хотя и не всегда умеет это выразить. Но за него это прекрасно выразили 25 агитаторов и организаторов-массовиков Московского Комитета нашей партии.

Наши молодые литераторы-пропагандисты далеко не все умеют писать так, чтобы их понимали. Может быть, это происходит оттого, что им не приходилось пробиваться сквозь первобытную кору темноты и непонимания. Они вошли в партийно-агитационную литературу в тот период, когда в довольно широких слоях трудящихся определенный круг идей, слов и оборотов получил прочное распространение. Опасность отрыва партии от беспартийных масс в области агитации выражается в замкнутости агитационного содержания и его формы, в создании почти что условного партийного языка, недоступного сплошь да рядом 9/10 не только крестьян, но и рабочих. А ведь жизнь не останавливается ни на один час, поднимаются одно за другим новые поколения. Сейчас судьбы Советской Республики решаются в значительной мере теми, кому во время империалистической войны и затем Февральской и Октябрьской революций было 15 – 16 – 17 лет. Это «засилье» молодежи, идущей нам на смену, будет давать себя чувствовать чем дальше, тем сильнее.

С этой молодежью нельзя говорить теми готовыми формулами, фразами, оборотами, словами, которые для нас, «стариков», имеют значение потому, что вытекают из нашего предшествующего опыта, а для нее остаются сплошь да рядом пустым звуком. Надо учиться говорить с нею на ее языке, т.-е. на языке ее опыта.

Борьба с царизмом, революция 1905 года, империалистическая война и обе революции 1917 года для нас – личные переживания, воспоминания, живые факты нашей собственной деятельности. Мы тут говорим намеками, вспоминаем и мысленно дополняем то, чего не договариваем. А молодежь? Она этих намеков не понимает, потому что не знает фактов, не пережила их и не может с ними познакомиться из книжек, из правильно поставленных рассказов, ибо их нет. Где старшему поколению достаточно намека, там молодежи нужен учебник. Настала пора составить серию таких учебников и пособий революционного политического воспитания для молодежи.

«Правда» N 145, 1 июля 1923 г.

Л. Троцкий. РАБКОР И ЕГО КУЛЬТУРНАЯ РОЛЬ[56]

Товарищи, вопрос о задачах рабкоров связан теснейшим образом с вопросом о поднятии культурного уровня рабочего класса. Все вопросы, большие и малые, упираются у нас ныне в эту основную задачу. Коммунист, член РКП, был и остается международным революционером. Но в применении к задачам Советской Республики он прежде всего – культурник. Слово «культурничество» имело до революции в наших устах уничижительный, почти что бранный характер. «Это, мол, культурник», т.-е. деятель, который мелко плавает. Были ли мы правы тогда? Да, были. Потому что в условиях царизма и в условиях буржуазного господства самая главная культурная работа должна была состоять в том, чтобы сплотить пролетариат для завоевания власти, ибо только завоевание власти открывает возможность настоящей широкой культурной работы. В германской социал-демократии, у германских меньшевиков, имеется теоретик Гильфердинг,[57] который на днях в теоретическом органе германской с.-д. партии написал статью, мысль которой такова: мы, немецкие социал-демократы, отказываемся от революционной деятельности в пределах Германской республики, мы посвящаем отныне свои силы культурному подъему немецкого рабочего класса. Выходит на первый взгляд, что он сказал чуть-чуть не то же самое, что и мы говорим: именно, что главная работа есть работа культурническая. Но в чем тут разница? Разница заключается в том, что в Германии пролетариат не имеет власти и, следовательно, культурническая работа пролетариата в Германии упирается в те рамки, какие ставят этой работе частная собственность на средства производства и власть буржуазии. А буржуазия, имея власть, имеет в своих руках издательства, книги, школы, библиотеки и пр. и уделяет рабочему классу лишь ту часть всего этого, которую она, буржуазия, считает необходимой, и на таких условиях, которые ей выгодны.

Можно, правда, сказать, что и у нас на этот счет бедновато. Но почему у нас бедновато по части школ, книг и газет? Потому что мы, вообще, бедны и малокультурны, и у нас всего мало. Но препятствий классовых и помех со стороны государства у нас нет, т.-е. у нас нет такой власти, которая была бы заинтересована в том, чтобы сократить средства культурного подъема пролетариата, ибо у нас власть рабочего класса. В одной из своих последних статей, на которую я уже ссылался, Владимир Ильич разъяснял: с завоеванием власти резко меняется самый подход к социализму. Пока длится господство буржуазии, до тех пор борьба за социализм выражается в сплочении пролетариата для революционного захвата власти. Это значит: прежде всего пробей ворота в царство будущего! А когда власть взята, тогда подымай культурный уровень трудящихся масс, ибо социализма на низкой культуре создать нельзя. Конечно, германскому пролетариату после завоевания власти культурная работа дастся несравненно легче, чем нам. Но работать приходится в тех условиях, в какие мы поставлены всей нашей историей, а история наша есть история зверского гнета, отсталости, бедности, некультурности. Из себя тут не выпрыгнешь. Наследие прошлого надо преодолеть. Самый большой плюс, самое большое завоевание, какое до сих пор дала революция (ведь революция сама по себе не цель, разумеется, а только средство), это – пробуждение в трудящихся массах мощной тяги к культуре. Стыд за свою некультурность, стремление подняться – это есть основное, что революция дала – в размере, никогда не виданном, охватившем миллионы и десятки миллионов. Особенно сильна эта тяга к культуре, разумеется, среди молодежи. Несомненно, что процент безграмотных среди подростков убывает. Это мы видим и по военным наборам. Но между безграмотностью и полной грамотностью есть один этап, который называется полуграмотностью или малограмотностью. Вот на этом-то этапе многие задерживаются. Таких малограмотных много теперь и в армии, и среди рабочей молодежи, и, тем более, среди крестьянской молодежи. Нужно, чтобы газета захватила такого малограмотного, привлекла его, заставила бы его ежедневно читать, научила бы его читать, упрочила бы его грамотность и через грамотность расширила бы его кругозор. Тут мы и подходим к поставленному сегодня вопросу.