Надо брать человека целиком и стремиться удовлетворить его эстетические потребности. В церкви есть мистика и эстетика. Эстетика церкви выражается в торжественном хоре и т. д. Мы говорим: «Мистику вон! А эстетикой мы во сто раз лучше обслужим». Наша эстетика без тумана небесного, без обмана и без лжи.

Жизнь без музыки, без пения, без обрядности скучна, пресна. Такая жизнь встретит отпор со стороны народных масс, ибо новая обрядность есть, по выражению Л. Толстого, изюминка в квасе. Стоит ли нам выплескивать эту изюминку? Ни в коем случае. Отрицающие обрядность хватают через край в борьбе со старым бытом и рискуют расшибить себе при этом лоб.

Борьба со старым бытом есть в первую очередь борьба материальная, перестраивающая основы быта. Мы бедны, и поэтому это переустройство должно идти медленно, постепенно. Основа нового быта – коллективизм.

Наша задача – соединить американскую технику с советским коллективизмом. В Америке, даже в рабочих кварталах, преобладает в настоящее время высокая американская техника плюс мелкобуржуазный индивидуализм. Мы должны взять у Америки ее высокие методы техники и придать им коллективный характер.

Общественное мнение у нас идет вперед. Но у нас мало отголосков в печати, как эта работа идет. Комсомол, загляни раз, десять раз в общую кухню, загляни во все ее углы, пиши обо всем, что замечаешь. Без общественного питания все наши лобовые атаки на старый быт – мыльные пузыри. Общественное питание – удар по крепостной семье. Это же относится и к яслям и к другим общественным учреждениям, обслуживающим семью.

Природа не любит пустоты, – говорили в древности. Комсомол должен смотреть, чтобы не было общественной пустоты. Прорех, дыр и трещин у нас сколько угодно. У комсомола позвоночник гибкий, мышцы подвижные, пусть он все прорехи и щели заполняет собою.

На красном военном фронте несколько времени тому назад, когда было плохо, молодежь заделала брешь своими телами. Сейчас у нас такие же прорехи и бреши в области хозяйственной и культурной. Прорех у нас больше, чем стойко завоеванных мест. Кому же заполнить эти прорехи, как не нашей рабоче-крестьянской молодежи?

Надо помнить, что вопрос идет о том, чтобы поднять 135-миллионную семью Советского Союза, что только в великой коллективной работе ряда поколений мы решим поставленные перед нами задачи.

Комсомол, перед тобой две задачи: учись сам и учи других! Помни, что в областях хозяйства и культуры твоя работа нужна. Шевели мозгами, а если нужно – то и поддержи плечом! (Бурные аплодисменты.)

«Красная Звезда» N 97, 30 апреля 1924 г.

Товарищи! Я перед вами кругом виноват. Я обещал прочитать у вас доклад или лекцию, – не знаю, как этому полагается называться, – о задачах Красной Армии, но меня угораздило захворать в день, назначенный для лекции. Очень жалею, что не удалось подробно поговорить об этом вопросе, который имеет огромное значение и в вашей будущей работе в уезде. Сейчас, вызванный сюда, я опять-таки, как на грех, должен был оторваться от архиспешной работы, срок которой от меня не зависит. Поэтому, признаюсь, я не успел даже собраться с мыслями, чтобы сказать вам приветствие, или пожелание, или напутствие. Но я от напутствий вас избавлю, во-первых, потому, что, вероятно, уже было их немало, а, во-вторых, потому, что для напутствия нужно было бы отнять у вас больше времени.

Уезжая сюда, товарищи, я взглянул на карту Советского Союза. У меня в рабочем кабинете есть очень большого размера карта, и каждый раз, как взглянешь на нее, – увидишь: железных дорог маловато, городов немного, а пространств, степей, болот, лесов очень, очень много. Конечно, это наше гигантское преимущество. Если бы не наши пространства, не наши степи, не наши леса, и даже не наши болота, давно бы нас задавили. Пространство в данной международной обстановке есть величайший наш союзник и защитник. Конечно, одно пространство без Красной Армии нас бы не спасло. Это мы видели во время наступления немцев и во время наступления белогвардейцев, – но Красная Армия без пространства тоже не справилась бы со своей задачей. Но я о пространствах наших, товарищи, упомянул по другому поводу. Наши огромные пространства без железных дорог напоминают, прежде всего, о нашей чрезвычайной хозяйственной и культурной отсталости. Железные дороги – это связь страны, это русла культурного влияния города на деревню, а теперь до некоторой степени и даже русла нашего влияния на Запад, ибо по этим самым железным дорогам приезжают и к нам кое-чему учиться. Это составляет предмет нашей гордости, но не надо зазнаваться насчет нашего общего культурного уровня. Уезд, где вам-то и придется работать, выпуклее всего, выразительнее всего отражает нашу отсталость, нашу малую культурность. Конечно, немало воды, и не только воды, но и более драгоценной влаги, как кровь, утекло с того времени, как Горький[138] писал о городе Окурове. Под видом Окурова он изобразил отсталое уездное и пролетарское захолустье. С того времени, повторяю, много воды утекло и не бесследно даже для самых отсталых уездов. Но экономическая-то основа, основная подоплека, движется страшно медленно, и если мы проследим ход мыслей Владимира Ильича по его последним работам, то мы увидим, как все настойчивее, решительнее, крепче, нажимистее подходил он каждый раз к вопросам нашей культурной отсталости. Если железные дороги географически и тем самым культурно связывают наши необъятные пространства, то наша партия играет по отношению к нашей провинции ту же роль, какую играют железные дороги по отношению к нашим пространствам. Это – связь, это – смычка, это – путь культурного влияния столицы на губернию, губернии на уезд, уезда на волость и ниже. Влияние это идет, как говорил Владимир Ильич со всею настойчивостью, гораздо медленнее, чем чисто политическое. Переворот есть дело месяцев, даже недель, – культурный подъем есть дело лет и десятилетий, потому что требует проработки, молекулярного изменения всей общественной базы. Вот вы празднуете свой выпуск, собираетесь разъезжаться по уездам, где, как мы только что говорили, у нас еще отсталости, некультурности бездна. А в то же время в Москве заседает V Конгресс Коминтерна, который представляет собой в перспективе, в задачах, в целях – высшее, что дала до сих пор человеческая культура. И вот секретарь уездного комитета партии одной рукой держится за этот самый Конгресс Коминтерна, за Коммунистический Интернационал, за мировую революцию, а другой рукой поднимает тяжелую ношу, ношу отсталости, нашей некультурности. Тут подъем происходит очень медленно, измеряется миллиметрами, и есть в этом положении две опасности: с одной стороны, оторваться от далеких революционных задач, которые охватывают весь мир, и дать себя засосать повседневной культурной, мелкой, на девять десятых, скажу прямо, крохоборческой работе, – работе, которая в сумме своей должна создать новый общественный слой, с другой стороны – остаться в области общественных революционных перспектив, т.-е. не приблизиться к деревне с ее повседневными задачами, нуждами и опасениями.

Да, товарищи, если уж пошло на сравнения, то, пожалуй, партию нашу можно сравнить с огромным подъемным краном с разветвлениями, и крючья этого крана нависают над уездом, над губернией, над волостью. Позвольте вас назвать уездными крючьями подъемного партийного крана. (Аплодисменты.) Я, товарищи, не сомневаюсь, что и крючья и кран сделаны из одного и того же доброкачественного, крепкого и закаленного материала. (Аплодисменты.) Это есть гарантия того, что в нынешних условиях, которые являются не самыми легкими, в какие история когда-либо ставила партию, а, наоборот, самыми трудными, партия с этими задачами, которые развертываются и перед отсталым уездом и перед революционным Парижем, Берлином, Лондоном, Нью-Йорком, справится.