«Правда» N 193, 27 августа 1924 г.

Усиление нашей партии, не столько ее численности, сколько ее влияния на беспартийных, с одной стороны, новый период революции, в который мы вступили, – с другой, ставят перед партией отчасти новые задачи, отчасти старые задачи в новой форме, в том числе и в области агитации и пропаганды. Нам надо очень внимательно и тщательно пересматривать наши орудия и средства пропаганды. Достаточны ли они по объему, т.-е. захватывают ли все те вопросы, которые нужно осветить? Находят ли они надлежащую форму изложения, доступную читателю и интересную для него?

Этот вопрос, в числе ряда других, составлял предмет обсуждения в кругу 25 московских агитаторов и организаторов-массовиков.[54] Их суждения, отзывы, оценки застенографированы. Я надеюсь вскоре весь этот материал использовать для печати. Товарищи-газетчики найдут там немало горьких упреков, и должен по чистой совести сказать, что большинство этих упреков, на мой взгляд, справедливо. Вопрос о постановке нашей печатной, в первую голову газетной, агитации имеет слишком большое значение, чтобы тут были допустимы какие-либо замалчивания. Нужно говорить начистоту.

Пословица гласит: «по одежке встречают»… Следовательно, нужно начать с газетной техники. Она стала, конечно, лучше, чем в 1919 – 1920 г.г., но она все еще крайне плоха. Неряшливость верстки, смазанность печати до последней степени затрудняют чтение газеты даже и хорошо грамотному читателю, тем более малограмотному. Газеты, предназначенные для широкого рабочего сбыта, как «Рабочая Москва» и «Рабочая Газета»,[55] печатаются крайне плохо. Разница между отдельными экземплярами (оттисками) очень велика: иногда газету можно прочитать почти всю, а иногда не разберешь и половины. Оттого покупка газеты становится похожа на лотерею. Вынимаю наугад один из последних номеров «Рабочей Газеты». Заглядываю в «Детский Угол»: «Сказка об умном коте»… Прочитать совершенно невозможно, до такой степени печать смазана: это для детей-то! Надо сказать прямо: техника наших газет – позор наш. При нашей бедности и нужде в просвещении мы умудряемся нередко четверть, а то и половину газетного листа испортить, размазав типографскую краску. У читателя такая «газета» вызывает прежде всего раздражение, у менее развитого читателя – утомление и апатию, у более культурного и требовательного – скрежет зубовный и прямо-таки презрение к тем, кто позволяет себе подобное издевательство над ним. Ведь кто-то пишет эти статьи, кто-то их набирает, кто-то их печатает, – а в результате читатель, «пальчиком водя», разбирает из пятого в десятое. Стыд и срам! Последний съезд нашей партии обратил на вопрос о типографском деле особое внимание. И спрашивается: до каких же пор будем мы все это терпеть?

«По одежке встречают, по уму провожают». Мы уже видели, что сквозь плохую типографскую одежку иной раз трудно бывает добраться до «ума». Тем более, что на пути еще стоят расположение газетного материала, верстка и корректура. Остановимся только на корректуре, так как она у нас особенно плоха. Не только в газетах, но и в научных журналах, – особенно в журнале «Под знаменем марксизма»! – у нас нередки совершенно чудовищные опечатки и искажения. Лев Толстой когда-то говорил, что книгопечатание есть орудие распространения невежества. Конечно, это высокомерно-барское утверждение в корне ложно. Но оно, – увы! – частично оправдывается… корректурой нашей печати. Этого тоже терпеть нельзя! Если типографии не располагают необходимыми кадрами хорошо грамотных, знающих свое дело корректоров, то нужно эти кадры совершенствовать за делом. Нужны повторительные курсы для нынешних корректоров, в том числе курсы политграмоты. Корректор должен понимать текст, который он корректирует, иначе он не корректор, а невольный распространитель невежества; печать же, вопреки утверждению Толстого, есть орудие просвещения, – должна им быть.

Подойдем теперь ближе к содержанию газеты.

Газета существует прежде всего для того, чтобы связывать людей вместе, сообщая им о том, что где творится. Таким образом, свежая, обильная, интересная информация (осведомление) составляет душу газеты. Важнейшую роль в газетной информации нашего времени играют телеграф и радио. Поэтому читатель, привыкший к газете и знающий ее назначение, первым делом набрасывается на телеграммы. Но, для того чтобы телеграммы по праву заняли первое место в советской газете, нужно, чтобы они сообщали о фактах значительных и интересных, притом в такой форме, которая понятна массовому читателю. Однако этого-то у нас и нет. Телеграммы наших газет составляются и печатаются в выражениях, обычных для «большой» буржуазной прессы. Когда следишь за телеграммами изо дня в день в некоторых наших газетах, то получаешь впечатление, что товарищи, заведующие этим отделом, сдавая свежие телеграммы в набор, совершенно не помнят, что они сдавали вчера. Каждодневной преемственности в работе нет совершенно. Каждая телеграмма похожа на какой-то случайный осколок. Пояснения к ним имеют случайный и по большей части непродуманный характер. Разве что против имени каких-нибудь иностранных буржуазных политиков редактор отдела напишет в скобках: «либ.» или «конс.» Это должно означать: либерал, консерватор. Но так как три четверти читателей этих редакционных сокращений не поймут, то пояснения лишь пуще сбивают их с толку. Телеграммы, сообщающие, например, о болгарских или румынских событиях, идут у нас обычно через Вену, Берлин, Варшаву. Названия этих городов, поставленные во главе телеграмм, совершенно сбивают с толку массового читателя, который и без того крайне слаб в географии. К чему я привожу эти детали? Да все к тому же: они лучше всего показывают, как мало мы, при стряпаньи наших газет, вдумываемся в положение низового читателя, в его потребности, в его беспомощность. Обработка телеграмм есть в рабочей газете самое трудное и ответственное дело. Она требует внимательного, кропотливого труда. Нужно обдумать важную телеграмму со всех сторон, придавая ей такую форму, чтобы она непосредственно примыкала к тому, что читательская масса более или менее уже знает. Необходимые пояснения нужно предпослать телеграммам, объединяя эти последние в группы или сливая их воедино. Какой смысл имеет жирный заголовок в две-три или более строк, если он только повторяет то, что сказано в самой телеграмме? Сплошь да рядом эти заголовки только сбивают читателя. Простое сообщение о второстепенной стачке нередко озаглавливается: «Началось!» или: «Развязка приближается», тогда как в самой телеграмме глухо говорится о движении железнодорожников, без указания причин и целей. На другой день об этом событии ни слова; на третий также. Когда читатель в следующий раз находит над телеграммой заголовок: «Началось!», он уже видит в этом несерьезное отношение к делу, дешевое газетное ухарство, и его интерес к телеграммам и к газете угасает. Если же заведующий отделом телеграмм твердо помнит, что он печатал вчера и третьего дня, и стремится сам понять связь событий и фактов, чтобы пояснить эту связь читателю, то телеграфная информация, даже и очень несовершенная, получает неизмеримое воспитательное значение. У читателя в голове постепенно оседают прочные фактические сведения. Ему все легче и легче понимать новые факты, и он приучается искать и находить в газете первым делом наиболее важную информацию. Читатель, который научится этому, сделает тем самым крупнейший шаг на пути культурного развития. Нашим редакциям надо приналечь на отдел телеграфной информации всеми своими силами и добиться того, чтобы он был поставлен, как следует быть. Только таким путем – давлением и показом со стороны самих газет – можно постепенно воспитать и корреспондентов Роста.