Товарищи, едва начав, я уже дважды или трижды употребил слово «культура». Что же это такое – культура? Культура есть совокупность знания и умения, – всего знания и всего умения, накопленного человечеством за всю свою предшествовавшую историю. Знание для умения! Знание всего того, что нас окружает, для того чтобы уметь изменить то, что нас окружает, – изменить в интересах человека. Разумеется, существуют на свете определения науки и культуры совсем другие, идеалистические, отвлеченные, высокопарные, насквозь лживые, связанные с «вечными истинами» и прочей мишурой. Все это мы отметаем. Мы приемлем конкретно-историческое, материалистическое определение культуры, которому нас учит марксизм-ленинизм. Культура есть сочетание умения и знания исторического человечества (народов, классов). Знание вырастает из практики человека, из его борьбы с силами природы; знание служит для улучшения этой практики, для расширения способов борьбы со всякими препятствиями, для повышения могущества человека. Если мы так оценим понятие культуры, то нам легче будет уразуметь, что такое ленинизм. Ибо ленинизм есть тоже знание и умение – и тоже знание не для знания, а для умения. В этом смысле, и не только в этом, ленинизм является выводом и высшим увенчанием всей предшествующей культуры человека. Ленинизм есть знание (и умение) того, как культуру, т.-е. все накопленное в предшествующие века знание и умение, повернуть в интересах трудящихся масс. Вот что такое в основе своей ленинизм. У человечества есть огромные завоевания во всех областях. Если б не было их, нельзя было бы и говорить о коммунизме. Самым основным из этих завоеваний является техника – опять-таки знание и умение, направленные для непосредственной борьбы с силами природы, для подчинения их человеку. На основе техники вырастают классы, государство, право, наука, искусство, философия и пр. и пр. – целая иерархия приемов и методов знания и умения. Многие из этих областей и методов культуры полезны человеку вообще, поскольку они подчиняют ему природу. Но есть среди знаний и умений такие, – и их немало, – которые полезны только эксплуататорскому классу, т.-е. имеют совершенно специальную цель: поддерживать эксплуатацию, украшать ее, прикрывать, маскировать, – и, следовательно, должны быть отброшены в дальнейшем развитии человечества. В частности, мы отметем, как я уже сказал, идеалистически-высокопарное, полурелигиозное истолкование культуры, которое также вырастает из классового господства и служит для прикрытия того факта, что культура составляет монополию имущих, служит, в первую голову, для услаждения господствующего класса. Ленинизм состоит в смело-революционном и в то же время глубоко деловом подходе к культуре: он учит рабочий класс выделять из гигантских накоплений культуры то, что рабочему классу нужнее всего сегодня для его социального освобождения и для переустройства общества на новых началах. Ленинизм есть знание строения общества и его развития и умение ориентироваться в исторической обстановке каждого данного часа, дабы правильно и умело, как можно глубже, воздействовать на среду, на общественную жизнь в интересах пролетарской революции – в странах капитализма, в интересах социалистического строительства – у нас. Такова сущность ленинизма. Эту сущность должен понять и претворить в себе каждый учитель, каждый рабкор, каждый ликвидатор неграмотности, каждый библиотекарь, если они хотят быть не просто чиновниками советского государства, а сознательными работниками культуры, которые должны с книгой, статьей, газетой проникать все глубже и глубже в массы, как углекоп с киркой проникает во все более и более глубокие пласты угля.
В этом смысле надо сказать, что всякая работа, которую мы сейчас выполняем в области хозяйства и просвещения, как бы частична эта работа ни была, может и должна входить в рамки ленинского метода ориентировки в данных условиях и ленинского метода воздействия на эти условия. Основная задача нашего государства, в котором у власти стоит рабочий класс, поддерживаемый всем, что есть сознательно-мыслящего среди нашего многомиллионного крестьянства, заключается в использовании всех завоеваний культуры для материального и духовного подъема масс. Наша страна представляет собой ныне государственно-организованный ленинизм. Это первый такого рода гигантский опыт в истории, совершаемый не кружковым путем, не в подполье, как нам приходилось бороться в свое время, не в виде революционных партий, борющихся за власть, как это сейчас происходит в капиталистических странах, а в виде государственной организации, применяющей метод марксизма-ленинизма, для того, чтобы использовать всю накопленную культуру в целях переустройства общества на социалистических основах.
Когда мы это государство под руководством Владимира Ильича создавали и общими усилиями создали вчерне, то тут мы только впервые прощупали настоящим образом, насколько мы отстали, насколько мы мало культурны. И элементарнейшие культурные задачи встали перед нами во всем своем объеме и во всей своей конкретности.
Можно спросить, – меня об этом недавно спрашивали, – чем же объяснить, что в нашей культурно-отсталой стране коммунистическая партия управляет государством, тогда как в высококультурных странах, как, например, в Англии, она представляет пока еще очень слабую величину? На вопрос этот я ответил в другом докладе.[31] Здесь скажу лишь самое необходимое. При поверхностном, беглом взгляде на вопрос может получиться то впечатление, что коммунизм как будто находится в обратно пропорциональном отношении к культурному уровню страны, т.-е. чем выше культурный уровень, тем слабее коммунизм, и наоборот. Конечно, если бы этот вывод был верен, то он означал бы смертный приговор для коммунизма, ибо коммунизм непримиримо враждебен толстовскому и всякому иному отрицанию культуры: его судьба целиком связана с судьбой культуры. «Вот вопрос, который мучит нас», – писала мне учительница, и можно понять психологию интеллигента, подходящего постепенно, с сомнениями и колебаниями, к коммунизму и мучающегося вопросом о взаимоотношении между коммунизмом и культурой. Но и здесь, товарищи, именно ленинизм, т.-е. теоретическое обобщение и практический метод того же коммунизма, дает нам ключ к пониманию этого противоречия. Почему мы раньше овладели властью в России, мы, коммунисты? Потому что имели более слабого врага – буржуазию. Чем она была слаба? Она была не так богата и не так культурна, как английская буржуазия, располагающая гигантскими накоплениями, и денежными и культурными, а также гигантским опытом обработки и политического подчинения народных масс, что дало ей возможность надолго, как указывает опыт, задержать классовое пробуждение и политическое самоопределение пролетариата. Если мы оказались временно, – а мы оказались, это можно признать и без комчванства, – дальновиднее, крепче, умнее рабочих партий передовых стран, то не своим только российским умом, а опытом рабочего класса всего мира, обобщенным теорией марксизма, теорией и практикой ленинизма. Но почему именно мы этот опыт обобщили и претворили в дело? Потому что над нами не было гипноза могущественной буржуазной культуры. В этом было наше революционное преимущество. Наша буржуазия была таким жалким историческим последышем, что все большое, все крупное во всех классах за последние десятилетия тяготело не к буржуазии, а к трудящимся. Чернышевский был не с буржуазией, а с крестьянством и с рабочим классом, поскольку его отличали от крестьянства. Величайший человек, созданный новой историей – Ленин, – возглавил у нас не мелкобуржуазных якобинцев, как было бы с ним, если бы он родился в XVIII столетии во Франции, а революционный пролетариат. Таким образом, исторически запоздалый, жалкий, выморочный характер нашей буржуазии обусловил большую независимость и отвагу, большую широту размаха авангарда рабочего класса. Но когда, благодаря этому, мы оказались первыми у власти и просмотрели наследство, которое мы получили от царизма и побежденной буржуазии, то оказалось, что наследство это в высшей степени скудное. Конечно, мы и раньше знали, до революции, что наша страна отсталая, но практически мы это прощупали как следует быть только после завоевания власти, после Октября. А как обстоит на этот счет дело в Европе? В Европе пролетариату несравненно труднее прийти к власти, ибо враг сильнее, но, когда он придет к власти, ему будет несравненно легче строить социализм, ибо он получит гораздо большее наследство. Большая культура, более высокая техника, – они, в конце концов, скажутся. Если мы раньше пришли к власти, чем английский пролетариат, то этим еще вовсе не сказано, что мы раньше придем к полному социализму, а тем более к коммунизму, чем английский пролетариат. Нет, в плоскости политики мы, благодаря историческим особенностям нашего развития, опередили рабочий класс всех других стран, но уперлись затем в собственную культурную отсталость и вынуждены двигаться вперед медленно, по вершочкам. Когда английские рабочие придут к подлинной власти, не в виде меньшевистского правительства Макдональда, а к диктатуре пролетариата? Будет ли это через 5 лет или через 10 лет, предсказать трудно. Ну, а сколько нам еще нужно времени, для того чтобы обучить все население грамоте и обеспечить его книгой и газетой? У нас неграмотного взрослого населения в европейской части нашего Союза значительно больше половины, кажется, около 57 %. Я вот недавно читал, что в Москве 20 % неграмотного взрослого населения, значит 1/5 часть. Будем об этом помнить твердо! У нас в Москве заседает сейчас – и в этом наша гордость! – V Конгресс Коммунистического Интернационала,[32] приезжают к нам лучшие борцы всего мира учиться – и есть чему учиться в школе Ленина! – а в то же время идешь по московской улице, видишь – 5 человек прошло, и говоришь себе: в среднем один среди них безграмотный. Вот наша революция со всеми своими противоречиями! Можно выразиться образно так. У европейского пролетариата под ногами почва культурная, ну, скажем, асфальт сплошной. Но хозяин европейской улицы – буржуазия. Она проводит на этом асфальте мелом черту (буржуазная законность!) и говорит: вот здесь имеешь право ходить, а здесь нельзя. И там, где нельзя, это раз в 90 или в 99 больше, чем там, где можно. Ничего не поделаешь: у нее власть, своя рука владыка. Кроме того, у рабочего класса капиталистических стран и ноги-то изрядно связаны (полиция, суды, тюрьмы), чтобы не переходил запретной черты. Итак: под ногами – асфальт, но ноги связаны, и пути заказаны. Мы в этом смысле свободны. Власть у нас в руках рабочего класса. Нет такой меры в интересах трудящихся, в области ли хозяйства или культуры, нет такой меры, которой мы не смели бы провести. Мы все смеем. Над нами хозяина нет. Упираемся мы только в отсталость и недостаток средств. Ноги у нас свободны, не связаны; мелом нам дороги никто не предписывает, но под ногами у нас не асфальт, а проселок, да еще пересеченный оврагами и лужами. Ясное дело, что скорость нашего пути в первые годы не может быть большой. Работа наша должна быть архи-упорной. А тем временем, глядишь, и английский пролетариат ноги-то себе развязал. Раз он буржуазию сбросил, пути ему открыты. А под ногами у него асфальт. Поэтому лет через 15 – 20, – конечно, сроки я называю лишь примерные, – этот самый английский пролетариат, консерватизм которого мы ныне браним столь часто и вполне основательно, – глядишь, он нас в области социалистического строительства опередил. Мы, конечно, в обиде нисколько не будем. Сделайте ваше одолжение, опережайте, мы давно дожидаемся, и вы и мы только выиграем. (Смех. Аплодисменты.) Я, товарищи, говорю об этом уж, конечно, не затем, чтобы обескураживать вас и самого себя громадностью задач, которые стоят перед нами, а для того чтобы методом ленинизма объяснить противоречия между нашими политическими достижениями и нашими сегодняшними культурно-хозяйственными возможностями. Понять эти противоречия, значит найти путь к их устранению. Будем помнить, что в ленинизме знание есть всегда кратчайший путь к умению.
