Но в тот день, в тот час, когда будет во главе страны стоять такая власть, в которой каждый рабочий, по крайней мере, каждый честный, неразвращенный рабочий будет видеть свою собственную власть, он скажет: эта власть меня не обманет, не обокрадет, Пешехонов меня не предаст, – скажут рабочий, крестьянин, солдат. И когда Пешехонов – не как земский статистик и не как полуминистр, ибо в настоящее время он полуминистр, а как полноправный министр, скажет рабочему классу: у нас столько-то угля, столько-то чугуна, на этом фундаменте могут работать такие-то заводы, в кассах государства столько-то средств, в банках столько-то денег, ты можешь получать такую-то заработную плату и такое-то количество продуктов, тогда каждый сознательный рабочий будет чувствовать себя по отношению к правительству так, как чувствует себя, скажем, стачечник по отношению к управлению своего союза; он требует увеличения субсидии, а союз говорит: вот моя касса, мои книги, больше не могу дать. Пока же будут сидеть Шингаревы,[121] Терещенко, Львовы и Коноваловы, кадеты или может быть правее кадетов, рабочий класс будет говорить: это ставленники капиталистов, я им не верю и буду добиваться максимума того, что я могу получить. Это вполне естественная психология.

Я должен сказать то же самое и по поводу всех остальных вопросов. Через две недели или через месяц все вопросы станут перед вами еще острее, чем стоят сегодня, и выход нужен будет еще более героический, чем сегодня. Я возьму один пример, товарищи. Представьте себе демобилизацию русской армии при нынешнем правительстве, правительстве примирительной камеры, абсолютно недееспособной, когда русские солдаты, которые участвовали в войне и мечтали о земле, ринутся лавиной в деревню и застанут неразрешенной по существу ликвидацию помещичьего владения, когда русский солдат не сможет доехать до своей деревни, будет сталкиваться с расстройством железнодорожного аппарата, будет голодать, не сможет получить продовольствия, какие могут быть тогда тягчайшие осложнения, тягчайшие конфликты. Вы скажете, нужна дисциплина. Правильно, дисциплина нужна, но кого и над кем?

Когда товарищ Дан[122] говорил, что будто бы представители социалистов-революционеров интернационалистов отрицали необходимость крепкой революционной власти – это неверно. Никто из нас не отрицает необходимости крепкой революционной власти. Вопрос, чья власть и над кем. Власть ли князей Львовых или тех людей, которые стоят за их спиной, над рабочей демократией, или власть рабочей демократии над всеми ее частями, над всем народом? Вот как стоит вопрос, товарищи. Я говорю, что в момент демобилизации нам нужна будет крепчайшая власть. Когда сейчас солдат дезертирует из армии или устраивает бесчинства на железнодорожной станции или громит хлебный магазин, он чувствует себя бунтарем, до известной степени стачечником против власти, которая стоит над ним.

Если же над ним будет стоять власть, которая вышла из Советов Рабочих Депутатов, крепкая власть, то ослушник будет иметь психологию не стачечника, а штрейкбрехера, стачколома. Нужно воспитать и создать такое общественное мнение, что вот, рабочие, крестьяне и солдаты, это есть ваша собственная власть, – а сейчас власть в руках Львовых, Коноваловых или завтрашнего Третьякова, и никакими речами, никакими воззваниями, как бы они ни были красноречивы, вы ничего не достигнете, ибо у русского рабочего и мужика крепко стоит в мозгу, что означали для него эти классы в течение столетий, какое рабство и какое унижение, и вы ничего не достигнете, несмотря на посредство всех министров-социалистов, потому что рабочие массы не будут считать это правительство своим правительством ни в одном вопросе.

Поэтому так называемые левые агитаторы, которые подготовляют завтрашний день русской революции, которые поддерживают, несмотря на вашу политику, – которую я считаю ошибочной, – поддерживают весь авторитет Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, действуют правильно, ибо они говорят: политика Советов сегодня ошибочна, но вся полнота власти должна быть передана им, воздействуйте на них в этом направлении и помните, что у вас нет других революционных организаций, кроме этих Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. И потому, товарищи, что политика половинчатости, политика примирительной камеры оказывается бессильной, она грозит увлечь в бездну непопулярности, враждебности и авторитет Советов. Я смею думать, что мы своей работой не подрываем ваш авторитет, а являемся необходимой составной частью в подготовлении завтрашнего дня.

Тут говорят о захвате власти кружками и кучками. Это неверно. На всяком митинге, на всяком собрании, где я бываю и где спрашивают меня, нужно ли сейчас уходить из Совета, не подчиняться Советам, воевать с ними, рвать с правительством – я отвечаю: нет, мы недовольны правительством, мы недовольны Советами, но нельзя взять власть в свои руки, пока сам Совет Рабочих Депутатов не придет через переработку своего внутреннего сознания к пониманию того, что в эту критическую эпоху на нем лежит долг взять на себя ответственность за все проклятое наследие царизма и за углубление военной разрухи первым либеральным правительством.

Только Советы Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов способны еще внести элемент действительно творческой, революционной дисциплины в сознание изголодавшейся и уже начинающей отчаиваться массы и только он способен, товарищи, не считаясь с интересами частной собственности, разрешить наиболее неотложные наши задачи. Та политика, которую ведут многие министры, утверждающие, что все разрешит Учредительное Собрание, это, товарищи, политика ложная, это по существу либеральная политика. Учредительное Собрание многое разрешит, но его нужно подготовить, нужно создать условия его осуществимости, а эта обстановка разрухи, обстановка растущего недоверия к недееспособной власти может подкопать самую возможность созыва Учредительного Собрания. И черные вороны четвертой Государственной Думы совсем не так наивны, они стоят на своем классовом посту. Их ставленники в министерстве саботируют творческие усилия Пешехоновых, берут измором русскую революцию, продовольственное дело, аграрное дело, промышленное дело, дипломатическое дело. Во всех областях ведется политика измора, политика истощения, подрыва авторитета власти и доверия к ней. Она идет справа, а те стоят начеку в своем Таврическом дворце и ждут, по выражению Кринского, момента, когда массы отчаются и скажут: хотим старого царя, твердой октябристской власти. Тогда явится Родзянко, тот самый Родзянко, на котором есть отблеск русской революции и портреты которого висят в деревнях, как отца нового Временного Правительства; поставит он своего Гучкова, и тогда мы будем иметь подлинную крепкую власть, власть, которая в один куль свяжет вас из правого крыла, и нас – из левого.

Товарищи, я вас не надеюсь сегодня переубедить – это было бы слишком дерзкой мыслью с моей стороны, но то, чего я хотел бы достигнуть сегодня – это пробудить в вас мысль, что если мы делаем вам оппозицию, то не из враждебных, не из вредных, не из каких-нибудь корыстных фракционных побуждений, а потому, что мы, как и вы, болеем теми же болячками, страдаем всеми страданиями революции. Но мы видим другие ответы, чем вы, мы твердо убеждены, что если вы утверждаете сегодняшний день русской революции, то мы подготовляем для вас ее завтрашний день. Мы мобилизуем наиболее революционное левое крыло, и если политика двоебезвластия, безвластия Совета и правительства приведет к контрреволюционному кризису, и Гучковы вместе с Родзянками придут выметать революцию вон, то вы, товарищи, увидите, что мы из левого крыла были не последними в борьбе вместе с вами, что мы также отстаивали развитие и углубление завоеваний революции.

«Вперед» N 3, 28 июня 1917 г.

Троцкий цитирует ту фразу из речи Милюкова, произнесенную последним в частном совещании Государственной Думы, в которой он сопоставил, говоря о Роберте Гримме,[123] Ленина и Троцкого с Колышко.[124] Троцкий говорит: