Итак, в тринадцать лет я осиротел. Родители мои умерли в одночасье; других родственников я не имел, а посему оказался на улице — ибо дом пришлось продать за долги. Кстати, о долгах: в Мандхатту есть закон — если ты не возвращаешь долг вовремя, у тебя отбирают все, что есть, — все! Пусть даже это «все» по стоимости намного превышает сумму долга. Если же ты нищ, то окончишь жизнь в яме. Бак полагает, что сие справедливо, а я полагаю, что Бак ублюдок и… Видишь, сколько лет прошло, а я до сих пор волнуюсь, вспоминая о странных, нелепых и жестоких порядках Мандхатту…
— Наплевать на Мандхатту, Ганимед! — нервно выкрикнул Шениро. — Говори о Кармашане!
— Да, я как раз собирался… В то время он уже был известен как знаменитый разбойник — кстати, и за пределами Вендии. То его видели в горах с шайкой таких же головорезов, то на пиратском судне, то в темных городских закоулках… Не могу сказать, правда то, нет ли — сам я видел его только в Мандхатту и только в образе невозможного придурка. Физиономия его всегда была скособочена, глаза блуждали и редко останавливались на предмете, но если уж останавливались… О, то был взгляд удава, кобры или еще какой подобной гадины.
Поведения он был самого что ни на есть легкомысленного (и все же в итоге выяснялось: он ничего не делал зря, а все только на пользу — себе, разумеется). Ночами он переодевался в женщину, напяливал на голову накладные волосы и выходил из дому; виляя бедрами, шел в один из тайных домов, где предавался веселию и разврату; бывало, потом по городу шли слухи о задушенных, зарезанных и отравленных — причем именно в том доме, где провел ночь он. Да и я сам несколько раз сидел за одним столом с ним… Кажется, Конан, ты не видал его прежде?
— Никогда, — помотал головой варвар.
— Но ищешь его. Значит, тебя должен заинтересовать мой рассказ о его внешности и поведении. Так вот, у него была странная привычка (после я слыхал, что он так и не сумел избавиться от нее): порою в самый неподходящий момент он разражался полубезумным хохотом, совершенно беспричинным; он дергался, хрипел и пускал слюни, затем вдруг замолкал и вновь становился весел и любезен. Признаюсь, меня охватывала дрожь при первых же звуках этого хохота… Да и остальных, я замечал, тоже…
Однажды мне привелось стать свидетелем злодейского убийства, свершенного Кармашаном…
— Погоди, Ганимед. — Старик Льяно улыбнулся Конану, как бы прося извинить его за то, что прерывает интересующее гостя повествование. — Мы-то знаем, но наш друг — еще нет. Ты забыл рассказать о том, как сам попал в окружение этого разбойника.
— Ах, да… Ну, сие было совсем нетрудно. После того, как родители мои переселились в мир иной, я жил на улице. У одинокого мальчика есть три способа выжить: работать, воровать и — найти себе богатого покровителя. С прискорбием замечу, Конан, что внешность моя тогда доставляла мне много хлопот. Мужи разных сословий и возрастов крутились возле меня, манили деньгами и красивой одеждой, но — по природе своей мне противно это занятие, а потому самый последний приведенный мною способ выжить я отверг сразу.
Что касается способа первого, то в Мандхатту и для взрослого не было работы, что уж говорить о мальчике… Да, я выполнял всякие мелкие поручения базарных торговцев, получая от них плату куском хлеба, тумаком или медяком, причем медяком редко… Конечно, я голодал. И вот в один прекрасный день (сейчас-то я понимаю, что не такой уж прекрасный он был) мне удалось стянуть кошель с пояса одного богача, пришедшего на базар в поисках змеиной кожи для платья дочки. Целую луну я проедал эти деньги, прикармливая других уличных мальчиков, а потом веселая жизнь кончилась, и я опять оказался на базаре… Короче говоря, я избрал второй способ выжить, то есть стал воровать.
В Мандхатту в то время не было ни одного вора или бандита, который избежал бы встречи с Кармашаном. Так случилось и со мной. Как-то вышла такая история: только я сунул руку в карман — чужой карман, конечно, — как человек в белой с красными квадратами куртке городского стражника схватил меня за шиворот и поволок… О, я думал, в темницу, но все оказалось гораздо хуже… Мнимый стражник был в свите Кармашана и тащил он меня к нему же.
Далее следуют довольно скучные подробности. Скажу только, что некоторое время я продолжал воровать, и теперь уже делил добычу — на две неравные части. Как ты понимаешь, меньшая доставалась мне, а большая — ему… Ну, да это закон…
Вернусь к убийству. Вот уже почти год я входил в свиту Кармашана. То он поручал мне выследить заезжего купца, то передать его распоряжение шайке разбойников, обитавших в предместье. (И он и они усиленно делали вид, что никакого отношения друг к другу не имеют. На самом деле имели, и самое прямое — Кармашан был их главарем. От него они получали приказания, ему доставалась львиная доля награбленного и прочая и прочая.)
Иногда он брал меня и других приближенных на ночные забавы, что устраивали для него тайные дома. И сейчас у меня делается гадко на душе, когда я вспоминаю эти разгулы, удивительные и отвратительные по своей широте и распутству. Там Кармашан плясал и пел (опять же как полоумный), грязно приставал к мужчинам и женщинам, пил в три горла и вел себя… О-о-о… Знаешь, я слышал однажды, что человек, который притворяется сумасшедшим, в конце концов обязательно им и станет. Сдается мне, в случае с Кармашаном все так и вышло. Не буду говорить здесь о том, как он поливал вином головы своих ближайших соратников по бандитскому ремеслу, как швырял в них и в купленных на ночь девиц и юношей обглоданные кости, как… Нет, не хочу вспоминать.
То, что я все-таки вспомню, произошло в одну из таких ночей. Поначалу она ничем не отличалась от предыдущих — пили, орали, развратничали и дрались: вот обычное времяпрепровождение этих людей. Но в середине ночи Кармашану вдруг (я говорю «вдруг», потому что он редко этим увлекался) пришло в голову сыграть в кости. Джантра — его близкий друг (хотя мне неприятно употреблять это слово в отношении двух ублюдков, но другого я сейчас не подберу), этот Джантра, одноглазый бандит огромного роста, который был привязан к Кармашану так, как бродячий пес привязывается к человеку, подобравшему его на улице, как раз-таки любил играть в кости, а посему с удовольствием уселся за стол вторым. Третьим и четвертым были два парня из той же свиты.
Игра началась. Пока пили бутыль вендийского белого, жуткой отравы, выигрывал Кармашан. Потом удача перешла к одному из парней, потом к Джантре, потом снова к Кармашану… Дальше я не смотрел, однако знаю, что в конце игры Джантра выиграл на пять золотых больше, чем его друг Кармашан.
Ни тот, ни другой, будучи ужасными скупердяями в обычной жизни, не жмотничали на ночных забавах, а поэтому лишь посмеялись малой разнице в выигрыше и разом спустили все до последней монеты на вино и девиц. Тут я забился в угол и дальше наблюдал за происходящим уже оттуда: пока Кармашан играл в кости, шуму в зале было не больше, чем на базарной площади с утра, когда же он закончил и отвалился на скамье, поднялся такой гвалт, что мне казалось, сейчас у меня расколется голова на две, а то и четыре части. Обнявшись с Джантрой, Кармашан заскакал по столам, пиная бутыли и блюда, плюя на макушки гостей и громко портя воздух. Потом он оттолкнул Джантру, коршуном кинулся на здоровяка средних лет и… Фу, описывать эту сцену у меня нет охоты.
Разврат закончился только перед рассветом. Повсюду я видел бледные лица с синими кругами под глазами, тяжелый дух стоял в зале и чуть не паром вырывался из дверей. Кажется, я уснул — ненадолго. Затем очнулся, огляделся и порадовался тому, что никто не заметил меня в моем-темном углу. Шум почти смолк; вялые выкрики тех, кто еще держался на ногах, смешались с храпом тех, кто уже уснул. Только Кармашан был вполне бодр и озирался кругом в надежде натворить что-нибудь еще. Он прошел по залу, заглядывая в пьяные физиономии собутыльников, порылся в их карманах и сумах, потом вернулся к своему месту. Дальше помню только, что он достал из-за голенища высокого сапога кинжал, подошел к Джантре, который спал, уронив голову на стол, и преспокойно вонзил клинок ему в шею по самую рукоять. Джантра умер сразу. А Кармашан захихикал мерзко, слизнул с лезвия кровь своего друга, пожал плечами и убрался из зала вон.
