О Жене.

«…если бы не любовь Пастернака к этой женщине, если бы не безупречное душевное благородство ее писем и не идеальный сын, которого она вырастила… »

БЫКОВ Д.Л. Борис Пастернак. Стр. 184.

Начнем сначала. Женщины этой Пастернак не любил. Женился без любви, очень себя за это корил и ждал кар. Некоторых – веснушчатость сына – считал, что дождался.

Второе. Письма Жени, может, иногда и ровны, обтекаемы, затаенны по части уколов, но когда ей хоть что-то свое надо отбить, она не церемонится: у нее и «гнусность», и «спущенные штаны», и сам Быков находит и удивляется: «эгоизм вообще мелькает с частотой частокола» (Там же. Стр. 248).

«Эгоизм» – для самоотверженного и отстаивающего свои интересы только в силу сознания ответственности перед собой и перед Тем, кто в него – эгоиста – вдохнул дар Пастернака. Ее письма с той полнотой, как пастернаковские в его «полном» собрании сочинений, не приведены, но есть их отголоски в письмах еще настоящего или уже бывшего мужа: «<> я терпеть не могу этой фурии и не от нее ждал письма» (Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак. Переписка… Стр. 177). «Написано оно неприятным, чужим, ОПАСНЫМ человеком. Не надо мне его. <> ДЛЯ МЕНЯ письмо твое – развод» (Там же. Стр. 174). «1926 год. Мне было очень трудно матерьяльно, как раз в то время, когда ты с такой обидой и горячностью сомневалась в моих заботах о вас» (Там же. Стр. 407). (1938 год, Женя в свадебном путешествии в Крыму, шлет благородные письма.)

Женя любила свой разбившийся брак и любила Пастернака как пару себе.

«Сам он <> говорит о ее образе „мстительницы, кара-тельницы суровой, неумолимой госпожи“ – веет Захер-Ма-зохом».

БЫКОВ Д.Л. Борис Пастернак. Стр. 184.

«Должна страдать любящая женщина, которую поработили. Но должна страдать и нелюбящая, которую сделали госпожой».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 155.

Нелюбящая страдает от того, что определить бы сам Киркегор не додумался: бесится с жиру, от попустительства. Борис Пастернак грешил – смотрел за женой плохо.

К масштабу личностей. Как мало надо понимать в Пастернаке, чтобы считать Женю Лурье вровень ему ростом. Делают это, как правило, по сравнению с Зинаидой Николаевной. Быть посерее личиком – не сжечь раскаленное нездешней красотой лицо в обугленную и разбитую головешку, уметь тихо – без выброса на люди – просеменить всю жизнь подле, выдавая за общность, пачкать краской – будем справедливы – мило, женственно, профессионально, – возможность образования выбивалась даже в дни совершающегося развода – это все значит быть с ним вровень? не бросить художества, как бросила музыку Зинаида Николаевна – потому что это было слишком большое очарование, а она уже не хотела никого очаровывать? уметь очаровывать посторонних, чужих (а родных людей у нее уже не было – не отказался только сын)? Сама она думала именно так и попробовала потягаться с ним, написала письмо. Он ответил. «Будь в моих границах; знай столько языков, сколько я, стольких людей, как я, не буди моего самолюбья, моей ревности. Ужасное письмо. …Я тебя не удерживаю».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 175.

Тогда она придумала печального банкира, Фейхтвангера. Проиграла.

Никакая женщина никого не выбирает. Она только готовится к выбору, чтобы ее выбрал тот, кого бы выбрала она. Кого могла выбирать Соня Берс, молоденькая барышня Софья Андреевна – по жесткому немецкому воспитанию она называлась для всех молодых людей своего круга только так? Кроме друзей братьев, воспитанников училища правоведения, выбрать она могла, по старинному знакомству со стороны матери, незаконной ветви близкого Толстым семейства, и молодого графа Толстого, как сделала ее старшая сестра Лиза (помните Веру из «Войны и мира»?): «две гувернантки <> по очереди напевали старшей сестре, что граф увлечен ею. <> Лиза сначала равнодушно относилась к сплетням, но понемногу и в ней заговорило <> сердце».

Так же могла выбрать и Сонечка. И что? Выбор, сделанный в том круге, который уже предварительно выбрал мужчина, – это еще хуже, он оставляет ей еще меньше свободы. Хотя: «Я достойна такого-то, я даю ему знак» – действительно, это очень много. Срабатывает очень часто, но к выбору женщины отношения не имеет. Мужчину расхолаживает – согласная на него женщина автоматически переходит в разряд тех, которых не нужно добиваться, а значит, надо поскорее распрощаться. Если подобная история затягивается и затягивает, захватывает надолго обоих, то это тот самый счастливый случай, к которому не подготовишь никакими теориями. Лев Николаевич Толстой не был «выбором Софи». Любви ее страстной и преданной к нему на всю жизнь это нисколько не помешало. Не помешало и увлечению-посмешищу композитором (у нее тоже все писатели, композиторы) Сергеем Танеевым, после смерти самого (последние – они всегда самые) любимого сына Ванечки, лет в пятьдесят с хвостиком.

Такое случается часто, со вдовами – постоянно, женщины не видят особенной разницы в мужчинах. Она (Софья Андреевна) была выгоревшая, почти как Зинаида Николаевна, но Толстой был ей как каменная стена, и она билась, трепыхалась от своей тоски, не знала уж, что и придумать. Смотреть всем было неприятно. И все понимающему супругу, конечно, хотелось бы от жены большего мужества. Зинаиде Николаевне побиться головой было не об кого, и она окаменела сама. Эти истории не о любви. О любви – то, что во время невыбранного женщиной брака любовь возникает с тем большей вероятностью, чем рациональнее был выбор мужчины. Поэтому нигде не сказано, что любви женщины надо просить и что ее можно добиться. Удачно составившая партию Женя Лурье в 1942 году, через десять лет после разрыва с мужем и уходом его к другой, пишет письмо победившей орлицу горлице. Имя этой победы – любовь, она не могла не возникнуть, потому что эта история, пусть бледная, бесцветная, но была в жизни Пастернака и была задумана для чего-то. На небесах все истории записаны не в земной поступательной линейности, что-то там, может, и сзади наперед; движение есть – и ладно, ради него и затевалось. История любви Жени и Бориса рассказана с конца. В любви Жениной Пастернак уже не сомневается, но она ему уже не нужна.

Письмо из Ташкента. И Пастернак с Зиной, и Женя с Жененком в разных городах по эвакуациям; Пастернак на короткий срок вырывается из Чистополя в Москву, улаживает там разные дела, ходит по улицам, ездит на электричке, живет один, холостяком, разлюбивший двух жен вечный юноша, заслуживший свой поиск и свою юность. Ему очень плохо. «Если бы я был моложе, я бы повесился. Я не понимаю этой Москвы и людей кругом. Неужели никогда ничего не изменится?»

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 448.

В Москве, конечно, никогда ничего не изменится. Пастернак готовится к переменам в себе самом. Для него за четыре года произойдет много нового, он много увидит, и ему ничего не останется, как возродиться. Женя уже знает, к каким возрождениям он способен, и благодарна ему и за то, что она может стоять рядом с ним. «Ночью проснулась на мокрой подушке, из глаз сами собой лились слезы, не от горя, нет, какие-то теплые, радостные. Я годами привыкаю о тебе поменьше думать. И сегодня ночью я как-то ясно поняла, что очень хорошо удается выработать отношение к человеку, когда этот человек находится на одном месте, в одном состоянии. И вот он переезжает, возникает опять острое представление, и рывком тебя бросает к нему, ты следишь, ты все время видишь. Я могла бы в эту бессонную ночь написать тебе много горячих слов о своей преданности и о том, как близки и дороги мне твое состояние, твоя судьба и жизнь. А на таком далеком расстоянии, с мыслью, что, может, мы никогда не увидимся, это не стыдно и тебя ни к чему не обязывает».