«"Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка" – так называлась передовая „Правды“ от 26 октября 1958 года. <> „Все ясно, – сказала мама, открыв газету. – На нас идет танк. Никаких красивых слов больше быть не может. Я сделаю все, что угодно, чтобы спасти Борю“».
ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Пастернак и Ивинская. Стр. 203. Где она родилась, Ольга Всеволодовна, чтобы ей поверили? Где это в Советском Союзе в волнении привставшие со стула дамочки обещались спасти от репрессивной машины, от Ежова, от Берии, от застенков и лагерей, от ГУЛАГа своих возлюбленных – и действовали, не мешкая ни минуты, и спасали? Иностранцы компетентно подтверждали: если б не Марья бы Петровна, сгнить бы нашему гению лагерной пылью, как безумный, больной, мнительный и ненавидимый Осип Мандельштам. Где, когда не проявила должной решительности Надежда Яковлевна? Что бы было не отбросить все: «Все! теперь не до красивых речей!» Иностранцы, конечно, верят. «Если его не арестовали, – пишет Серджо д'Анджело, – то только благодаря Ольге Ивинской» (ФЕЛЬТРИНЕЛЛИ К. Senior Service. Стр. 116).
Какой-то меченый – метящий – атом: Нобелевская премия. Мало что конкретное обозначая на самом деле, бродила по двадцатому веку и метила то одно, то другое. В девятнадцатом веке роль Нобелевской премии исполнил Наполеон Бонапарт. Стало ясно, что за личные заслуги, амбиции и удачи можно стать Наполеоном. Награда эта была столь штучна (где «столь» означает «абсолютно»), что не особенно к ней и рвались. Для получения же Нобелевской премии голой удачи надо было немногим меньше, но этих крохотных цифр хватило, чтобы к ней стремились тысячи. Тысячи ушли в могилы, не получив и не приблизившись, – будучи гораздо более значительными персонами в своих отраслях, чем законные состоявшиеся но-белиаты.
Альфред Нобель не Господь Бог, он судил и награждал на земле – но не всех. Он давал только имущим. У неимущих не отнимал – но им ничего не прибавлялось. «Нобелевскую премию получили в последнее время и другие поэты: Дерек Уодкот, Шимас Хини, Вислава Шимборска. То есть „на наши деньги“ примерно Роберт Рождественский, Евгений Винокуров, Маргарита Алигер. <> Причисление Бродского к сомнительному сонму нобелевских лауреатов стало для него не только не возвышением, но разве что только не понижением. Нобелевских лауреатов среди поэтов много, а Бродский – один».
ТОПОРОВ В. Похороны Гулливера в стране лилипутов. Стр. 15. Поэт Пастернак тоже не много блеску приобретает от Нобелевской премии.
«Да, Лелюша, представь себе, я получил эту премию, и вот сейчас я хочу с тобой только посоветоваться… » (ИВИН-СКАЯ О.В. Годы с Борисом Пастернаком. В плену времени. Стр. 263). Это его разговоры, записанные Ивинской.
Он всегда много зарабатывал. Нобелевскую премию можно было принять. Считая по тем временам, расклад был такой: премия – 160 000 долларов, доллар – 62 копейки (если всю премию по закону перевести в СССР), подоходный налог 13%, остается почти 80 тысяч рублей, на старые деньги – 800 тысяч. Автомобиль «Волга», на который не было денег у Зинаиды Николаевны, но были под подушкой на карманные расходы у Ольги Всеволодовны, и Зинаида со скандалом заставляла Пастернака бежать за пруд и деньги приносить (с покупкой автомобиля подвернулась срочная оказия), стоил 45 тысяч.
Безразличие Пастернака к деньгам и к славе, как должно быть в старости, он отказался не под давлением, просто отмахнулся: «Согласись, мы отказались из вежливости… » А так хотелось посидеть среди студенческого веселья, доступности женских ласк, и Олюша – стандарт женской красоты по версии «Плейбоя»: в меру полная, тонкая талия, маленькая нога, невысокая, блондинка…
Как некрасиво Пастернак отказался от Нобелевской премии! Что-то спутав в общей картине – и не желая сказать ничего своего.
Письмо к никому, кроме него, не известной стажерке, француженке Жаклин де Пруайар: «Не подумав о Вашей нечеловеческой занятости и нехватке времени, я предлагал Вам воспользоваться Вашей прежней доверенностью, НАПИСАННОЙдо грозных событий, до скандала. Я представлял себе как Вы, может быть, отправитесь в Ст<окгольм> и не по моему поручению, а в соответствии с Вашими собственными правами, примете вместо меня свободное участие в церемонии выдачи премии и по-своему скажете ответную речь, обращенную к королю» (ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 10. Стр. 405). Письмо – в стилистике переписки Пастернака с издателем, с Фельтринелли, когда он обращается к нему «Мой дорогой, большой и благородный друг», а приветы его матушке, не быв с ней знакомым, передает, называя ее уважаемой и достойной восхищения. Такие скифские и азиатские церемонии. Молоденькой парижанке Жаклин – свои экивоки. Он писал ей свое фантастическое предложение о свободной поездке в Стокгольм, совершенно не приняв во внимание единственно важный и имеющий значение момент – ее нечеловеческую занятость. Получил НОБЕЛЕВСКУЮ премию – а она тем и знаменита, что самый презирающий ее человек, – ах, сколько их говорит о нобелевке совершенно пренебрежительно, совершенно уничижительно, – но и он, этот продвинутый и такой изысканно-снобистский человек – он тоже знает, о чем, о какой такой премии идет речь. Ее знает все человечество. И если кому-то по какому-то редчайшему раскладу выпадает необходимость представлять достойного нобелиата на респек-табельнейшей в мире церемонии – ну что тут доверителю спохватываться, бить себя по лбу, осознав оплошность и навязчивость: «Ведь вы так нечеловечески заняты! Столько дел у Вас! А я тут со своей ерундой! Брось все свои дела, срывайся тут и в Стокгольм поезжай! Будто ближний свет». А дальше просто жутко представить себе бедную Жаклин, как она читает письмо о том, что предлагалось ей в пропавшей открытке в соответствии с ее собственными правами отправиться в Стокгольм и свободно и радостно принять Нобелевскую премию, запихать ее в чемодан и по-своему что-то сказать королю.
Борис Пастернак опозорен в своем «Полном собрании сочинений».
Вот Нобелевская премия. Она ходила за Пастернаком долго. Евгений Борисович приписывает отцу исступленное выискивание признаков ее приближения.
«Мне хорошо, Ася. Не знаю, за что небо меня так балует. О, если бы Вы знали, о, если бы Вы знали!Но нельзя и не надо знать». К строчкам этим комментарий: «Эти намеки относятся к дошедшим до Пастернака слухам об обсуждении его кандидатуры на Нобелевскую премию» (ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 10. Стр. 54). А возможно, относятся совсем к другому.
Комментатор за плечом у Пастернака не стоял, под руку его не спрашивал. Намеки могли относиться совсем к другому, сладостный вздох: «О, если б вы знали, о, если б вы знали», – это пожилой писатель относит не к карьерному продвижению, здесь что-то другое щекочет ему губы. А «Не знаю, за что небо меня так балует?» – Нобелевские премии раздают не на небе, баловала его в 1954 году Ольга Всеволодовна. Это была первая зима, когда Пастернак остался один на даче, «Зина отделала дачу на зимний лад, по-царски, и я зимую в Переделкине» (Там же. Т. 10. Стр. 59).
Зинаида Николаевна жила с сыновьями в Москве, а Ольга Всеволодовна сняла тесную каморку в деревне через пруд.
«В стеклянной комнате установился стол, большая, тоже под ситцем, кровать. Это была полная иллюзия гнезда, но БЛ. был снова недоволен: ему были нестерпимы стеклянные, крайне звукопроницаемые стены» (ИВИНСКАЯ О.В. Годы с Борисом Пастернаком. В плену времени. Стр. 52). Звукопроницаемость была единственным, что отравляло ему баловство неба в этот год. «О, если б вы знали, о, если б вы знали Но нельзя и не надо знать»
О Нобелевской-то премии – почему нельзя знать? Почему – «не надо»? Анна Ахматова, например, постоянно сама распространяла слухи, что над ней «маячит Но-белевка». И презрительно добавляла: «Но я без внимания». Пастернаку, правда, она же приписывала большую жажду этой награды. Все имеющиеся свидетельства о его ребяческом (в его положении; другие соискатели – другое дело, во многих случаях это и правда – судьба, вся писательская судьба и значение, выживание и жизнь) тщеславии – от нее.
