– Может, тебе нужно сходит к психотерапевту? – Мэт не сводил с меня своих больших голубых глаз.

Психотерапевт? Само название профессии уже говорит о том, что он имеет дело с теми, у кого не в порядке с психикой. И, говорят, человек становится зависимым от его сеансов… Если трезво рассуждать, кто точно знает, что меня беспокоит, что тревожит, от чего пропадает аппетит? Конечно, только я сама. Нужно просто найти ту маленькую занозу, которая не дает мне спать спокойно.

– К человеку, который на протяжении моего душещипательного рассказа будет только кивать и вставлять фразу «хотите об этом поговорить?»? Ну уж нет! – замотала головой я.

– Твое право! – Мэт взял мою чашку с кофе и отпил глоток. – Холодный! – сморщился он и поставил чашку обратно. – Возможно, тебе просто нужна встряска… Собирайся, мы идем обедать!

– Я не хочу есть, – прошептала я.

– Зато я хочу. – Он схватил меня за руку и повел в ванную, умываться.

– Мэт, ты видел высокого блондина на выставке, когда привозили картину Ван Гога? – спросила я этим вечером, усаживаясь на высокий стул у барной стойки.

Этот бар был самым любимым у нас с Мэтом. Мы часто захаживали сюда и проводили здесь время до утра.

– Как его имя? – поинтересовался Мэт.

– Карл, а фамилию забыла… Кэфер. Нет, не Кэфер… Клейн, Кипри… не помню! – Я напрягала память.

– Клаус? – Мэт рассмеялся, за что получил сильный толчок в плечо.

– Мэт, его зовут Карл. Ну? – Мэт пожимал плечами. – Высокий красивый блондин. Ну? Ты его знаешь!

– С чего ты взяла, что я его знаю? – Мэт с довольным видом потягивал коктейль с листиками мяты.

– Потому что это Ричмонд представил мне Карла. Ник его знает! – Я не успокаивалась и надеялась, что Мэт скажет мне его фамилию.

– Значит, ты решила, что если Ричмонд знает человека, то и я должен быть с ним знаком? Мы что, сиамские близнецы? Разве Ник и я неразлучные компаньоны? Мы даже не друзья! Иногда ты такую чепуху несешь, Лиззи! – Мэт сделал мину, похожую на ту, которую демонстрировал, когда рассказывал о своих надоедливых подружках.

– Мне кажется, что Карл известная личность! Такого человека невозможно не заметить! – Я отпила глоток розовой «маргариты».

– Мужчин по имени Карл очень много в Нью-Йорке. Возможно, когда я его увижу, я расскажу тебе о нем все! Но, малыш, я даже ума не приложу, о ком ты говоришь! – Мэт взял меня за руку.

Я с досадой покачала головой и поправила свои короткие волосы.

Всю ночь мне снился один и тот же сон. Заканчивался, а потом начинался снова, и так по кругу.

Огромный зеленый луг. Солнце ярко светит, но не обжигает, а ласкает своим теплом. Ветер обдувает мое тело, и мне хочется летать вместе с этим воздушным шалуном под облаками. Я иду по сочной зеленой траве, срываю и пробую ее вкус – сладкий. Впереди вырастает лесок с огромными елями. В нем прохладно и свежо. Я ступаю по опавшей хвое босиком, но не чувствую боли, просто немного щекотно. Крутая тропинка ведет меня в глубь леса. Тропинка светлая и узкая, и я почему-то боюсь оступиться, словно иду по мосту. Вдруг я замечаю, что на дороге передо мной лежит золотой ключ. Я сомневаюсь: взять или оставить? И прохожу мимо. Потом, пройдя пару метров, понимаю, что сделала ошибку, и бегу обратно за ключом. Он стал больше и ярко сверкает в лучах солнечного света. Я иду по тропинке дальше, и на моем пути появляется небольшой деревянный домик. Я стучусь – мне не открывают. Внутренний голос подсказывает, что нужно воспользоваться ключом. Ключ, как мягкий пластилин, принимает форму замочного проема. Дверь со скрипом открывается – в избе темно, окна поросли диким плющом. Я осторожно ступаю на порог и зову хозяина лесного дома. В ответ – тишина. Благодаря свету, исходящему из открытой двери, я различаю на столе лампаду и лежащие рядом спички. Тусклый свет лампады озарил домик изнутри… Я вскрикиваю от неожиданности. На стенах висят мои фотографии: я сижу у окна в поезде и рисую мальчика на вокзале, я радостно хлопаю в ладоши оттого, что Ник Ричмонд заметил мою картину с лебедями на пруду, опять я… готовлю лазанью и протягиваю кусочек для пробы тому, кто меня запечатлел на этом снимке. Все эти фотографии составляют галерею счастливых моментов моей жизни. Странно, но на снимках я не вижу ни детства, ни юности, ни родного дома… Вдруг я замечаю дверь, ведущую в другую комнату. Я дергаю за ручку, она плотно заперта. Я уверена, что за этой дверью хранится тайна, которую мне непременно стоит узнать, и что очень много зависит от ее разгадки. Я начинаю искать в комнате ответ, внимательно смотрю на снимки… И опять просыпаюсь…

Проснувшись в очередной раз, я решительно встала и взяла кисточки. Может, когда я буду работать, отгадка сама ко мне придет? Ближе к обеду я покрыла картину прозрачным лаком. Она практически готова – небольшой лесной домик, из окон, поросших диким плющом, пробивается тусклый свет – я внутри… ищу разгадку.

Я вдруг вспомнила, что в этом странном сне я не чувствовала себя в опасности, было такое ощущение, что со мной рядом близкий человек, что это его дом, но я его просто не вижу…

Может, рассказать этот сон Мэту? Нет, тогда он меня насильно потащит к психоаналитику…

Через час ко мне заглянул Мэт и принес пару пригласительных билетов.

– Я и забыла, что сегодня выставка итальянского художника!

– Ты вообще оторвалась от реальности. Меня это пугает! – Мэт обнял меня, и я почувствовала легкий аромат его одеколона.

– Ты прав, Мэт! Пора мне вернуться в реальный мир… – зевнув, согласилась я.

Вечером того же дня я знакомилась с творчеством Антонио Гонсалеса и имела счастье лицезреть в галерее его самого. Это был мужчина средних лет, с большими черными глазам, широкими бровями и горбатым крупным носом, с телом худым и сутулым. Он не знал английского языка, поэтому с ним рядом ходила полненькая женщина и переводила высказывания мэтра.

Антонио показался мне очень странным человеком. Когда журналисты задавали ему вопросы, он тщательно вынюхивал воздух перед собой и говорил всякую чушь. Возможно, это были погрешности перевода. Но порой переводчица Антонио Гонсалеса сама дико смотрела на художника.

Потом он разгуливал по залу широкими шагами, неожиданными при его низком росте, и что-то бубнил себе под нос. Рассматривая картины нью-йоркских художников, в том числе и мои, Гонсалес подходил к каждой, опять что-то вынюхивал и громко вскрикивал на родном итальянском. Меня охватила паника: может, я тоже со временем сойду с ума, как этот ненормальный?

– Впервые вижу такого странного человека! – Мэт не сводил глаз с итальянца.

– Знаешь, я начинаю за себя бояться! – призналась я и подошла ближе к Мэту.

– Меня предупреждали, что Антонио Гонсалес странный человек, но я не думал, что по нему плачет психушка! Ты только взгляни на его картины!

Действительно, его творчество отличалось мистикой, негативом и кровожадностью. Картины были выполнены в темных тонах. На них были изображены кресты, странные существа с огромными пастями, сцены войны и мучительной смерти.

– Может, у него душевная травма? – спросила я Мэта, который всегда все обо всех знал.

– Это точно. И как следствие – душевное заболевание. Несомненно, такие картины еще долго будут помниться. – Мэт улыбнулся и покачал головой. – Но мне такое не по душе!

Я решила переключить свое внимание на гостей галереи. И вдруг увидела Карла. Он очаровательно выглядел: строгий светлый костюм идеально подчеркивал его загорелую кожу, на смуглом лице зеленые глаза казались еще ярче, были одурманивающими, завораживающими. Он обаятельно улыбался и высказывал окружавшим его людям свое мнение по поводу картин итальянского художника.

Карл увидел меня и незаметно подмигнул. Меня пробил озноб, и голова закружилась.

– Мэт, смотри! Вон Карл! – Я показала на него Мэту.