– Поэтому я их и пишу. Видишь, они тянутся к солнцу, хотя кроны деревьев пропускают только сотую часть лучей. А они растут и довольствуются малым. – Я бросила шарф на уже высохшую лавочку и взяла кисть с жестким ворсом…

Я помню один-единственный раз, когда у нас с Мэтом было что-то вроде романтического свидания. Конечно, все получилось нечаянно, но я буду помнить тот день всегда. Мы просто катались на машине, вечерело. Объехав огромный мост Верразано, мы остановились на обрыве реки. Откинув крышу автомобиля и разложив сиденья, Мэт и я улеглись рядом и начали смотреть на звезды. Только здесь можно любоваться небесными телами: неоновые огни мерцают вдалеке, нет шума, воздух чище.

Мэт спросил, что я ищу в ночном небе.

– Падающую звезду… – ответила я, не переставая смотреть на пробивающиеся сквозь черноту острые голубоватые огни.

– Звезды падают каждое мгновение, где-то там… в уголках Вселенной, только мы не можем за этим наблюдать, у человека слабое зрение. Ты просто представь, что увидела ее…

– Кого? – не поняла я.

– Падающую звезду! Загадай желание, и оно обязательно сбудется…

– Но я обману себя, – возразила тогда я.

– Нет, – ответил он, – не падающая звезда исполняет желание, не одинаковые числа на циферблате и не клевер с четырьмя листочками, а сам человек, который очень желает, чтобы его мечта сбылась.

– Как это? – Я повернулась к Мэту.

– Закрой глаза и просто загадай…

И я загадала.

Волнение росло, как снежный ком, летящий со склона горы. Каждую ночь я просила ту падающую звезду, которую я даже не видела, исполнить мое желание. Близился день конкурса, призом была выставка картин победителей. Мои работы, присланные родителями, стояли у стены и терпеливо, в отличие от меня, ожидали своей участи.

Я размышляла: если меня не заметят искусствоведы, то не зря ли я приехала в Нью-Йорк и прожила здесь около месяца? И отвечала самой себе: нет, не зря. Я посмотрела на столицу мира, увидела, чем и зачем живут здесь люди. А самое главное, узнала, что существует такой замечательный человек, журналист светской хроники, мужчина, чей взгляд и улыбку с ямочками на щеках мне не забыть никогда, – Мэттью Грей.

Мы стояли в галерее «Пичхаузер». Моя картина с лебедями на пруду была второй справа в четвертом зале.

– Выглядишь великолепно… – шепнул мне на ухо Мэт и взял за руку.

Если Мэт сказал «великолепно», значит, так оно и есть.

Весь день я промучилась, выбирая наряд. В принципе, гардероб у меня маленький, но выбор все-таки был – предстать перед Ником Ричмондом в строгом черном костюме или в летящем воздушном платье. Чтобы выглядеть ответственной, я остановилась на костюме. Повязала широкий галстук на шею, надела шпильки, распустила длинные черные локоны. Но, когда Мэт уже ждал меня в машине, рассматривая свое отражение в зеркале, я задумалась. А что значит быть ответственной? Жить по графику, рисовать по плану? Но разве вдохновение может прийти по заказу? «Время 18:30. Муза, ты где?». Это невозможно.

– Мэт, улыбнись, пожалуйста. Мне станет легче… – тихо попросила я.

Его рассмешила моя просьба, а я начала сосредоточенно смотреть на его улыбку. Это было как валерьянка, как валидол для сердечника. И мне действительно стало легче.

Я подумала, что мне будет не хватать этого человека. Этих тихих вечеров, прогулок, поедания чизбургеров на скорость. Да, мы порой вели себя как маленькие дети. Но это так приятно, особенно после трудного рабочего дня, перенестись в беззаботное детство.

Я смотрела на него и пыталась запомнить его черты. Пронзительные голубые глаза, небрежную черную челку, смуглую кожу и небольшую щетину.

– Смотри, вон Ник Ричмонд. – Мэт показал на пожилого мужчину, который зашел в зал, где висела моя картина. От волнения я сжала руку Мэта с невероятной силой. – Ты чего? Успокойся! – Он потер свою руку.

Ник Ричмонд в черном пиджаке и зеленом жилете ходил вдоль ряда картин. Когда он повернулся, я разглядела его. Ник был полноватым мужчиной с двойным подбородком. Он тяжело передвигался по залу, видимо страдал одышкой. Ричмонд периодически доставал белый носовой платок и вытирал им капли пота на лбу. Глаза у него были маленькие, к тому же он всегда их щурил. Густые и широкие брови в виде сплошной линии придавали ему суровый вид.

Когда он проходил мимо моей картины, то на миг остановился, остановилось и мое сердце.

Точно не помню, о чем спрашивал меня Мэт и что я ему отвечала… Я пристально наблюдала за Ником Ричмондом. Холодная волна пробежала по моему телу, и колючий комок застрял в горле, когда Ричмонд отошел.

– Все в порядке? – спросил Мэт.

– В полном, – ответила я.

Ричмонд ежегодно проводил подобные мероприятия. Он говорил, что искусство требует перерождения. Только современный взгляд может породить новое течение в живописи. В чем-то он был прав. Но из многочисленных работ избирались только единицы. Добрая часть «не прошедших» опускала руки и не брала больше кисти. Возможно, так бы поступила и я. Если бы я услышала что-нибудь вроде: «Вам нужно еще над собой поработать», это выбило бы меня из колеи, и я бы долго не смогла заниматься любимым делом.

– Чья это работа? – спросил в тот день Ричмонд у длинноногой брюнетки, которая стояла в углу с кипой бумаг.

– Элизабет Уокер, – ответила она, найдя мое имя в списке.

– Ясно. – И он ушел в следующий зал.

– Мне понравилось несколько десятков картин. Они довольно эмоциональные. Глядя на них, хочется всматриваться и искать детали и элементы, в которых заключается смысл. Сейчас Мэри зачитает имена авторов лучших работ. Кто не попал в список, добро пожаловать на следующий год. Вам нужно еще поработать над собой…

Ник сидел на кожаном диване и курил сигару. Молодые художники стояли полукругом, и каждый молил Бога о том, чтобы попасть в список счастливчиков. Мэри взяла листок и стала громко зачитывать:

– Нора Бартон, Грек… – У меня кружилась голова, как будто я только что слезла с качелей в луна-парке. – Лара Санд…

Я, кажется, стала хуже слышать, в ушах звенело…

– Элизабет Уокер! – Мне показалось, что в центре зала вспыхнула молния.

Я повернулась к Мэту. Он улыбался и обнимал меня за плечи.

Мне дали возможность выставлять свои картины в этой галерее и платить с продаж небольшие проценты. В тот день Мэт познакомил меня с Ником. Тот долго рассказывал мне, что конкретно он желает видеть в своей галерее, а я внимательно слушала.

– Вот вам моя визитка. Запишите номер телефона моего секретаря, он скажет вам, когда вы можете выставляться. И обсудите с ним подробности договора…

– Спасибо вам огромное! Мэт, дай ручку!

– Лиззи, я приготовил пару бутербродов и кофе. – Мэт поставил поднос на лавочку.

– Спасибо, Мэт! – Я принялась писать клумбу. – Хочу успеть закончить картину, пока солнце не изменило наклон лучей.

– Понятно… – Мэт взял кофе и достал пачку сигарет.

Курить он начал по моей вине.

Как только я продала свою первую картину, время с бешеной скоростью ворвалось в мою размеренную жизнь. Я многое не успевала, пропускала встречи, напрочь забыла, что такое сон. Но потом привыкла, взяла все под контроль и успокоилась.

Спустя год я пережила ужасное время. После того, как Мэт посвятил мне страничку в своем журнале, я стала известной в узких кругах. Мэт как в воду глядел, нашелся такой человек, который пагубно начал влиять на меня. Этим человеком была девушка из богатой семьи, светская львица Эмми Рой. Мы с ней познакомились в галерее. Она купила пару моих картин, втрое переплатив за каждую.

– Не хочешь отметить свой успех в баре? – спросила она меня.