Прошкин собирался с визитом в лечебное учреждение – аккуратно завернул в хрустящую миллиметровую бумагу, обе познавательные книжки, отбросив на подоконник ставшую не нужной газету, вымыл пару яблок, сложил их в бумажный пакет, бросил все это в сетку и добавил бутылку минеральной воды «Боржоми», которую не выпил вчера только из большого сочувствия к тяжелому состоянию Баева. За время короткого сна голова у него совершенно прошла, зато от минувших треволнений стало глухо болеть где-то в глубине за ребрами с левой стороны. Надо на самом деле заскочить к Борменталю, каких-нибудь сердечных капель хлебнуть…

Сашу берегли как зеницу ока. Сотрудники Н-ского УГБ НКВД, в халатах и пижамах с инвентарными номерами во множестве слонялись по больничному двору, приторно громко стучали костяшками домино на лавочках или, прикрывши лица газетами, пристально рассматривали посетителей лечебного учреждения. За стойкой регистратуры в марлевой маске, привязанной к наивно оттопыренным ушам, бдел Вяткин. Еще с десяток сотрудников рассредоточился по самому зданию больницы, а третий этаж, где собственно и проходил лечение Баев, полностью освободили от больных и украсили табличкой «КАРАНТИН – вход СТРОГО воспрещен!», возле которой тоже был устроен сторожевой пост. В Сашиной палате, рядом с одром больного, неотступно сидел, строго проинструктированный лично Корневым, фельдшер Управления Сергей Хомичев. Уезжая на актив, Корнев был спокоен – если не за здоровье, то уж во всяком случае, за жизнь товарища Баева.

А вот Прошкин переживал – потому что был твердо убежден – ни табличка «Карантин», ни многочисленные посты, ни табельные пистолеты охраны, ни шприцы фельдшера Хомичева, ничто не способно защитить жертву от всепроникающих темных магических сил. Поэтому он, еще вчера, слегка поколебавшись, открыл служебный сейф в своем кабинете и извлек из него неучтенный, и потому считавшийся запасным пистолет. Пистолет этот около полугода пролежал в тесном соседстве с церковным ладаном… ну был у Прошкина ладан – был! – в конце концов, от ладана еще никто не умер! Не смотря на постоянное глумление со стороны своего руководителя Корнева, Прошкин не торопился избавится от этого полезного вещества, а так и держал горсточку ладана в сейфе, завернутой в протокол об изъятии… Так вот, поразмыслив, Николай Павлович, пришел к выводу, что пистолет за такое продолжительное время, вобрал в себя некоторую часть защитных свойств ладана и может оказаться весьма полезен Баеву в борьбе с темными силами. Теперь пистолет лежал в бумажном пакете вместе с яблоками и запасной обоймой.

Прошкин, скупо здороваясь с коллегами, прошел в ординаторскую третьего этажа, где располагался освобожденный Корневым от всех других занятий и всецело посвященный Сашиному здоровью доктор Борменталь.

– Здравствуйте, Николай Павлович! – Борменталь пожал Прошкину руку.

– Да вот – навестить пришел Александра Дмитриевича…- оптимистично отозвался Прошкин. – Как он себя чувствует?

– Не плохо, даже гораздо лучше, чем мне хотелось бы… – что скрывать, верный клятве Гиппократа, доктор Борменталь Сашу, конечно, лечил, но по-прежнему сильно недолюбливал.

– Я имел ввиду, – тут же поправился Георгий Владимирович, – что процесс его выздоровление идет быстрее, чем можно было ожидать, – и, на всякий случай, решил сменить щекотливую тему, – Я ему все передал…

– Что все? – не понял Прошкин.

– Ну, как что? Все что вы просили – и пижаму, и халат, и альбом с карандашами, и пистолет, и ложку… – обыденно перечислил Борменталь, – там разве еще что-то было? Ах, да – сигареты… Сигареты я вынужден был изъять – потому что курить ему пока не желательно… Они у меня – хотите забрать? – доктор вытащил из крашенной белым тумбочки и протянул Прошкину Сашин старинный портсигар и иностранную зажигалку.

У Прошкина снова кольнуло сердце, перед глазами поплыли вредные черныше мошки, он невольно опустился на прикрытую пожелтевшей простыней кушетку. Сетка с бутылкой звякнула о кафельный пол.

– Вы, мне, Георгий Владимирович, каких-нибудь капель сердечных налейте – мне от жары что-то совсем не хорошо…- тихо пробормотал Прошкин, и залпом проглотил мерзкий мутный состав с запахом холода и мяты. Неприятное ощущение во рту вернуло ему способность мыслить здраво, и он решился осторожно уточнить:

– И что он сказал? Насчет пижамы?

– Ничего. Александр Дмитриевич, тогда еще был в бессознательном состоянии, – доктор, допустивший невиданную халатность, пожал плечами, словно речь шла о сущей ерунде. После такого ответа Прошкину стало несколько легче – значит, тот посетитель, который вещи принес, хотя бы не разговаривал с Баевым.

– Нет, что сказал вам тот, кто принес вещи?

– Странный вопрос… – удивился Борменталь.

– Чем он вам странный? – раздражено возразил ему Прошкин, уже начавший приходить в себя под воздействием капель, после очередной шокирующей новости, – к нам Станислав Трофимович со дня на день с проверкой едет, а наши сотрудники – ни тпру – ни ну в международной обстановке, порой такое ляпнуть могут – на голову не наденешь! А время сейчас такое – не мне вам Георгий Владимирович рассказывать!

– Ну, хорошо, я попробую вспомнить… Мы, правда, политических вопросов с ним не обсуждали… – смирился Борменталь, и не без иронии, начал повествовать, – Обычный формальный обмен фразами – он заглянул в ординаторскую, спросил кто тут доктор Борменталь – я был один, и сознался, конечно – что это я. Но ваш сотрудник на слово мне не поверил, спросил паспорт. Я показал ему паспорт – хотя это была совершенная глупость! Он посмотрел на меня, на снимок в паспорте, потом дал мне большой сверток, сказал, что это личные вещи Александра Дмитриевича, которые для него просил передать Николай Павлович Прошкин из Управления. Ведь это вы – Николай Павлович? Во всяком случае, кроме вас у меня в Н. нет знакомых по фамилии Прошкин, сотрудничающих в НКВД…

– В УГБ, – автоматически поправил Прошкин Борменталя, совершенно игнорируя иронический тон доктора, – продолжайте.

– Он попросил меня расписаться в какой-то бумажке, что я действительно принял вещи. Я, разумеется, расписался. Потом говорит – вы разверните, а то расписались, не посмотрев, не прочитав – так нельзя! Вам говорит, доверили жизнь и здоровье ответственного государственного служащего – а вы ротозействуете. Где, мол, ваша бдительность? А вдруг в пакете бомба? Я рассмеялся, конечно, но развернул. Все это так глупо выглядело! Он сверил вещи со своей бумажкой, извинился и ушел. Такой неприятный, въедливый старикан…

– В форме? – тихо спросил Прошкин – он не мог припомнить ни одного штатного сотрудника из управления старше пятидесяти лет. А Борменталю самому было изрядно за сорок. Вряд ли бы он назвал «стариканом» человека такого возраста.

– Да откуда я знаю, он был в белом халате! – тема исчерпалась и начала раздражать интеллигентного доктора, – И вам тоже рекомендую халат надеть – вы все – таки в лечебном учреждении находитесь, а не в своем распрекрасном Управлении! Вы пришли меня расспрашивать или Александра Дмитриевича навестить? Так пойдемте к нему!

– А может он отдыхает? – Прошкин надеялся до встречи с Баевым прояснить еще некоторые детали странного визита.

– Скорее развлекается… – пробормотал Борменталь.

– Развлекается? – как человек здоровый, никогда не проводивший в больнице более нескольких часов, Прошкин совершенно не представлял чем можно развлекаться в больничной палате после отравления опием, и, подгоняемый любопытством, поспешил за Борменталем…

Саша выглядел действительно хорошо – в китайской пижаме темно-синего цвета, затканной пышными черными цветами, он полулежал на целой горе из подушек. Его темные волосы за несколько дней так сильно отросли, что доставали до плеч, и делали его очень похожим на «рыцаря мечей» с рисунка на картах Таро. Тут же, на стуле, лежал роскошно расшитый восточным рисунком шелковый халат, а в стакане с мятным чаем болталась вычурная серебренная ложечка.