На втором стуле, рядом с тумбочкой, весело улыбался фельдшер Хомичев. Серега держал в руках медицинский почковидный лоточек, с разнообразным хирургическим инструментарием и время от времени подавал лоточек Баеву. Тот, с характерным позвякиванием извлекал из лоточка скальпель или медицинскую иглу и… Отточенным движением, как нож для метания, отправлял ее в двери палаты. Каждый бросок приводил Хомичева в полнейший восторг. Еще бы! К крашенной масляной краской двери, как раз на уровне головы входящего, был приколот белый листок – карандашный портрет худого лысоватого мужчины с раздвоенным подбородком и надписью латинскими буквами. Именно портрет служил Саше мишенью, и каждый бросок попадал точно в цель, свидетельствуя знаменитую меткость…

Как только Прошкин и Борменталь вошли, Саша вместо приветствия, отправил в портрет хирургический скальпель, и тот неотвратимо застрял во лбу изображения как раз между бровей.

– Не плохо, – заметил успевший привыкнуть к этому экзотическому действу Борменталь, – только я – как медицинский работник, сильно сомневаюсь, что метнув скальпель с такого расстояния в реального человека вам удалось бы пробить черепную коробку. Рассеченный лоб, кровопотеря, некоторое замешательство… Не более того…

Ответом доктору послужил еще один бросок – хирургические ножнички с острыми, изогнутыми концами на длинной ручке пробили дверь едва не насквозь, застряв прямо в глазу нарисованного бедолаги.

– Есть! Летальный исход! – торжествующе захлопал в ладоши Хомичев.

Борменталь неодобрительно махнул рукой и вышел.

Баев искренне пожал Прошкину руку:

– Ой, Николай Павлович, я, правда, не ожидал – огромное вам спасибо!

– За что? – испугался такой прозорливости Прошкин.

– Как за что? За заботу, за пижаму, за пи… за… понимание!

– А, вы об этом, – отмахнулся Прошкин, – это такие мелочи! – действительно по сравнению с содержимым книжки «Масоны» пижама была сущей ерундой. Поскольку подарки не нанесли никакого вреда Сашиному молодому организму, то о визитере можно было на какое-то время забыть. Что бы спокойно поговорить с Баевым, Прошкин извлек из кармана пачку папирос, спички и доверительно обратился к Хомичеву:

– Слушай, Серега, сделай доброе дело – пойди, покарауль нас, пока мы покурим… А то Борменталь уже совсем Александра Дмитриевича извел – специально, без сигарет держит! – Хомичев хихикнул и кивнул, – Да, и еще – спустись, попроси обалдуя этого – Вяткина, он в регистратуре сидит, что бы если Корнев приедет, или мало ли – кто из начальства, вышел на крыльцо и свистнул… Окно открыто и мы услышим! А то опять будем отдуваться неизвестно за что!

– Только – присоединился тонкий интриган Баев, – Владимир Митрофанович тебе ведь как сказал? Сидеть тут – со мной – и никуда не выходить – так что особо не отсвечивай, повязку марлевую надень, пока по больнице бегать будешь…

Хомичев снова хихикнул, нацепил повязку, надвинул на вихрастую голову медицинскую шапочку и удалился на задание.

Прошкин знал, что времени у него не много и сразу же перешел к сути – вынул из сетки книги и подвинул их Саше.

– Вот, Александр Дмитриевич, чтобы вы не заскучали, – многообещающе начал он, – я вам книжечки принес. Для чтения…- Там есть закладка – воспользуйтесь. Книги толстые. Библиотечные.

Баев высоко поднял брови, уселся на кровати, быстро и ловко пропустил странички обеих книг между пальцами, в надежде что оттуда что-то выпадет. Потом заглянул в корешки, послушно извлек желтоватые странички, развернул, едва коснулся взглядом и пальцами, сразу же уяснив, что это, и мгновенно спрятал куда-то в рукав:

– Это что? Все? – уточнил он у Прошкина, который тем временем мирно выложил на тумбочку яблоки, а теперь открывал «Боржоми», собираясь напиться, что бы наконец-то избавиться от въевшегося в десны привкуса сердечной микстуры.

– Все, во всяком случае, ничего другого там не было! Вам мало? – засомневался Прошкин.

– Мне, – Саша прикрыл глаза и провел рукой по горлу, демонстрируя безнадежность сложившегося положения, – хватит… на какое-то время… Ну дайте же мне сигарету в конце концов – пока Борменатль не нагрянул!

Он легко перебрался с койки на подоконник и нервно закурил, морщась от непривычно крепкой папиросы Прошкина.

– Что это вам Александр Дмитриевич, вдруг в голову пришло про пионеров почитать? – решил разрядить обстановку нейтральным вопросом Прошкин, вытаскивая из двери застрявшие в ней метательные снаряды и возвращая их на положенное место в эмалированном лотке.

– Мне, – Баев задумчиво переворачивал страницы второй книги, – мне? Мне – книгу для детей – среднего и старшего школьного возраста? – Баев отбросил в окно не докуренную сигарету, – А кто МНЕ ее принес?

– Вяткин, – Прошкин уже перестал удивляться. Загадочно возникающие предметы стали такой же частью его обыденной жизни как зубной порошок или утренняя гимнастика, – Вяткин принес и сказал, что ее доставили из библиотеке по вашей просьбе…

– Интересно, где находится та дивная библиотека, в которой можно получить для чтения книги, которые еще только будут изданы? Сами посмотрите – тут написано «Детгиз», 1940 год! Да до него еще дожить надо…

Прошкин своими глазами убедился, что действительно книжка датирована следующим годом, и тут же предложил:

– А мы сейчас у Вяткина спросим – он же в регистратуре торчит без всякой пользы… Там и Хомичев может 10 минут посидеть – ничего не случится!

Прошкин свесился в окно и громко заорал, что бы Вяткина немедленно прислали к ним – наверх. Хлопая недоуменными серыми глазами Вяткин, честно – как комсомолец, – рассказал, что книгу в управление принес гражданин преклонных лет, завернутой в газету «Комсомольская правда» и пытался оставить сверток на вахте – с просьбой передать Александру Дмитриевичу Баеву. Мол, он в библиотеке книжку заказал несколько дней назад. Следуя инструкции, дежурный никакого свертка, конечно, брать не стал, и, как положено – позвал старшего по зданию – то есть его – Вяткина.

Вяткин старичка хотел пригласить в дежурку и отставить там сидеть, пока не приедет кто из начальства, но у него не было при себе паспорта, что он сам объяснил преклонным возрастом и старческим склерозом. А выписывать гражданинам пропуск в Управление без паспорта строго воспрещается. Тогда Вяткин, на свой страх и риск, занес сверток в дежурку, позвал Семченко и Дмитрука с металлоискателем и проверил сверток. Потом, для страховки, они позвонили лейтенанту Агишину из милицейского управления, что бы прислал ребят с тренированной служебной собакой. Ответственный Агишин приехал, конечно, сам с огромным черным псом по кличке Буран. Буран сверток обнюхал, ничего подозрительного не выявил, и Вяткин, отважно развернул газету. Там оказалась книжка. Да, эта самая.

А что делал пожилой гражданин все это продолжительное время? Да ничего не делал. Сидел на лавке в сквере перед дежуркой. Газету читал. Даже не думал убегать. Вяткин к нему вышел, вежливо поблагодарил, сказал, что посылка попадет по назначению. Старичок Вяткина тоже поблагодарил и сказал, что завтра еще снова зайдет к товарищу Баеву. Вяткин согласно кивнул и попросил гражданина обязательно захватить паспорт. Пока он выходил к старичку – в дежурке успели часть книжки прочитать… Вкратце пересказали содержание Вяткину. Сам он, Вяткин, тут же быстренько сдал смену, и, завернув книжку как было, побежал к Николаю Павловичу. Все. На каком основании Вяткин считает, что гражданин был пожилой? Вяткин снова стал хлопать глазами – просто гражданин так выглядел. Нет, бороды у него не было. Было только морщинистое лицо, седые поредевшие волосы и остальной старческий вид…