– Да будь моя воля, – продолжал сетовать Корнев, – я бы у него пистолет вообще отобрал, даром что он майор, да самого запер для надежности в камере, а ключ тебе на шею повесил!
Прошкин не только не обрадовался такому внезапному доверию руководства, но даже позволил себе усомниться в эффективности такого подхода:
– А ведь Ульхта мы как раз в камере нашли… Замкнутого…
– Мы когда, Николай, в той камере замки меняли? – строго посмотрел на Прошкина шеф.
– Так зачем нам их менять? Они ж крепкие, еще со времен царизма остались – от монастыря. Тем более, что ключ всего один был, – Прошкин осекся.
– У нас – один. А всего сколько их при царизме сделали – ключей этих? Может добрый десяток! Мог ведь такой же у фон Штерна, с тех достопамятных времен, заваляться. Вот и попал в нехорошие руки Генриха, который это спектакль и устроил – что бы психологическое давление оказать на такие вот, – слегка опьяневший от пива и распалившийся от собственных открытий Корнев, легонько постучал Прошкина по лбу, – идеологически не стойкие умы!
Убрал руку и тут же посочувствовал Прошкину:
– Ты, Николай, тоже что-то бледный, и потный весь…Так ведь и до болезни не далеко. А все болезни, как известно, от нервов. А нервы от чего?
Прошкин пожал плечами – он мог только предположить что нервы – от природы, но обнародовать такой безыдейный вывод поостерегся.
– От того, Прошкин, что нет у тебя личной жизни, – подытожил Корнев.
– Нету – за работой некогда ведь! Да и война начнется не сегодня – завтра… – попытался оправдаться Прошкин, весьма польщенный заботой начальника.
– Я тебе, Прошкин, на выходные отпуск дам, – повеселев предложил Корнев, – специально, что бы ты с девчонками познакомился, да в кино или в клуб сходил. Выбор супруги – это же вопрос стратегический! Не только для тебя лично – для Управления нашего – потому что ты – Прошкин, как коммунист и ответственный работник себе уже не принадлежишь! Да и парень ты у нас видный, при должности – тебе надо не с вертихвостками знакомиться, а серьезными, ответственными девушками. Докторшами, инженершами – кто по партийной линии выдвинулся, например, или с теми же нотариусами – архивариусами. Ведь должно же быть где-то заключение о смерти Деева? Хотя бы копия, или упоминание, или даты в какие-то реестры внесены? Ну не бывает так в Советской стране, что бы была официальная бумага, а следов от нее никаких не осталось! Заодно и поищешь…
14.
После такого разговора душевное состояние Прошкина меньше всего располагало к обустройству личной жизни. От мысли, что пройдется чмокать в щечку пропахших корвалолом и карболкой врачих в белых колпаках или пожимать выпачканные в чернилах пальчики нотариусов Прошкина била мелкая нервная дрожь. Перед глазами всплывали то разрисованное рунами тело Ульхта, то качался полупрозрачный висельник. А в ушах снова и снова тихо позвякивающие колокольчики из жилища Баева или звонко сыпалось стекло от разбитых выстрелом песочных часов. Голова тупо болела, словно сжатая тисками, а во рту было сухо и горячо – сколько не пей… Прошкину хотелось упасть на свежую, зеленую траву, глотнуть чистого воздуха, поднять глаза к небу, свободному от фабричного дыма и обрести единственно возможную духовную опору…
Прошкин вдруг четко и ярко осознал, как ему следует провести этот не предвиденный выходной. Он поедет в Прокопьевку. Навестить отца Феофана – просто излить измученную в суровых испытаниях душу! Решение было принято и оставалось только придумать, чем порадовать скучавшего в деревенской глуши старика. Прошкин открыл рабочий сейф – он был до верху набит сокровищами из дома фон Штерна, изъятыми, но еще не внесенными в описи вещественных доказательств, наткнулся взглядом на серебряную шкатулку, в которой хранилась колода старинных карт с изысканными гравюрами. Прошкин хмыкнул и взял шкатулку в руки. Чем не подарок – говорят, насчет картишек Феофан силен – сокамерники даже прозвали его «Трефовым» отнюдь на за большой нательный крест… Вот и перекинутся в картишки с бывшим служителем культа.
Кадровый пасьянс отца Феофана.
Посвежевший от сельской жизни отец Феофан сидел за столом сельской библиотеки и, поправляя новые очки в стальной оправе, почитывал номер «Комсомольской правды», закусывая политические новости пышными оладьями с медом. Происхождением этих даров природы Прошкин интересоваться не стал. Что грамотный поселенец, занимающий должность помощника библиотекаря, «помогает» председателю колхоза Сотникову строчить речи для ответственных мероприятий и даже стряпает статьи в журналы «Сельская жизнь» и «Культурное садоводство» за его подписью, не знал только ленивый. Увидав Прошкина, тосковавший о полной тайных интриг светской жизни Феофан искренне обрадовался:
– Доброго времечка, Николай Павлович, какие новости? Угощайтесь, что-то вы совсем осунулись… – и подвинул к нему оладьи и крынку с молоком.
– Устал… Отдохнуть хочу от городской пыли и жары. От работы. Вот даже в картишки перекинуться некогда, да и не с кем… – Прошкин пододвинул Феофану затейливую шкатулку и с удовольствием принялся за оладьи.
Феофан снова поправил очки, извлек колоду из шкатулки и принялся перебирать и раскладывать карты длинными холеными пальцами. Движения его были настолько профессиональными, но при этом утонченными и артистичными, что сравнить их можно было скорее с руками фокусника, чем с действиями карточного шулера.
– Это, Николай Павлович полная колода Таро, так называемый "большой аркан" – все семьдесят восемь карт – она большей частью не для игры, а для прорицания применяется, – просветил Прошкина ученый Феофан, – а колода, которой играют – те самые общеизвестные «тридцать шесть картей – четырех мастей», собственно усеченный вариант подлинного Таро, именуется цыганской. Легенда гласит, что полную колоду привезли и еще во времена крестовых походов с Востока. Оттого сию мантическю систему еще называют по географическому признаку – «Египетским Оракулом», – Феофан пребывал в прекрасном расположении духа, и, что бы ободрить и поразвлечь поникшего Прошкина, тщательно смешал карты, пододвинул колоду Прошкину и спросил, – Итак, о чем желаете узнать у Оракула, любезный Николай Павлович?
Прошкин облизнул мгновенно пересохшие губы и полушепотом спросил:
– Когда война начнется?
Феофан строго взглянул на Прошкина поверх очков из-под изогнутой почти что под прямым углом брови:
– Прошкин! Для ответа на такой вопрос не стоит обременять Вселенную. Загляните в любую газету – там крупным буквами черным по белому написано – никакой войны не будет! Во всяком случае с Германией! – Феофан перевернул газету, и указал на передовицу, объясняющую глубокий политический смысл подписания пакта о ненападении между Советским Союзом и Германией, – Так что потрудитесь задать простой бытовой вопрос, имеющий для вас высокую эмоциональную значимость!
Прошкин на минуту задумался, сдвинул колоду и сформулировал вопрос:
– Как одному казенному валету избежать смертельной опасности?
– Ну вот, совершенно другое дело!
Феофан, просветлев лицом, и принялся вытаскивать и раскладывать карты рубашками вверх, а потом снова посуровел, и, перевернув две карты, находившиеся как раз в центре, продолжил просвещать Прошкина:
