– В королевском дворе классической колоды Таро нет привычного теперь валета. Валет – с позволения сказать, гибрид вот этих двух карт – рыцаря и пажа. Итак, я понял, что коль скоро они относятся к масти мечей, лицо, о котором вы спрашиваете, имеет воинское звание?

– Имеет, – удивленный Прошкин чуть не ляпнул, что звание совершенно такое же как у него самого, но тут же больно прикусил кончик языка и быстренько перевел разговор в нейтральное русло, – а почему из двух карт вдруг получилась одна?

– Получилась совершенно не вдруг! А в результате сложных исторических процессов, – Феофан откашлялся и продолжал, – Многие тогда, да и сейчас считают, что иерархия Таро – метафора организации рыцарского ордена. Всякий орден имел сложную двойную структуру внутренней подчиненности. Но основой ордена были собственно рыцари – chevaliers de justice, – произнес с французским прононсом Феофан, постучал ногтем по карте, изображавшей закованного в доспехи персонажа на красавце – коне с грозно поднятым над головой мечом, затем снял очки, потер переносицу, и продолжил свой исторический экскурс, – Кавалеры поступали в орден в трех возрастах – в совершеннолетии, в малолетстве – то есть до пятнадцати лет, и, конечно же, из пажей Великого Магистра – главы ордена. Вот вам и сам паж – палец Феофана уперся во вторую открытую карту. Ее украшала гравюра очаровательного лет десяти мальчугана в старинной одежде со свешивающимися до пола рукавами и узконосых башмаках с несоразмерно длинным мечом в руках, – В тринадцатом веке, когда во Франции правил Филипп Красивый, наиболее богатый и весьма влиятельный рыцарский орден – орден Тамплиеров, или рыцарей Храма, был обвинен в ереси, его тогдашний великий магистр – Жак де Моле с ближайшими сподвижниками после суровых истязаний плоти, казнены, а гонения на орден простерлись столь далеко, что даже карты, обозначавшие членов ордена – рыцарей – исчезла из колоды, а паж трансформировался в безликого валета. Хотя я лично, – увлекшись, продолжал Феофан, – не столь приземлен в трактовке мантической системы Таро, и разделяю мнение тех, кто видит в ней метафору мира и творения – ибо все, что ни есть – доброе или дурное результат Божьего Промысла!

Прошкин уже почти не слушал – у него снова замутилось в голове и перед глазами снова поплыли, покачиваясь в знойном чаду старинные штандарты, сияющие доспехи и потные конские крупы, белые, словно сложенные из сахара – рафинада стены не ведомого города и такой же белый скрипучий песок… Что бы отвлечься от видения, Прошкин отглотнул холодного молока, надкусил еще один оладий и уточнил:

– А что, до этого Филиппа, любой мог взять и стать рыцарем, а потом поехать рубиться в Палестину, как мы в гражданскую в Туркестане?

Феофан досадливо отмахнулся от такого грубого сравнения:

– Ну что значит любой? Равенство суть единое – перед Господним судом. В земной юдоли равенство социальное – мечта не осуществленная. Продолжая вашу аналогию – любой ли может стать комсомольцем? А полярником? Членом ВЦИК наконец? Следуя официальной коммунистической пропаганде, безусловно – любой, но де-факто есть многочисленные социальные ограничения. У вас их блюдут сотрудники отделов кадров – руководствуясь по преимуществу собственным правосознанием. В то, более суровое время, такие ограничения фиксировали на бумаге в форме орденского Устава. Вступление в Орден предполагало, прежде всего, наличие ряда добродетелей, затем плату весьма ощутимого взноса в орденскую казну. А, кроме того, членом Ордена, будь то рыцарем или пажом, мог стать лишь урожденный дворянин в нескольких поколениях, не запятнавших себя ни ростовщичеством, ни ремеслом! Такое правило свято соблюдалось во всяком ордене, и существовали даже специально уполномоченные лица для проверки подлинности документации о правах по рождению кандидатов в Орден. Знаете, как называли таких уполномоченных лиц, например в Мальтийском Ордене? Комиссарами! – Феофан добродушно хмыкнул.

Прошкину было не до забавных исторических аналогий, в его голове роились догадки одна мрачнее другой, он облизнул мгновенно пересохшие губы и с неожиданной серьезностью спросил:

– А если родители кандидата принадлежат к древней и уважаемой, почти что царской династии, но при этом не христианской веры?

– Я не совсем понял – вы о ересиархе толкуете? – заинтересованно уточнил Феофан. Прошкин очень отдаленно представлял кто такой ересиарх, но толковал не о нем. Что и поспешил донести до Феофана как можно доходчивее:

– Допустим, родители кандидата мусульмане. Ну – просто для примера, представим, что отец этого… э… малолетнего кандидата, какой – нибудь эмир, вроде покойного Бухарского эмира Бухадур-Хана… Хотя, конечно, мальчик далеко не единственный отпрыск этого благородного отца, а какой-нибудь там шестнадцатый, или двадцать первый…

Феофан по-мальчишески присвистнул, чем совершенно обескуражил уже и так совершенно изнервничавшегося Прошкина.

– Вот это новость! Кого-то, конечно, он мне напоминал. Разрезом глаз, улыбкой – уж никак не восточной, но я вот право… вспомнил о княжне Гатчиной от чего-то… Вот уж была сущая амазонка, очень решительного нрава девица… Хотя сами понимаете – память у меня уже не та…Восьмой десяток…Так вот, который ребенок по счету не имеет никакого значения. Достаточно, что он мужского пола и рожден в законном браке. Гораздо важнее есть ли документальные подтверждения законности его происхождения? Вы лично видели документы? Или можете хотя бы уверенно сказать, кто ими располагает?

Прошкин удрученно развел руками:

– Откуда? Я даже смутно представляю, какие это должны быть бумаги. Возможно покойный Александр Августович располагал… А я ведь, в отличии от него, не ученый, тем более что у нас речь о древности идет…

– Да, простите мою бестактность, я совершенно отвлекся. Мы сейчас уточним при помощи Оракула, – Феофан заговорщицки подмигнул, и перевернул одну из лежавших на столе карт. На ней была нарисована увядающая Дама, устало сидящая в резном кресле с огромным крестом в руках.

– Вот видите, – все и прояснилось, – отчего-то успокоился Феофан, – Королева посохов. Я трактовал бы сие так, что мать упомянутого дитяти – могла быть высокородной христианкой, и как-то подобает доброй христианке, окрестила дитя и привила ему твердость в следовании догматам истинной Церкви Христовой. То есть, наш умозрительный кандидат в пажи, имел высокородных родителей, был крещен и располагал средствами. Вполне достаточно! Всякое дитя добродетельно по природе, и мы можем предположить, что принят в Орден он был в раннем возрасте, в число пажей…

Прошкин удовлетворенно кивнул, и задал следующий вопрос:

– А могло ли лицо, пусть даже и крещенное, но родившееся вне законного брака, у таких вот высокородных родителей претендовать на поступление в Орден?

Феофан снова водрузил очки на тонкую переносицу, удивленно воззрился на Прошкина и, наконец, исчерпывающе ответил:

– Нет. Однозначно нет. Даже если побочное дитя было признано отцом. Членам Ордена необходимо подтвердить как свое происхождение, так и законность брака родителей.

– А может ли служить подтверждением законности происхождения тайный знак? – не унимался Прошкин.

Теперь уточнять стал уже Феофан:

– Какой именно тайный знак?

– Татуировка, – не уверенно сказал Прошкин. Он хотел еще полюбопытствовать насчет перстня. Но некая часть его сознания, именуемая в антинаучных книгах интуицией, воспротивилась этому, и о перстне он промолчал.