– Но я победила благодаря тебе. Это ты дал мне силу справиться с ними. – В ее голосе зазвучали истерические нотки. – А теперь ты мне нужен больше, чем когда бы то ни было.

– Я буду все время думать о тебе.

– Мне этого недостаточно! Мигель упрямо посмотрел на нее.

– Но это – все, что я могу тебе предложить.

– Тогда зачем же ты вообще сюда приехал?

– Неужели мне нужно отвечать на этот вопрос? – резко бросил он.

– Нет-нет. Просто я не могу совладать с собой. Я так хочу тебя!

– Это я понимаю, я ведь тоже тебя хочу. Но у каждого из нас есть свои обязательства.

– Пошли они к черту, все эти обязательства!

– Ты ведь на самом деле так не считаешь, – сказал он, стараясь остудить ее пыл. – Я знаю тебя и помню, как горели у тебя глаза, когда ты говорила об этих людях из Ногалеса, я помню, как звучал твой голос, когда ты обращалась к своим любимым животным. Я многому научился у тебя, Патриция.

– Ах, Мигель, – вздохнула она. – Побудь здесь хотя бы еще немного. Ну, скажем, пару дней!

– Не могу. Я улетаю «Конкордом» сегодня после обеда.

– Ах нет! Нет! Пожалуйста… – В голосе у нее звучала мольба, и она была бессильна скрыть это. – Останься хотя бы на денек!

Он покачал головой.

– Завтра мне будет еще труднее расстаться с тобой. Обратно они ехали молча. Вернувшись домой, Мигель быстро собрал вещи. Патриция не стала перечить, когда он объявил, что не хочет, чтобы она провожала его в аэропорт. Прощание вышло скованным. Патриция пыталась проглотить комок, застывший у нее в горле. Мигелю хотелось утешить ее. Он обещал как можно чаще звонить и самыми яркими красками расписал картину их радостного воссоединения через шесть недель – сразу после того, как он проведет финальный бой в Лиссабоне.

Когда он уехал, Патриция уселась на подоконник в спальне и залюбовалась закатом. В небе над фермой она увидела перистый след самолета. Уж не тот ли это самолет, который уносит от нее Мигеля?

Начало темнеть, но в небе пока не зажглось ни единой звезды. «Ах, папочка, где же ты?»

Прошло уже несколько месяцев со времени ее последнего мысленного разговора с отцом. Ей незачем было взывать к любви небесной, пока она с такой силой купалась в неге любви земной. Но сейчас она опять почувствовала себя покинутой – а значит, потерянной.

Патриции хотелось, чтобы папочка взял ее на руки и убаюкал так, чтобы вся боль прошла. Нет – не папочка. Ей хотелось, чтобы Мигель сжал ее в объятиях – и чтобы мгновение длилось вечно. Но он только что недвусмысленно дал ей понять, что мучить быков для него важнее, чем быть с нею. И этого она никак не могла понять. Да любит ли он ее на самом деле?

Патриции еще никогда не доводилось работать с таким ожесточением, как за последние три недели, вникая во все дела корпорации; только изнуряя себя трудом она могла заглушить неотвязные мысли о Мигеле. Она чувствовала полное изнеможение, но стеснялась признаться в этом кому бы то ни было, не говоря уж о том, чтобы пожаловаться. Миссис Спербер и Хови работали с точно такой же интенсивностью, но не выказывали при этом ни малейших признаков усталости.

Сейчас, сидя за длинным столом для совещаний, во главе заново сформированного совета директоров, она едва прислушивалась к словам миссис Спербер, делающей отчет о своей инспекционной поездке на предприятия в штате Огайо. Патриция бросила взгляд на часы – опять ушел целый день; как же она ненавидела все эти совещания. Возможно, ей стоило бы придумать какой-нибудь предлог, извиниться и откланяться…

Но тут дверь с грохотом распахнулась и в конференц-зал вошел Хови. Патриция с трудом удержалась от смеха – настолько разительная перемена произошла во внешности адвоката. Она просто не верила собственным глазам. Куда подевался жеваный-пережеванный коричневый костюм с мятой сорочкой, как он теперь обходится без широченных подтяжек? Сорочка на нем была безупречно выглаженной, в строгую полоску, галстук телесного цвета, усеянный крупными рисунками, изображающими орлов, и – кто бы мог в это поверить? – сшитый на заказ костюм весьма модного фасона. На смену очкам со стеклами, напоминающими донышко бутылки из-под кока-колы пришла пара, подобающая авиатору экстра-класса. Не ударило ли ему в голову назначение главным советником гигантской финансово-промышленной корпорации?

– Хови! – сказала она. – Вы классно выглядите!

Он покраснел.

– Вам нравится? У моей новой подружки такой своеобразный вкус.

Он прошел во главу стола и показал всем присутствующим свежий номер «Ньюс-уик». С обложки на них смотрела Патриция. По рядам пробежал шепоток.

Держа журнал высоко над головой, Хови торжественно произнес:

– Леди и джентльмены, этот номер «Ньюс-уик» еще не поступил в продажу, но завтра с утра он окажется в руках у миллионов людей. И я не сомневаюсь, что вы узнали ту, чья фотография на обложке.

Хови просто сиял.

Патриция потупилась, переплела пальцы, она не знала, что сказать.

– Позвольте мне зачитать вам кое-какие выдержки из передовой статьи этого номера. – Хови прочистил горло, а затем внешне бесстрастным тоном, скорее, подходящим для судебного заседания, начал – «На рынке ценных бумаг резко вырос интерес к акциям компании Стоунхэм, основанной сорок лет назад покойным Дж. Л. Стоунхэмом финансово-промышленной корпорации. Широко известный и вызывающий у многих почтительный трепет промышленник и финансист, Стоунхэм создал могущественную империю, вполне соответствующую его собственной репутации. Но теперь его единственная наследница, Патриция Деннисон, резко меняет генеральную линию финансово-промышленной деятельности всей компании и привлекает к себе внимание широковещательными заявлениями типа сделанного ею на прошлой неделе: «Я хочу вдохнуть совесть в дела компании, превратить ее в корпорацию, учитывающую интересы не только своих акционеров и клиентов, но и своих сотрудников, компанию, защищающую окружающую среду в заботе о будущих поколениях».

Патриция почувствовала, что заливается краской смущения. Восхищенные взоры всех присутствующих были обращены к ней. Миссис Спербер казалась наседкой, хлопочущей об одном из своих цыплят.

Хови меж тем продолжил. Его голос становился все громче и громче, а шея покраснела в тугом воротничке новой сорочки.

– «Хотя скептики с Уолл-стрит предсказывали понижение курса акций компании Стоунхэм после того, как бразды правления перешли к мисс Деннисон, на деле случилось прямо противоположное. Известия о ее намерениях вызвали взлет интереса к акциям компании у тех инвесторов, которые рукоплещут замыслу мисс Деннисон. Как выразился один из дилеров, чувствующий вкус к социально и экологически ориентированному производству, «мисс Деннисон доказала, что сам факт заботы о ближнем оказывается куда прибыльней, чем слепая погоня за голой прибылью».

Хови ликующим голосом закончил речь:

– Давайте же согласимся с мнением тех, кто хвалит нашу блистательную мисс Деннисон!

Все встали аплодируя и выкрикивая приветствия. Патриция, потупившись, пробормотала нечто вроде «благодарю вас всех», протестующе подняла руку и бросилась прочь из конференц-зала.

Оказавшись у себя в кабинете, она плотно закрыла дверь. Почему миг собственного триумфа не радует ее? Ведь как раз этого она и стремилась добиться – преобразовать компанию – и подать тем самым пример остальным. Так почему же в душе у нее такая гнетущая пустота?

Она знала, почему, – рядом не было Мигеля, с которым можно было бы разделить этот триумф.

Прошла неделя с тех пор, как она говорила с ним в последний раз. Потом она неоднократно пыталась дозвониться, но с ним было крайне трудно связаться, – он разъезжал по португальским провинциям, проводя отборочные бои, да и разница часовых поясов была изрядной помехой.

Вот и сейчас она не без колебаний потянулась к телефону. Во время их последнего разговора голос Мигеля показался ей таким холодным, далеким, равнодушным. Разумеется, он был целиком поглощен собственными заботами. Ей не в чем было упрекнуть его, она ведь и сама была чересчур занята делами. Но ее работа по переустройству корпорации уже близилась к завершению – миссис Спербер и Хови скоро смогут взять на себя руководство компанией, а у них это получится гораздо лучше, чем у нее самой. Ну, и что потом? Найдется ли в жизни Мигеля место для нее? Ей так хотелось быть полезной ему, но что она могла ему дать – не следовать же за ним с одной корриды на другую? Сама мысль об этом наводила на нее тоску.