Он взял ее за руку.

– Да, жаль этого старого рысака.

– Нет-нет, это не рысак. Это любимчик Лауры!

– Да, я знаю. Пегий конь, с которым она прогуливалась по ферме. Но я уверен, что он был рысаком.

– Ты ошибаешься! Лаура взяла его еще жеребенком.

– Как скажешь, Патриция. Конечно, это не имеет никакого значения, но я видел у него на губе татуировку Жокейского клуба.

– Этого не может быть…

Их разговор прервал звук автомобильной сирены. Мигель выглянул в окно.

– Приехал ветеринар.

– Мне надо немедленно поговорить с ним.

– Нет, Патриция, тебе необходимо отдохнуть.

– Пожалуйста! Мне сейчас не до отдыха! Вздохнув, он обнял ее за плечи и помог подняться. Они вдвоем пошли на луг, где ветеринар беседовал с Эдгаром.

В дальнем конце луга бульдозер рыл могильные рвы для павших лошадей.

– Ну, доктор Кронин, вы разобрались? – спросила Патриция.

– Да. Лошади были отравлены.

– Отравлены? – шепотом переспросила Патриция.

– Чем они были отравлены? – сохраняя спокойствие, осведомился Мигель.

– Моненсином.

– Не может быть! – заорал Эдгар, его лицо побагровело от гнева. – Корм для кур мы всегда держим отдельно.

– Доктор Кронин, – сказала Патриция, – я ничего не понимаю.

– Моненсин, мисс Деннисон, это антибиотик, добавляемый в птичий корм и в корм для крупного рогатого скота. Для лошадей он в высшей степени токсичен. Наверняка, им дали его по ошибке.

Эдгар не мог сдержать ярости.

– Нет, черт побери! Нет! Этого не может быть!

– Но, может быть, – вступилась Патриция, – корм перемешался в результате пожара…

– Да нет же! Я сам все проверил!

– Эдгар, пожалуйста, успокойся, никто тебя не винит.

Эдгар резко пошел прочь, на ходу бросая отрывистые команды конюхам, занятым погребением лошадей.

Патриция поглядела на труп Тумана и судорожно сглотнула.

– Мигель, не кажется ли тебе, что с ним следует подождать. Возможно, Лауре захочется при этом присутствовать…

– Ты права, Патриция… Возможно, ей и впрямь этого захочется.

И Мигель, наклонившись к мертвому коню, завернул ему верхнюю губу.

Глаза у Патриции полезли на лоб. Вот оно как! Татуировка Жокейского клуба. Номер У-65-82551.

Лаура Симпсон, появившись в суде на свидетельском месте, выглядела весьма необычно: на ней было дорогое платье с цветочным орнаментом – сирень и розы; волосы тщательно вымыты и аккуратно причесаны; руки скромно сложены на коленях.

– Мисс Симпсон, хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли сюда выступить свидетелем защиты по делу мисс Деннисон, – начал Хови.

Лаура благодарно улыбнулась ему.

– Я счастлива сделать это; Патриция – моя лучшая подруга.

– Как раз сейчас дружба нужна ей, как никогда ранее, – вполголоса пробормотал Хови.

Он прочистил горло, подошел к столу, наполнил стакан водой. Посмотрел на Патрицию, сидящую, понурив голову, на Мигеля, расположившегося за ее спиной и не спускающего с нее встревоженного взора. Отпил воды и повернулся к Лауре.

– Мисс Симпсон! Мне хочется задать вам несколько вопросов относительно поведения вашей подруги в эти весьма нелегкие для нее дни.

Лаура одернула платье на коленях.

– Я готова, мистер Биндер.

– Когда самым таинственным образом был погублен розарий Патриции, вы находились при ней неотлучно?

– Да, это так.

– Она любила свои розы?

– Любила.

Лаура подтвердила свой ответ кивком.

– Кстати говоря, ведь большую часть этих роз она отправляла в больницы и в приюты для престарелых, не так ли?

– Совершенно верно.

– А когда она обнаружила, что розарий, которым она занималась со столь великим тщанием, оказался загублен, какова была ее реакция?

– Она сильно плакала.

– Совершенно естественная реакция, не правда ли, мисс Симпсон?

– Мне кажется, так.

– А не произошло ли еще чего-нибудь – более драматического?

– Что вы имеете в виду?

– Не было ли у нее, допустим, нервного срыва?

– Нет, этого не было.

– А когда сгорел сарай с сеном, вы тоже находились рядом с ней?

– Да.

– Должно быть, это было ужасное зрелище. – Казалось, будто Хови разговаривает с самим собой. – Эдгар, старший конюх, получил серьезное увечье… А какой оказалась реакция моей клиентки?

– Патриция была очень взволнована.

– И вы посоветовали ей отправиться в санаторий?

– Мне, знаете ли, показалось, что она нуждается в помощи. Я боялась, что…

– Что эта ужасная история сведет ее с ума? Смит вскочил с места.

– Ваша честь, протест! Мистер Биндер задает свидетельнице наводящие вопросы.

Судья посмотрел поверх очков.

– Переформулируйте ваш вопрос, мистер Биндер.

– Она показалась вам невменяемой?

– Она много плакала, но я оставалась рядом с нею и давала ей транквилизаторы…

– А врачебного вмешательства не потребовалось?

– Нет.

Мигель слушал все это с нарастающей тревогой. Патриция ничего не сказала ему о пожаре – она была слишком тактична и, зная, что его отец при смерти, не хотела взваливать на него собственные неприятности. Он поглядел на хрупкие плечи слегка подавшейся вперед Патриции. На эти плечи упала тяжкая ноша. «Как ты была неправа, любимая, ничего не рассказав мне об этом, – мне ведь хочется делить с тобой все – и радость, и горе».

– А потом на ферме произошло еще одно несчастье?

Лаура, понурив голову, вздохнула.

– Да.

– Лошадей, которых так любила и о которых заботилась Патриция, отравили?

– Да.

Хови подошел к Лауре вплотную и, положив обе руки на стойку для свидетелей, заглянул ей в глаза.

– А вас не удивляет такое обилие несчастий, причем одно следует сразу за другим?

– Мне было очень жаль Патрицию.

– Ну, разумеется. Столько катастроф трудно вынести кому угодно.

Лаура на это ничего не ответила.

– А как мисс Деннисон отреагировала на гибель лошадей?

– Меня при ней не было. Я уезжала на уик-энд.

– А теперь поглядите на нее. – Резко развернувшись, Хови указал на Патрицию. – На эту женщину обрушилось столько несчастий, что это могло бы сломить и очень сильную натуру, – но все-таки она полностью сохраняет самообладание и готова постоять за себя и свои права.

– Ваша честь, – тут же вскинулся Смит. – Мистер Биндер уже начал защитительную речь или все-таки допрашивает свидетельницу?

– Я веду дело так, чтобы выиграть его, ваша честь. Судья нахмурился.

– Пожалуйста, продолжайте допрос свидетельницы. Хови оттянул большими пальцами рук подтяжки и воздел очи горе словно в поисках вдохновения. Так и не опустив взора, он спросил затем:

– А известно ли вам, мисс Симпсон, что лошади отравлены моненсином?

– Да.

– А вы знаете, что это такое?

– Какой-то антибиотик.

– Хорош в птичий корм, но для лошадей смертелен?

– Мне об этом говорили.

– Гмм… ну, а какие у вас предположения относительно того, каким именно образом моненсин попал в корм для лошадей?

– Видит Бог, мне бы хотелось это узнать. Сокрушенно покачав головой, Хови пробормотал:

– Одно несчастье за другим, и каждое – еще тяжелее, чем предыдущее…

Стенографистке показалось, что он не закончил фразу.

– Пожалуйста, договорите до конца, мистер Биндер.

– И ближе к делу, – одернул адвоката судья.

– А дело заключается в том… – Хови внезапно заговорил громко и предельно четко. – В том, что кто-то преднамеренно пытается свести Патрицию с ума. И как вы думаете, кто бы это мог быть.

Все в зале затаили дыхание.

– Кто ее враги, а, мисс Симпсон?

– Мне об этом неизвестно.

– Подумайте, мисс Симпсон! Кому бы было желательно привести мою клиентку в душевное расстройство, лишив ее тем самым дееспособности?

– Не знаю.

– Вы этого не знаете?

– Нет.

– Но наверняка строите кое-какие догадки.