– Но мне хотелось бы…

Она прервала свою речь на полуслове, увидев первого из двух коней – серого рысака с белой гривой, каскадами ниспадающей по горделиво высоко поднятой шее. Когда конь с помощью Эдгара был осторожно переправлен на землю, Мигель неторопливо подошел к нему. «Ультимато», – прошептал он, ласково потрепав коня по шее. Затем, обращаясь к нему, заговорил по-португальски. Его недавняя грубость, казалось, моментально исчезла. И Патриция не усомнилась в том, что конь понимает все то, что ему сейчас говорят.

Мигель передал поводья Деннису.

– Проведи его по кругу. – Говоря это, он описал круг жестом. – Но медленно, минут за пять. Потом отведи в стойло и напои. Напои теплой водой. Он перегрелся. Сегодня жаркий день, – внушительно произнес он, как будто это обстоятельство стало известно только ему одному.

Вытянувшись по струнке, он застыл у фургона, как хозяин, ожидающий прибытия важного гостя.

– Полегче, полегче, – бросил он Эдгару. Его взор ни на мгновенье не отвлекался от второго жеребца, которого сейчас выгружали из фургона. «Привет, Харпало!» Гнедой конь лизнул его в шею. И вновь Мигель заговорил с лошадью по-португальски, и вновь Патриции бросилось в глаза, как одно прикосновение руки тренера успокаивает взбудораженное долгой дорогой животное.

– Эй ты! – крикнул Мигель Деннису, все еще занимавшемуся с серым конем. – Помнишь, что я тебе только что сказал?

– Да, сэр.

– Теперь то же самое с гнедым.

Патриция, уже начавшая было обижаться из-за того, что ее так явно игнорируют на протяжении столь долгого времени, решила приняться за него с большей настойчивостью.

– Мистер Кардига!

Он наконец повернулся к ней, снял шляпу, отдал поклон. Теперь его внимание переключилось на нее полностью. Патриции показалось, будто она находится на сцене, на которую только что направили театральные прожектора. И хотя она твердо решила поставить высокомерного незнакомца на место, подходящих слов у нее почему-то не нашлось. Вместо задуманного она внезапно пробормотала:

– Если я могу… что-нибудь для вас сделать…

– Да, – перебил он. – Скажите, где мне спать? Патриция повернулась к Эдгару, который с безучастным видом жуя травинку, наблюдал за происходящим.

– Эдгар… пожалуйста, отведите мистера Кардигу в коттедж. И отнесите его вещи.

– Благодарю вас.

Однако, судя по голосу Мигеля, благодарности он ни в малейшей мере не испытывал.

– Не угодно ли вам перекусить с дороги?

– Нет. Я хочу спать.

Патриция понаблюдала за тем, как он на негнущихся ногах пошел следом за Эдгаром, – с левой ногой у него что-то явно было не в порядке. Ему стоило бы оказаться самым искусным инструктором на свете, иначе его грубость просто непростительна, – подумала она. Но как замечательно он обращается с лошадьми! И его английский совсем недурен, акцент – скорее приятен. Кажется, события начнут разворачиваться довольно интересно.

Какой-то звук заставил Мигеля очнуться от глубокого сна. Он зевнул, потянулся, открывать глаза ему еще не хотелось. Что же это за звук? Ах да, петух! Он резко сел.

Он спал в незнакомой постели, да еще и во всей одежде. Он огляделся по сторонам – стены недавно побелили, дубовые полы покрыты мягкими ковриками. У противоположной стены была печь, рядом штабелем сложены дрова, наколота лучина – оставалось только чиркнуть спичкой. Хорошая комната, вынужден был признать он. У владелицы фермы оказался отменный вкус.

Сколько же он проспал? Довольно долго, раз уже начали кричать петухи. Прошлой ночью он плюхнулся на постель, слишком измотанный после перелета в грузовом отсеке – он настоял на том, чтобы проделать весь путь вместе с лошадьми, – слишком измочаленный, чтобы взять на себя труд раздеться.

А сейчас все его тело болело, а особенно сильно – фантомной болью – ныла левая ступня. Он потянулся потереть ее – и, разумеется, ткнулся в пустоту. Об отсутствии ноги позаботился Луис Велосо – сукин он сын. «Но ему мало было меня изуродовать, он решил меня убить». Ему захотелось, чтобы его дорогая женушка полюбовалась тем, как бык поднимает на рога ее любовника и обрекает его на смерть на темной арене.

Скулы Мигеля напряглись в попытке избавиться от воспоминания, преследовавшего его уже на протяжении целой недели. «Я убил человека. Но разве Велосо не заслужил смерти? Ведь он пытался убить меня – причем дважды».

Объяснения, данные им и Исабель в полиции, были приняты без лишних вопросов; дежурный капитан только и мог, что выразить им глубочайшее сочувствие.

Однако невыносимым испытанием стала заупокойная месса в лиссабонском соборе. Мигель сидел рядом с Эмилио (даже ему он не решился рассказать о том, что произошло на самом деле) и внимал словам архиепископа, перечислявшего «заслуги этого великого человека». Со своего места на церковной скамье ему была хорошо видна одетая в траур Исабель. На ней была шляпка с густой вуалью, но перед мысленным взором Мигеля самым гротескным образом мелькало ее искаженное страстью лицо с размазавшейся губной помадой.

Он так и не смог пересилить себя и не пришел на поминки. Чтобы избежать каких бы то ни было контактов с Исабель, он улетел в Америку на день раньше.

Но сейчас, оттолкнув от себя эти мучительные мысли, он поднялся с постели, разделся, встал под душ. Холодная вода освежила его, взбодрила, окончательно сняла оставшуюся после утомительного перелета усталость. Он завернулся в одно из больших махровых полотенец, целая стопка которых лежала на столике в душевой, взял с кресла протез и опустился на постель. Пристально всмотрелся в сочетание стали, дерева и кожи, призванное заменить отсутствующую конечность. Вдел культю в протез и закрепил ремни на ляжке.

Ногой в протезе он ступил на пол, чтобы проверить, хорошо ли он «встал». Затем быстро оделся в черный костюм для верховой езды, схватил шляпу и вышел из коттеджа.

Редкий и холодный туман поднимался от сырой травы, придавая всему вокруг несколько призрачные очертания. За белым плетнем в тумане виднелись силуэты медленно движущихся лошадей. Он устремился к ним. Туман быстро рассеивался. Высоко над головой, уже покинутая всеми звездами, в небе светила луна, подобная засидевшемуся на вечеринке и уже успевшему надоесть хозяевам гостю. Поднималось солнце – и в рассветных лучах становилось видно, что белый плетень тянется на добрую милю. На глаза Мигелю попадались все новые и новые лошади. Здесь их, должно быть, по меньшей мере, сотня, подумал он. Он подошел поближе. Здешние лошади были такими странными. И передвигались так медленно. Некоторые из них потянулись ему навстречу.

На Мигеля накатило острое отвращение: лошади были калеками. Хромые, с перебитыми ногами, дряхлые. Все без исключения! Для чего же юная красавица-хозяйка собрала сюда столько искалеченных лошадей? Для чего они ей понадобились?

Гнедой жеребец перекинул голову через плетень и уставился на Мигеля. Почесывая ему голову, Мигель подумал: «Этого коня наверняка били». Медная табличка на кожаном ремешке свидетельствовала о кличке жеребца – Туман. Мигель оттянул ему нижнюю губу и посмотрел на зубы: коняге было, как минимум, двадцать лет. На губе, с изнанки, в розовой мякоти было вытатуировано: У-65-82551. Лошадь для верховой езды 1965-го года рождения. С учетом породы, истинный Мафусаил.

Он прошел вдоль плетня по всему корралю. Не все здешние лошади оказались породистыми. Мигелю попались метисы и квартероны, арабские жеребцы, паламинские, были здесь и пони. Что за странное существо эта самая Патриция Деннисон!

Солнце, теперь уже ярко-красное, вспыхнуло в небе, заливая золотыми лучами все ранчо. Мигель заторопился на конюшню.

Патриция вышла из-под душа и досуха растерлась. Было еще рано – оставалось два часа до прибытия почтальона. Она быстро оделась: джинсы, сапоги для верховой езды, фланелевая рубашка в шашечку. Выйдя из спальни, остановилась перед подаренной отцом картиной, висящей на стене. «Звездолаз». Один только взгляд на эту картину всегда придавал Патриции свежие силы.