Аксакову И. С., 8 января 1867
103. И. С. АКСАКОВУ 8 января 1867 г. Петербург
Петерб<ург>. 8 генваря 1867
Теперь я, кажется, в состоянии передать вам с большою достоверностию впечатление, производимое вашею «Москвою» на разумное большинство здешней публики, — оно в высшей степени благоприятное. Только те, которые рассчитывали на скандал, чувствуют себя несколько озадаченными.
Что особенно порадовало всех здравопонимающих — это — при неизменности направления — для многих неожиданная безжелчность тона. В данных обстоятельствах — это сила.
И в самом деле — прежняя резкость тона была бы теперь сущим анахронизмом. То, что прежде называлось славянофильскою идеею, сделалось теперь — силою вещей — общим достоянием, она, т<ак> ск<азать>, распустилась в действительности… Не странно ли бы было сохранить за нею, в изложении, ту запальчивую исключительность и нетерпимость, на которые вызывали ее прежние отношения. Да и притом сто́ит только привести в сознание ту историческую минуту, что мы теперь переживаем, — если нельзя еще сказать: «Annibal ante portas»[37], — не подлежит, однако, сомнению, что день великого столкновения все ближе и ближе.
Хотя бы даже и затянулся еще, на несколько времени, восточный вопрос, но мирно он ни в каком случае разрешиться не может. — Был ли бы какой смысл, ввиду предстоящих событий — перед лицом наступающего неприятеля, — заводить из-за пустяков споры и ссоры в собственном лагере?
Мы имеем теперь полную возможность весь нам присущий оппозиционный элемент обратить с большою разумностию против наших настоящих, несомненных противников. Тут есть где расходиться полемическому задору и над чем вдоволь испробовать свою руку… И вот почему тон, усвоенный «Москвою», сказался всем вполне соответственным тому, чего так логично-настоятельно требует данная минута.
Да и как, при несколько трезвом, спокойном взгляде на окружающую среду, не убедиться, что у нас — в обществе ли, в правительстве ли — все, еще идущее наперекор национальному стремлению, есть не что иное, как недоразумение, несознательность, просто отсталость, что все наши Европейцы — вне всякой действительности и скоро очутятся в такой среде, что даже и в виде призраков им нельзя будет продолжать свое существование и они просто испарятся. Вот почему, чтобы придать им какое-либо серьезное действительное значение, надобно прибегать, как, напр<имер>, Катков, к самым фантастическим ухищрениям. — Я нисколько не отрицаю возможной их зловредности — и даже очень значительной, — но этой зловредности по неразумию следует противудействовать не катилинариями, даже не сарказмом, а спокойным, по возможности, и разумным разрешением дела.
Все это, я знаю, как оно ни кажется просто до пошлости в теории, требует на практике — особливо для некоторых натур — геройского самообладания и поистине христианского смиренномудрия.
Все ваши передовые статьи отлично хороши, особливо статья в № 6. Тут вопрос весь и с кореньем. — Вот в чем и доселе несомненное превосходство вашего учения над всеми прочими — оно вернее, потому что глубже.
Господь с вами. Обнимаю вас и жену вашу.
Горчакову А. М., 10 января 1867
104. А. М. ГОРЧАКОВУ 10 января 1867 г. Петербург
Mardi. 10 janvier
Mon Prince,
Votre publication d’aujourd’hui est le digne couronnement de votre glorieuse campagne de 1863… J’éprouve, comme tout le monde, le besoin de vous en féliciter… Cette pièce trouvera un grand écho en Russie… J’ai eu, en la lisant, comme une intuition plus claire de votre vraie mission historique. — Vous avez, évidemment, été appelé à introduire dans les affaires du monde un élément nouveau, une puissance nouvelle et bien considérable, c’est la force morale de la Russie.
A vous appartiendra l’honneur de l’avoir constituée et organisée en pouvoir politique, et c’est là un fait immense.
Historiquement parlant, vous avez absous et réhabilité ce Русский Бог de sa défaillance momentanée… C’est grâce à cette puissance nouvelle, inaugurée par vous, que la question polonaise est entrée dans sa phase définitive, et que la question d’Orient va y entrer…
Un vieux Grec, Epaminondas, disait, en mourant, qu’il léguait à la Grèce ses deux filles, les victoires de Leuctres et de Mantinée.
Vous, mon Prince, vous avez eu déjà votre bataille de Leuctres, et je me flatte que vous survivrez de longues années à votre victoire de Mantinée. C’est mon vœu le plus cher.
Ф. Тютчев
Перевод
Вторник. 10 января
Дорогой князь,
Сегодняшняя публикация — это достойный венец вашей славной кампании 1863 года… Я, как и все, горю желанием принести вам свои поздравления… Документ этот будет иметь огромный резонанс в России… Читая его, я как бы прозрел истинную суть вашей исторической миссии. — Вы, несомненно, были призваны затем, чтобы внести в мировые отношения новый элемент, новую и весьма значительную силу — духовную мощь России.
Вам будет принадлежать честь ее утверждения и оформления в политическую силу, а это великое дело.
Говоря исторически, вы реабилитировали этого Русского Бога, выведя его из минутного обморока… И благодаря этой вновь утвержденной вами силе польский вопрос вступил в свою окончательную фазу, как вступит и вопрос восточный…
Один древний грек, Эпаминонд, говорил, умирая, что оставляет Греции двух своих дочерей — победы при Левктрах и Мантинее.
Вы, князь, уже выдержали свою битву при Левктрах, и я льщу себя надеждой, что вы на многие годы переживете свою победу при Мантинее. Это мое самое заветное желание.
Ф. Тютчев
Майкову А. Н., 13 января 1867
105. А. Н. МАЙКОВУ 13 января 1867 г. Петербург
Пятница
Я не совсем помню, дорогой мой Аполлон Николаич, когда вы обещали мне обедать с нами — сегодня или завтра, в субботу. Мне бы желательнее было, чтобы это было завтра, так как сегодня я нахожусь в необходимости обедать у кн. Горчакова.
Были ли вы вчера на представлении драмы гр. Толстого? Хорошо, очень хорошо — но чего-то недоставало. — При свидании поговорим. Вам душевно пред<анный>
Ф. Тютчев
