Дымящиеся остатки пола были засыпаны хрустящей под ногами смесью углей, пепла, битого стекла…

Зябко подернув плечами, Лобов спросил неотступно следовавшего рядом Маркова:

— Когда подоспели ваши люди, входная дверь была открыта?

— Нет, замкнута, ее пришлось взломать. Это и наводит на мысль, что дом пуст, и Стоговы, к счастью для них, на даче.

Марков вздохнул.

— Из такого огня, едва ли кто вырвется. Мы подоспели сюда примерно минуты через три после начала пожара, а еще через три минуты произошло частичное обрушение кровли. Судите сами, какая силища…

Они вошли в помещение, где по сообщению Бардина был кабинет старшего Стогова.

Огонь потрудился здесь особенно рьяно. Комната была заполнена таким густым дымом, что даже противогазы не спасли людей от мучительного кашля. Обгоревшие балки крыши обрушились и зловеще топорщились в разных концах комнаты. От жары полопались и повылетали стекла во всех окнах.

Удручающее впечатление производил пощаженный огнем просторный книжный шкаф. Толстое стекло выдержало натиск пламени, но стоявшие на полках книги превратились в угольные брикетики.

— Пожар начался именно здесь, — уверенно сказал Марков.

Ничего не ответив ему, Лобов прошел в следующую комнату. Она сохранилась лучше других. В куче закопченных брусков и досок тускло поблескивали металлические пластинки замков. Это были остатки великолепного письменного стола. За грудой этого чадящего хлама Лобов увидел то, что рассчитывал и в то же время страшился увидеть. На покрытом копотью полу, в узком пространстве между остатками письменного стола и уцелевшего книжного шкафа, уцепившись головешкой руки за подоконник, лежал труп. Нижняя часть его совершенно обуглилась, но плечо, левая рука и часть груди каким-то чудом уцелели.

Поза мертвеца свидетельствовала, что человек в начале пожара находился в кабинете Стогова. Он вырвался из пламени в эту комнату намереваясь, видимо, выброситься из окна. Лобов ясно представлял, как полуобгоревший еще в первые секунды пожара человек, задыхаясь в густом дыму, метнулся к окну, ища спасения. Вот он уже уцепился за подоконник. Еще усилие, и человек спасен, но в эту секунду несчастный потерял сознание, и это решило его судьбу.

На обгорелом лице мертвеца торчали клочья каштановой, тронутой сединой бородки и пряди таких же волос на оголенном огнем черепе. Под пеплом проступали лоскуты коричневого пиджака, белой сорочки, галстука…

Подавленные увиденным, в глубоком молчании стояли над обгоревшим трупом суровые люди в противогазах.

Первой нарушила молчание доктор Крылова. Чуть тронув пальцами не спускавшего глаз с мертвеца, точно окаменевшего Лобова, она спросила:

— Алексей Петрович! Это Стогов? Вы ведь у него учились.

— Пожалуй, да, — отозвался Алексей. — То, что уцелело, очень похоже на Стогова.

— Товарищи Щеглов и Дьяков! Займитесь осмотром двора, сада и надворных построек. Доктор Крылова, произведите наружный осмотр трупа и немедленно доставьте его в морг для дальнейших обследований и восстановления прижизненного облика. Инженеру Климову и начальнику дружины Бардину вместе со мной вести осмотр этой комнаты…

Последние слова Лобова заглушил шум остановившейся на улице против окон кабинета служебной машины. Из нее выпрыгнул молодой человек, одетый в распахнутый парусиновый пиджак поверх синей безрукавой майки.

Расталкивая охранявших дом дружинников, он с криком: — Отец! Отец! — бросился к дверям.

Вздрогнувший от этого крика Лобов проводил юношу взглядом и со вздохом отвернулся. Все его внимание было сосредоточено сейчас на каком-то предмете, который он разглядел в куче углей и мусора.

Когда Алексей Петрович Лобов после осмотра полусгоревшего особняка профессора Стогова вернулся к себе в кабинет, его и Щеглова сразу же вызвали к начальнику Управления Ларину.

При их появлении из-за широкого письменного стола поднялся высокий худощавый человек с совершенно седыми волосами. Не дослушав обычного рапорта, Ларин крепко пожал Лобову и Щеглову руки, жестом пригласил их садиться, молча придвинул коробку с папиросами и, вернувшись на свое место, попросил:

— Рассказывайте, Алексей Петрович.

Лобов с минуту задумчиво молчал, как бы собираясь с мыслями. Потом вскинул голову, взглянул на сидевших рядом с Лариным Новикова и секретаря Партийного комитета Управления Уварова, нервно, все еще молча, закурил:

— Рассказывайте же, товарищ Лобов, — уже нетерпеливо потребовал Ларин.

— Простите, Андрей Савельевич, — я несколько отвлекся, — хмуро извинился Лобов и продолжал:

— Данные пожарной охраны, так же как и мои наблюдения, сводятся к тому, что пожар в доме профессора Стогова — не несчастный случай, а результат преднамеренного поджога. Это подтверждают обнаруженные нами в бывшем кабинете Стогова остатки стеклянного сосуда с явными следами легко и бурно воспламеняющихся веществ. Характер этих веществ будет окончательно установлен в лаборатории.

— Но, может быть, это препараты, которыми пользовался Стогов в своих опытах, и их воспламенение все-таки случайно? — спросил Новиков.

— Я думал об этом, Иван Алексеевич, — возразил Лобов, — и, хотя на сосуде есть знак института, вынужден был отказаться от такого предположения. Прежде всего, в доме Стогова вообще не было никакого лабораторного оборудования, да и зачем специалисту по ядерной физике могли понадобиться подобные вещества. У меня родилась такая версия: преступники внесли в дом Стоговых похищенный в институте сосуд с легко и бурно воспламеняющимся составом и специальным взрывателем с часовым механизмом. В установленное время произошел взрыв и пожар… Остальное вам известно, товарищи.

Ларин, все время молча слушавший, встал, несколько раз прошелся по толстым ковровым дорожкам, устилавшим пол кабинета, и сказал с легкой усмешкой:

— Да… целый технический арсенал. Это едва ли какие-нибудь уцелевшие уголовники… А может быть, все это проще: Стогов что-то принес, что взорвалось, и он сгорел.

— Я проверил это предположение, Андрей Савельевич, — заговорил Лобов. — Во-первых, в наши дни уже стали забывать о таких происшествиях, как грабежи и кражи. Во-вторых, если и воскрес какой-либо «последний из могикан», — уголовники есть уголовники. Их прежде всего интересует, чем бы поживиться. А в уцелевшей части дома ничего не тронуто, хотя там были и деньги, и много дорогих вещей.

— Понятно, Алексей Петрович, — сказал Ларин. — Поджог дома и присутствие в нем явно не грабителей вы доказываете достаточно убедительно. Нас интересует главное: судьба Стогова. Каково ваше мнение?

Лобов ответил не сразу, чувствовалось, что он стремился наиболее точно сформулировать свои выводы.

— Никаких доказательств, кроме моих личных впечатлений, у меня пока нет. Но после того, как будут восстановлены прижизненные черты лица у трупа и сделана дактилоскопия пальцев, — все сомнения рассеются.

— Но вы же, насколько я понимаю, — снова вмешался Ларин, — не имеете отпечатков пальцев самого Стогова?

— Имею. Мною изъят и доставлен на экспертизу заступ, которым пользовался во время работы в саду один только Стогов. Рукоятка заступа от частого пользования почти отполировалась. Там должны быть отпечатки пальцев Стогова.

Ларин и Новиков с чуть заметными улыбками переглянулись друг с другом. Во взгляде Новикова сквозило удовлетворение несомненными успехами своего способного ученика. Наконец, Ларин нарушил паузу и, обращаясь теперь уже к Щеглову, спросил:

— Вы, Сергей Дмитриевич, не имеете дополнений к докладу товарища Лобова?

— Мы уже обменялись с Алексеем Петровичем мнениями о наших выводах. Мне еще хотелось бы сообщить вам, что мы обнаружили возле дома два сильно изгрызенных окурка. Как нами установлено, профессор Стогов не курил. Кроме того, на подоконнике окна, возле которого лежал труп, обнаружен след мужского ботинка. Все это еще раз доказывает, что, если Стогов и погиб, то все равно в доме были посторонние, и это не несчастный случай.