Молча постояв над изображением не существовавшего уже дома, Новиков подошел к столу, повернул рычажок на аппарате, напоминавшем телефонный коммутатор, вспыхнула желтая сигнальная лампочка, вновь ожил настенный экран.

На этот раз на его голубоватом фоне четко обрисовалось просторное помещение гаража, разделенное высокими перегородками стойл автомашин. У столика с микрофоном стоял коренастый пышноволосый парень в синем комбинезоне.

— Техник Ельцов слушает, — донесся звонкий юношеский голос.

— Товарищ Ельцов, немедленно подавайте ко второму подъезду семиместную машину. Вы поступаете в распоряжение начальника оперативной группы товарища Лобова. Маршрут: Управление — улица Нагорная, дом номер двадцать три. Далее в соответствии с приказаниями Лобова.

— Есть!

— Выполняйте!

Экран телевизофона погас. Новиков включил на своем аппарате зеленую лампочку и обратился к новому собеседнику. Теперь дежурный разговаривал с широколицым, видимо, очень добродушным и веселым человеком в летней легкой рубашке. Даже на экране в больших синих глазах Лобова были видны лукавые искорки.

— Товарищ Лобов! — обычным своим ровным негромким голосом говорил Новиков. — Во главе группы в составе товарища Щеглова, технического эксперта инженера Климова, врача Крыловой и проводника служебно-розыскной собаки Дьякова немедленно выезжайте к дому номер двадцать три по улице Нагорной. Этот дом принадлежит известному ученому профессору Стогову. Там по невыясненным пока причинам возник пожар. Дом отстоять не удалось, произошло частичное обрушение кровли, судьба Стогова и его домочадцев неизвестна. Произведите осмотр места происшествия, совершите нужные в таких случаях следственные действия. Основное внимание сосредоточьте на выяснении причин пожара и судьбы Стогова.

— Есть! — Лобов, который при упоминании имени Стогова взволнованно вскочил, сейчас намеревался по давней военной привычке, с которой никак не мог расстаться, откозырять, но вспомнив, что он не в кабинете начальника, а беседует с Новиковым по телевизофону, рывком опустил поднесенную к светлым, очень мягким, пышным волосам руку и смущенно улыбнулся. Так с грустно-смущенной улыбкой он и исчез с экрана.

Новиков тоже улыбнулся в ответ. Сложное чувство испытывал Иван Алексеевич к своему никогда не унывающему подчиненному. Иной раз, под горячую руку, он довольно резко отчитывал Алексея Лобова за кажущееся легкомыслие, но чаще сдержанно, чтобы Лобов не догадался о подлинном отношении к себе начальника, похваливал.

При этом Новиков часто ловил себя на том, что завидует Алексею. Считая вообще зависть чувством низменным и даже подленьким, Новиков, тем не менее, спроси его кто-либо об этом, пожалуй, и не стал бы таиться. Это была не просто зависть, а скорее восхищение удачливостью Лобова, за которой угадывались недюжинный ум и высокое мастерство криминалиста. Вместе с тем крылась здесь и легкая грусть о том, что годы идут, и вот уже движутся на смену люди возраста Алексея, который без малого годится ему в дети. Словом, это была всегдашняя и, пожалуй, естественная ревность старшего поколения к более молодому и уж, конечно, более счастливому, свободному от иных заблуждений и ошибок старших.

Но сейчас Новикову некогда было предаваться анализу своих отношений с Лобовым. Внезапный доклад инженера пожарной охраны взволновал Ивана Алексеевича сильнее обычного. С каждым годом все реже в его кабинете и квартире раздавались вот такие неожиданные ночные звонки, когда нужно было, оставив все, спешить куда-то, в пургу и в туман, чтобы постичь причины случившегося. Случалось порой засечь и тщательно скрытые вражеские следы. Тогда начинались дни, даже месяцы, заполненные неустанными поисками, жаром невидимой непосвященному глазу битвы с врагом.

Проводив взглядом отошедшую от подъезда машину Лобова, он включил на настольном аппарате связи квартиру начальника Управления Ларина.

Увидев на экране такое знакомое длинное сухощавое лицо в шапке вьющихся седых волос, Новиков начал доклад о событиях этой ночи на 22 июня 19… года.

Откинувшись на мягкое сидение, покрытое искусственным волокном, давно вытеснившим кожу, Алексей Лобов, хотя и был сильно встревожен сообщением Новикова, по установившейся у него привычке отгонял от себя мысли об обстоятельствах нового дела. «Всяческие гипотезы до осмотра места происшествия могут породить предвзятое отношение к событию, заразить этакой следовательской куриной слепотой», — любил повторять Лобов.

И сейчас он скользил, как обычно, внимательным взглядом по стремительно мелькавшим и таявшим где-то за спиной домам, встречным автомашинам, и мысли его, казалось, были очень далеки от цели поездки.

Алексей Лобов окончил среднюю школу в тот памятный год, когда в небольшом подмосковном городке была построена первая в мире атомная электростанция.

Он отлично помнил то время. Впервые после трагедии Нагасаки и Хиросимы, после зловещих грибов смертоносного дыма, затмивших солнце над безызвестными тихоокеанскими атоллами, человечество встретилось с мирным атомом. Начинался новый — атомный век в истории земли. Лобов не забыл, какими восторгами, какими светлыми надеждами ознаменовались первые шаги новой силы, новой энергии, обретенной человечеством.

Но на пути к воплощению в жизнь этой светлой мечты встало много преград: и политических, и технических.

Настал день, когда великий народ, сыном которого был Алексей Лобов, народ, впервые открывший человечеству силу мирного атома, сделал впредь и навсегда атом мирным для всего мира.

Но и в те, ставшие уже достоянием истории дни и даже в это погожее июньское утро, когда Алексей Лобов в атомном автомобиле мчался по улицам просыпавшегося Крутогорска, еще много преград было на путях мирного атома, еще много интриг плелось вокруг этой жизненной для человечества проблемы.

Много было и технических трудностей. Лобов отлично разбирался в них. В те годы, когда в разных концах страны поднимались бетонные корпуса атомных электростанций, когда сходил со стапелей в свинцовые воды Невы первый атомный ледокол, Алексей Лобов был студентом факультета ядерной энергетики.

Он помнил первые атомные установки, громоздкие, защищенные метровыми толщами воды, свинца и бетона.

Думая об этом, Лобов отчетливо вспомнил слова одного профессора, который заявил с институтской кафедры:

— Величайший парадокс, друзья мои, чудовищная нелепость! Самые современные, самые эффективные, самые дешевые, в конечном счете, неиссякаемые практически источники энергии, и в соседстве с ними средневековые крепостные стены и рвы с водой. Величайшее благо и величайший бич человечества.

Профессором, от которого студент Лобов услышал эти запомнившиеся и оказавшиеся вещими слова, был Михаил Павлович Стогов.

Как недавно все это было…

А теперь Алексей Лобов на оперативной машине подъезжал к полусгоревшему дому своего бывшего учителя, ныне всемирно известного ученого, одного из создателей малых реакторов и творца стогнина.

Светло-серебристая «Стрела» свернула в Парковый проезд и, пробежав несколько сотен метров по Нагорной улице, плавно остановилась возле окруженного цепью народных дружинников еще дымившегося пожарища, на воротах с трудом угадывалось полузакопченное число 23.

Едва Лобов захлопнул дверцу автомобиля, навстречу Алексею почти подбежали невысокий, коренастый, черный как жук, человек в комбинезоне, тронутом местами огнем и прочно пропахшем дымом, и другой, уже немолодой, заметно лысеющий, в синем новеньком костюме со значком народного дружинника на груди.

— Командир противопожарного взвода инженер Марков, — отрапортовал маленький крепыш.

— Начальник народной дружины Бардин, — неожиданно густым басом доложил второй встречающий.

— Где здесь можно поговорить? — пожимая им руки, спросил Лобов.

— Пойдемте в сад за домом. Он уцелел. Там есть скамейки, беседка, можно присесть, обсудить положение, — пригласил Марков.